Атипичная пневмония
Шрифт:
– Гришаня, ты, что ли? – елейным голосом, вроде бы искренне обрадовавшись, воскликнул поп.
– А, это ты, отец Василий, – уже более миролюбиво откликнулся всадник. – А это кто с тобой?
– Мирные люди, путешественники, – залебезил тот, – в Сталинград добираются, к родственникам.
«Поистине, – подумал Виктор Петрович, – это человек с тысячью лиц, и меняет их он так часто, как… как… как Марина перчатки. А кстати, а как часто меняет Марина перчатки? Черт… А ведь придется соответствовать… Попутал меня бес на старости лет…»
– Ну, сколько тебе говорить, в Царицын, отец Василий, в Царицын, – добродушно поправил Гришаня и затем, уже вполне миролюбиво, обратился к Мишке: – Мы дозор 3-го Донского казачьего полка. Урядник Чигрин. А вы кто такие?
– Сумеречный дозор, хи-хи, – прыснула Вика.
– Тебе ж сказано, мирные путешественники, – старался сохранить солидность Михаил, – едем к родственникам, из Москвы. Документы показать?
– А почему с оружием? – настойчиво продолжал расспрашивать Гришаня.
Все шестеро всадников были примерно Мишкиного возраста, и Виктор Петрович решил не вмешиваться в разговор, справедливо полагая, что молодежь между собою быстрее поладит.
– Почему, почему, – ответил Михаил, – вон у вас как: то стреляют, то скачут, как же тут без оружия…
– Это мы хунхузов преследовали, – гордо пояснил «урядник». – Кстати, вы не видели, куда они поскакали?
– Как же, Гришенька, видели, на Ромашков и поскакали, – махнул рукою отец Василий.
– Эх, нам бы хоть один автоматик, – завистливо глядя на Михаила, произнес Гришаня.
– А я с вами поеду, – мгновенно отреагировал тот.
– Правда? – совсем по-детски обрадовался «урядник» и тут же, словно устыдившись своей секундной слабости, жестко скомандовал: – Сергиенков! Спешиться! Поведешь путешественников в станицу! За мной! Наметом! Марш!
Не успел вышепоименованный Сергиенков, с самым трагическим выражением лица, встать обеими ногами на землю, как Мишка взлетел в седло и помчался вслед за остальными.
– Как кобель на заборе, – презрительно произнес расстроенный Сергиенков.
– Ничего, у него получится, – вступилась за брата Виктория, – он не первый раз на лошади.
– Все равно, – продолжал бухтеть Сергиенков, – сразу видно – не казак.
– А кто тут казак? – смерила его презрительным взглядом Вика. – Уж не ты ли?
Все произошло так быстро, что у Колосова от изумления только челюсть отвисла. Такого фортеля от сына он не ожидал.
– Ну, парень, – восхищенно ахнула Марина, легонечко ткнув Колосова кулачком в бок.
– Дурак, – пробурчал тот себе под нос.
– А кто такие хунхузы? – спросил Анатолий Львович.
– Это они так бандитов называют, – отозвался отец Василий.
– Почему? Они что, китайцы? – изумился Свирский.
– Ну почему же китайцы, наши, отечественные. Там каждой твари по паре.
– Так их что, здесь много? – забеспокоился Анатолий Львович. – Эдак нам на месте оставаться опасно, да и идти куда-то – тоже. Ни зги не видно.
– Да нет, немного, – успокоил «казак»-проводник. – Как луна взойдет, так и пойдем. Здесь до станицы час идти. Это лучше, чем здесь ночевать. А утром из станицы в Волгоград машина пойдет, вы с ней и доедете. От нас обычно каждый день машина ходит.
«Казак» был одет в цивильное, если не считать хромовых сапог и нагайки, и на казака ну ни капелечки не походил.
– А ты что, местный? – с вызовом спросила у него Вика.
– Я… я из Ростова, – почему-то смутился он. – Я в университете учусь, на мехмате, а Гришка учится на инженерно-физическом, тоже на четвертом курсе. Он ничего парень, но здесь ему форму выдали и звание урядника присвоили, вот он и заважничал. А остальные ребята – кто – откуда…
– Так ты математик? – деловито уточнила Вика. – Нет, на математика ты не похож. Математик должен быть худенький, невысокий, в очках… с умным лицом. А ты… Тебя как зовут? Валера?.. Вон какой здоровый. Знаешь что, бери-ка вот этот чемодан… Ага, вот этот… И вот эту сумку, и двинули вперед. Чего зря время терять…
Марина с одобрительной усмешкой следила за тем, как Вика руководит молодым человеком, а Колосов, глядя на это, подумал: «Интересно! Что еще нового я узнаю о своих детях?»
Ромашков было решено обойти, а после него уже выйти на проселочную дорогу, ведущую в станицу. Самое сложное было – идти по бездорожью, да еще при блеклой, скупой, почти не дающей света луне. Ноги то и дело норовили зацепиться за сурчину или запутаться в высокой траве, да и багаж, правда, уже не столь большой и громоздкий, как при выезде из Орла, давал о себе знать. Но когда выбрались на дорогу, шагать стало веселее. И луна, похожая на головку овечьего сыра с надкушенным краем, налилась сочным белым светом, щедро проливающимся на пыльную грунтовку.
Шли не торопясь, небольшой плотной группой, только Вика и проводник, оторвавшись от остальных шагов на пять, держались впереди всех. Иногда, поставив вещи прямо в пыль, на дорогу, отдыхали, а отдохнув, снова двигались вперед.
– Отец Василий, – спросила Марина, – а вам уже известно, что произошло в Москве?
– Да, – печально ответил он, – эпидемия.
– Как эпидемия? – встрепенулась она. – А про бомбу вы ничего не слушали?
– Кто говорит – бомба, кто – эпидемия. – Отец Василий остановился и опустил сумку на землю. – Все одно – кара Господня за грехи наши, за то, что погрязли в пороках многочисленных, закоснели в неверии. И нет никому из нас спасения, всюду нас настигнет карающая десница…
– Постойте, постойте, – опешила Марина, – еще час назад вы утверждали, что мы язычники и не знаем Бога, и не ведаем, что творим. Нас сначала учить надо и просвещать, а потом уже наказывать, если что не так. Ваши слова?
– Ох, не знаю я, матушка, не знаю, – покачал седой головой старый священник, – совсем запутался. Москва ведь для меня – не просто картинка в телевизоре, приход у меня в Коломне был, так что частенько приходилось бывать в златоглавой. А друзья… А родственники… Не знаю… Я ведь не ученый богослов с Афона, я простой, полуграмотный поп, который до истины доходит не умом, а сердцем. Да и где она, та истина? Ищешь ее на ощупь, как слепой в темной комнате.