Атаман царского Спецназа
Шрифт:
– Кто такой?
Ночной гость молчал. Я надавил лезвием сильнее, из-под легкого надреза показалась кровь.
– Если не скажешь, умрешь сейчас и здесь, как он. – Я кивнул на неподвижное тело.
– Ермоха я, по прозванию Косолапый, на Низовке живу.
– А здесь чего забыл?
Незнакомец замолчал. Я надавил саблей сильнее.
– Норманны послали, по твою жизнь, денег обещали.
– Сколько же?
– Два золотых.
Я хмыкнул: ежели на базар пойти – сумма неплохая. Но за мою жизнь – маловато. Не оценили меня норманны, подослали местную шваль, думали,
– Забирай своего друга и убирайся отсюда.
– Как же я заберу, когда я ранен?
Я молча расстегнул ремень на убитом, перетянул несостоявшемуся убийце руку выше кисти.
– Хочешь жить – бери на загорбок друга и уходи. Не уйдешь – ляжешь рядом с ним. Выбирай.
Постанывая, Ермоха поднялся. Я помог погрузить ему на спину труп – хорошо, что нетяжелым оказался, отпер засов на калитке.
– Уходи, знакомым разбойникам передай: не надо сюда ходить, здесь живет ваша смерть. Больше никого отпускать не буду, все здесь поляжете, сколько бы вас ни пришло. Понял, урод?
– Понял.
– Тогда иди.
Ермоха с грузом исчез в темноте улицы.
Заперев калитку, через окно залез в комнату, закрыл окно, разделся и улегся спать. Думаю, сегодня уже никого не будет.
Выспался отменно, проснулся от того, что в дверь ввалился Авдей – с опухшим лицом, непричесанный, в исподней рубахе.
– Ты как?
– Если бы ты не разбудил, было бы отлично.
– Голова трещит. Похмелиться хочешь? Пиво свежее на леднике есть.
– Нет, голова не болит, чувствую себя на миллион баксов.
– Чего? И как это тебе удается? Вчера вместе пили, ты – как огурчик, а я – как разбитое корыто.
– Пить меньше надо, а коли пьешь – закусывай.
Авдей исчез, на кухне послышался грохот, звон посуды. Видно – уронил что-то.
Со двора раздался женский визг. Я как был в исподнем, так и выскочил – даже не обулся.
Недалеко от моего окна стояла служанка и истошно орала, как бензопила. Я подскочил, слегка похлопал по щекам. Визг прекратился.
– Ты чего?
Служанка показала на землю. Тьфу, мать честная. В лужице крови валялась отрубленная кисть, рядом – нож. Как же я вчера забыл?
Развернув женщину за плечи, подтолкнул к дому. Дождавшись, пока она ушла, забросил кисть, а за ней нож за забор. Там как раз протекала сточная канава. Пробежал на задний двор, набрал в пригоршни песка – там лежала кучка для ремонта печи – и присыпал кровь.
Язык у служанки оказался длинным, и через несколько минут из дома выбежала орава женщин. С опаской подойдя ко мне, они боязливо спросили:
– А где длань?
– Какая? – удивился я.
– Ну, нам Евстиния сейчас рассказала – ужас какой! – выходит она во двор, а там длань лежит на земле, с ножом.
– Ну и где же они – нож и длань?
Женщины стали оглядывать двор. Ничего не обнаружив, отправились обратно, ругая служанку – привиделось небось. Разубеждать их я не стал. Осторожнее надо быть, Юра, ни к чему пугать домашних. Труп ушел вместе с татем, а вот про кисть я как-то запамятовал. Неаккуратно получилось, впредь за собой надо подчищать. И так меня в доме побаивались – Авдей уж
Зайдя на кухню, я слопал несколько пирожков с пылу с жару, запив молочком. Все равно Авдей общую трапезу собирать не будет, с утра подлечился и ушел почивать. Подремлю-ка и я – неизвестно, придется ли ночью спать.
Днем меня никто не беспокоил, и я отлично выспался, даже переспал, вечером сытно поужинал, не желая, вопреки поговорке, оставлять ужин врагу. Еще чего, враг обойдется.
Вечером дом стал стихать: первыми отошли ко сну купец с женой и детьми, затем холопы, наконец угомонились кухарки. Открыв окно, я придвинул лавку и уселся ждать. Терпения мне было не занимать.
Ближе к первым петухам, когда воздух попрохладнел, на улице, в конце ее – квартала за два, – загавкали собаки. Я выпрыгнул в окно, прикрыл створки – не надо показывать посторонним, что их ждут. Подошел к забору, просунул сквозь доски голову. Привыкшие к темноте глаза уловили сначала смутное шевеление, затем – неясные тени. Один, два… пять. В лунном свете при неосторожном движении в вырезах горловин мерцали кольчуги. Ага, стало быть, тати не справились, теперь пожаловали господа норманны. Эти сильнее, опытнее и опаснее вчерашних.
Я втянул голову назад, прижался к забору, вытащил саблю и стал ждать. Люди за забором остановились напротив усадьбы купца. На верхний край забора легли чьи-то руки; легкий толчок ногой – и во дворе приземлился норманн. Не дав ему подняться, я саблей резанул по горлу. Хрипя и булькая кровью, норманн упал и в агонии засучил ногами. Один готов. Наверняка послали, чтобы калитку изнутри отпер, ну так я не гордый, сам отворю. Держа наготове саблю, тихонько отодвинул крепкий дубовый запор, приотворил калитку. Она распахнулась, вперед шагнул норманн. Пока он меня не рассмотрел, я резко провел саблей по шее. Дан схватился за шею, но силы покинули его, и он упал лицом вперед. А в калитку уже заходил второй. Резко, со всей силы, я ударил калиткой, раздался тупой звук. Я распахнул калитку и нанес колющий удар в лицо. Еле удалось выдернуть саблю назад, так глубоко она вошла в кости черепа. Троих в минус.
Зато оставшиеся двое не сплоховали. Один выхватил меч и стал наступать на меня, но ему мешал упавший товарищ, а проем калитки не давал размаха, поэтому он старался наносить колющие удары. Но меч – не шпага или рапира, в основном это оружие рубящее.
Второй легким толчком перелетел через забор и вырвал меч из-за спины. Мне удалось захлопнуть калитку и дернуть засов, тут же раздался удар мечом в дерево. Бросив саблю на землю, я выхватил метательные ножи и с расстояния трех метров с силой бросил их один за другим в обе ноги и правое плечо норманна. Я помнил, что тело прикрыто кольчугой. Со стоном дан упал на колени, меч выпал. Даже в темноте глаза норманна яростно полыхали ненавистью. Ладно, на несколько минут мне он не страшен, разберусь позднее. Надо решать с последним. Он не ранен, полон сил и желания отомстить за своих.