Атаман Семенов
Шрифт:
Удивляли и незнакомые названия. Зенгян, Хурем-Абад, Хамадан, Хунсар, Султан-Абад, Боразджун, Вакиль-Абад, Джувейн Кух — не названия, а строчки из воинственной, сопровождаемой барабанным боем песни.
Городок Гюльчашан, в котором квартировал полк, был небольшой, ухоженный, хорошо прогретый солнцем, с красными черепичными крышами и белыми стенками узкоглазых турецких мазанок — окна в здешних домах были маленькие, как щели для стрельбы. «Для того, чтобы жара в дом не проникала, — понял Семенов, — летом здесь, говорят, такая жара стоит, что стекла в окнах плавятся».
Семенов больше любил холод, но тут
Выстроив третью сотню на земляном плацу, загороженном от суховеев тутовыми деревьями, Оглоблин представил ей нового командира.
— Прошу любить и жаловать, — сказал он просто. — Для тех, кому это неведомо, хочу сообщить: за боевые успехи на германском фронте Григорий Михайлович Семенов награжден не только офицерским «Георгием», но и Золотым оружием.
27
Янычары — здесь: солдаты турецкой регулярной пехоты.
Сотня неожиданно грянула «Ура!». Словно ее в честь некого праздника угостили водкой. Семенов, не ожидавший такого приема, растрогался, на глазах даже слезы выступили, выползли из-под век, мелкие, горячие и — в этом сотник признался себе с неверием и смущением — приятные.
Командовал Семенов сотней недолго — вскоре полковник Оглоблин засобирался в отпуск. Вызвал к себе подъесаула:
— Григорий Михайлович, полк мне оставить больше не на кого — только на вас. Принимайте!
Так Семенов неожиданно для себя стал командиром полка.
Военные действия на этом участке фронта застопорились, дракой, к которой так стремился Семенов, уже не пахло, и он приуныл: может, напрасно покинул Бессарабию? Вдруг там начнется большое наступление? Но нет, и на тех участках фронта было тихо.
Изменения — и довольно бурные — происходили в других местах, в частности в российской столице. Слухи о возможном отречении Николая Второго приносились и сюда, в персидскую глушь, одинаково оживленно обсуждались и среди рядовых казаков, и среди офицеров, и надо заметить, ни одобрения, ни порицания не вызывали.
В полку все чаще и чаще стали появляться агитаторы-революционеры. Иногда среди них попадались очень симпатичные личности, умеющие толково говорить. Одного из них Семенов, цепко ухватив двумя пальцами за нос, выволок из казармы на улицу, но на большее не решился, хотя и была мысль набить этому дураку физиономию и охолостить рот на пару зубов, но он ограничился тем, что сказал: «Больше не появляйся здесь, вонючка! Понял?» — и отпустил агитатора с миром.
В конце концов, что, Семенову больше всех надо, что ли? Пусть с агитаторами борются те, кто сидит повыше, в штабе.
Однако когда в полк пришло телеграфное сообщение об отречении государя от власти, Семенов ахнул: надо же, агитаторы свое дело сделали! Внутри у него шевельнулось что-то неспокойное и одновременно недовольное: что же теперь будет? Власть перешла к великому князю Михаилу... [28]
Следом
28
Михаил Александрович (1878-1918) — великий князь, генерал-лейтенант. 2 марта 1917 г. Николай II отрекся от престола в его пользу, 3 марта Михаил отказался от прав на престол, передав решение о будущем государственном устройстве России Учредительному собранию. По предписанию Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов выехал в Пермь. Расстрелян 13 июня 1918 г.
Семенов почесал пальцами затылок и пошел к казакам — понял, что сейчас надо быть с ними, иначе разные приезжие агитаторы посадят полк на лошадей и уведут его в пески, подальше от зоны боевых действий.
Один из офицеров заявил Семенову:
— Григорий Михайлович, а вы, похоже, заискиваете перед революционными солдатами.
— Кто вам это сказал?
— Никто. Я сам вижу — вы с ними «сюсю» да «мусю»...
Семенов сжал зубы, но сдержался, хоть у него очень зачесался один кулак; если бы зачесались оба, сдержать себя не смог бы.
«Сюсю» да «мусю» дали свои результаты. Когда в полк пришел приказ № 1, упраздняющий в армии дисциплину, казаки отказались подчиниться ему.
— Не-е, это вы, господа-товарышши, перемудрили, — заявили они чинам из солдатского комитета, явившимся к ним, — какая же армия может быть без дисциплины и командиров? Нам тогда немцы на сапогах каблуки пооткусывают. Не-е, дуйте-ка вы отсюда, господа-товарышши, колбаской, пока мы шашки из ножен не повынимали...
И «господа-товарышши» спешно ретировались из полка. В следующий раз их также развернули на сто восемьдесят градусов — они явились с требованием немедленно образовать полковой комитет казачьих депутатов, призванный заменить офицеров.
— Молодцы, мужики! — похвалил подчиненных Семенов. — Орлы! — Голос у него был угрюмым, севшим. — Дай бог вам здоровья и воинской удачи!
Семенову было от чего быть угрюмым: на глазах рушилось то, во что он свято верил.
Обстановка накалялась.
Семенов ждал возвращения Оглоблина: все-таки Прокопий Петрович командовал полком дольше его, в людях своих разбирался лучше, надо полагать, ему были ведомы некие пружины, о которых Семенов знал понаслышке — возможно, у него есть другие способы держать полк в узде... Хотя одно Семенов знал твердо — сдавать полк разным басурманам -агитаторам нельзя.
Одно плохо, что не ведется никаких военных действий — немцы так же, как и русские, пребывают в состоянии тихого смятения, — иначе ни полку, ни бригаде не избежать позора... А с другой стороны, может, оно и лучше было бы: полк бы протрезвел, дрался бы лучше прежнего. М-да, с полком-то понятно, а вот с бригадой... Ее что, в бой поведет солдатский комитет — два унтера, которые войну видели лишь из седла собственной лошади, и трое рядовых, не способные разглядеть что-либо дальше штыка своей винтовки...