Атипичная пневмония
Шрифт:
– Поставь вот этот, – попросила Марина.
Она сидела рядом с Виктором, положив голову ему на плечо, расслабленная и мягкая, как кошка. «Зачем она это делает? – подумал он, – ведь все же видят. И дети… Впрочем, а что дети? Они уже достаточно взрослые, должны же понимать… в конце концов. Мы с ней свободные люди… Да, свободные. Не далее как третьего дня закопали ее мужа. Черт! Зачем мне все эти сложности?» Колосов вставил диск, и в салон полилась нежная, журчащая, как лесной ручей, музыка.
– Бога ради, Виктор Петрович, я вас умоляю, не нужно никакой музыки, и без того тошно, – взмолился Свирский.
– Это почему же не нужно? – возмутился майор. – Музыка человеку нужна всегда, во всех случаях
– Милейший Андрей Сергеевич, – Свирский был раздражен и с трудом сдерживал себя, – именно потому, что на похоронах играют музыку, я и прошу ее сейчас выключить.
– Анатолий Львович прав, не кипятись, Андрей, – Колосов обернулся к ним, как бы ненароком убрав плечо из-под Марининой головы, – действительно тошно. И музыка еще такая тоскливая, а веселая тем более была бы не к месту, – сказал он, выключая магнитолу.
– Мишенька, включите-ка лучше свой компьютер.
– По-вашему, получается, что смотреть на эти ужасы или читать про них в Интернете – это гораздо более соответствующее моменту занятие, чем просто слушать нейтральную музыку, – не унимался Веретенников. – У вас, Анатолий Львович, прямо какие-то мазохистские наклонности.
Но Михаил погасил спор, не дав ему разгореться:
– Не могу. Аккумулятор сдох. Ну, в смысле, разрядился, – пояснил он непонявшему Свирскому, – надо для подзарядки развернуть солнечную батарею. Вик, остановись, я ее скотчем прилеплю к крыше.
– Сорвет, – ответила та, даже не оборачиваясь.
– Не сорвет, я знаю как прилепить, чтобы не сорвало.
– Не остановлю. Все равно сорвет. Ерунду какую-то придумал.
На этот раз пришлось успокаивать спорщиков Колосову-старшему:
– Все, все. Успокоились. Развернешь батарею во время стоянки. После Воронежа где-нибудь сделаем короткий привал.
– Правильно, – поддержал майор, – покурить, оправиться в соответствии с уставом.
Вика хмыкнула:
– Ну и юмор у вас, товарищ майор. Казарменный.
– Какой же это юмор? Это правда жизни, – ответил Андрей.
Разговор не клеился. Все умолкли. И только слышен был шум ветра, врывающегося в открытое окно, шорох шин по асфальту и сытое урчание мотора. Марина опять пристроилась на плечо к Колосову-старшему и задремала. Сзади, в салоне, похоже, тоже все спали, убаюканные нудной дорогой.
***
Она стояла на дороге уже целый час. За это время мимо нее проехала только одна машина, и та не остановилась. Водитель задрипанной «десятки», заметив ее, стоящую с поднятой рукой, возле этого черного мерзкого монстра с федеральными номерами, только прибавил газу и пронесся мимо, обдав ее волной горячего, воняющего скверным бензином, воздуха. Вообще-то, она любила свой бронированный лимузин, любила любовью пассажира, развалившегося на мягких кожаных подушках дивана и вдыхающего кондиционированный, очищенный и озонированный воздух, в то время как это чудовище, созданное с истинно немецкой тщательностью, поглощало дорогу километр за километром. Он был для нее как бы частью ее дома. Передвижной частью. Дом, правда, у нее был не один. Но все эти жилища – и московская, и римская квартиры, и вилла на Капри, и подмосковная ДАЧА – воспринимались ею как единое целое, имя которому ДОМ, ибо, несмотря на все изощренные изыски дизайнеров и декораторов, ей удавалось сделать так, что ничто не мешало ей заниматься главным. А главным в ее жизни была работа. Она работала политиком. И в каком бы из своих домов в данный момент она ни находилась, она чувствовала, что да, это мое, мне здесь удобно и комфортно. Мне здесь ничего не мешает работать. И этот чертов «Мерседес» до сегодняшнего дня был таким же родным домом, удобным и комфортным, полностью подвластным воле своей хозяйки. И вдруг оказывается, что это не просто ее дом, такой родной и понятный. У него вдруг обнаружился какой-то там мотор, непонятно откуда взявшийся стартер и еще эта… как ее… коробка. И в одно мгновение милый, сладкий дом превратился в мерзкого черного монстра. Она с досадой ударила кулачком по полированному крылу машины.
– Лариса Файзулловна, вы бы сели в машину. Прямо жалко вас. Вы уже час стоите на солнцепеке. Садитесь, пожалуйста. Когда появиться машина, я замечу, и вы выйдете. Я бы и сам проголосовал, но мужчине вообще никто не остановит, – из приоткрытого окна заканючил водитель.
– Замолчите, Дмитрий. Если бы вы добросовестно относились к своим обязанностям, мне не пришлось бы сейчас загорать. В конце концов, могли бы попробовать отремонтировать ее.
– Лариса Файзулловна, но я же не механик, я профессиональный охранник. А машина эта не должна ломаться. Да я ее всего две недели назад на профилактику гонял. Стартер крутит, а мотор…
– Да, да, я уже слышала и про мотор, и про стартер, и про эту, как ее, коробку. Лучше уберитесь с глаз моих долой.
Водитель отпрянул вглубь салона и поднял тонированное стекло, опасаясь окончательно разозлить шефиню.
Лариса отошла от машины и спряталась в тень: «Все-таки лучше здесь, на свежем воздухе, чем там, внутри. Зря я Димку шуганула, ведь он действительно ни в чем не виноват», – подумала она. Оба охранника – и Дима, и Юра работали с ней уже почти пятнадцать лет. Фактически стали членами семьи. Во всяком случае, доверяла она им безгранично, и они неоднократно оправдывали это доверие, добросовестно исполняя не только свои прямые служебные обязанности, но и разного рода деликатные поручения хозяйки.
Лариса Файзулловна Бикмаева уже несколько суток находилась в дороге. Причиной столь утомительного путешествия, предпринятого ею, стал разговор с мужем. Луиджи позвонил 14-го, рано утром, когда она еще была в постели. Он был почти на грани истерики.
– Лариса, почему ты еще в Москве?
– Доброе утро, милый, с чего это ты так разнервничался?
Ее нарочитое спокойствие окончательно взбесило его, и он перешел на крик:
– Ты создаешь проблемы на пустом месте. Ты что, не могла вылететь в Рим хотя бы вчера? Ты знаешь, что с сегодняшнего дня воздушное пространство Евросоюза закрыто для любых самолетов из России?
– И для частных тоже?
– Да, тоже. Ну почему, почему…
– Послушай, может быть, транзитом через третью страну?
– Для всех закрыто, и СНГ, и Азия, и Магриб. Лара, что тебя держит в Москве? – Луиджи уже несколько успокоился.
– Такой тон мне больше нравится. Милый, у нас, кажется, назревают серьезные события.
– Эти разговоры про серьезные события я слышу уже не первый год.
– На этот раз все действительно очень серьезно. Народ, похоже, созрел окончательно, и, самое главное, наши демократические Нарциссы, как ни странно, сумели договориться друг с другом и объединить свои усилия. Они готовы выйти вместе на улицу. По крайней мере, уже подготовлен ряд мероприятий, которые, в идеале, должны привести… ну, сам понимаешь, к чему.
– Лара, надеюсь, ты в этом безумии не принимаешь участия?
– Ну почему же? Принимаю, самое деятельное.
– Послушай, ты же серьезный человек. Одно дело – твоя фрондерская деятельность в рамках законной оппозиции, и совсем другое – улица… и все такое. Дергать тигра за усы – опасное занятие. И потом птичий грипп. В городе эпидемия, а ты собираешься в толпу.
– Ну что ты, милый. Я действительно серьезный человек, как ты сказал. Я уже почти неделю, с тех пор как появилась информация о первых случаях атипичной пневмонии, безвылазно сижу на даче, никуда не езжу и никого не принимаю. Вся моя деятельность протекает возле компьютера и телефона.