Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или (др. перевод)
Шрифт:
Пункт восьмой. Все случаи и правила, не оговоренные особо в данной директиве, должны рассматриваться и разрешаться Объединенным советом, решение которого считается окончательным».
Даже в душах четверых мужчин, слушавших Моуча, еще уцелели остатки человеческого достоинства, заставившие их целую минуту сидеть неподвижно, борясь с тошнотой.
Первым заговорил Джеймс Таггерт, чей голос дрожал от напряжения, словно он подавлял крик:
— А почему бы и нет? Почему они могут, а мы нет? Почему они должны
— Чертовски забавное заявление по поводу весьма практичного плана, который устроит всех и каждого, — дрожа, произнес Оррен Бойл, испуганно глядя на Таггерта.
Доктор Феррис крякнул.
Таггерт немного успокоился, сосредоточился и поправился, заявив более уверенным тоном:
— Да, разумеется, это очень реалистичный план. Он необходим, практичен и справедлив. Он решит все проблемы. Он даст каждому шанс почувствовать себя в безопасности. Даст шанс передохнуть.
— Он даст людям чувство защищенности, — вставил Юджин Лоусон, и его губы искривились в улыбке. — Защищенность, вот чего так всем не хватает. Если они ее хотят, то почему не могут получить? Только потому, что горстка богачей станет возражать?
— Это не богачи станут возражать, — лениво произнес доктор Феррис. — Богатые стремятся к защищенности больше всех других видов животных, разве вы этого еще не поняли?
— Кто же тогда? — огрызнулся Лоусон.
Доктор Феррис тонко улыбнулся и не ответил.
Лоусон отвел глаза.
— Черт с ними! Почему мы должны о них волноваться? Мы должны поддерживать мир ради маленьких людей. Интеллектуальность — вот причина всех трудностей человечества. Ум человеческий — корень любого зла. Настал век сердца. Только слабые, кроткие, немощные и покорные должны стать объектами нашего внимания, — нижняя губа Ферриса пренебрежительно искривилась. — Те, кто велик, должны служить малым сим. Если они откажутся выполнять свой нравственный долг, мы должны их заставить. Век разума прошел, мы переросли его. Настал Век Любви.
— Заткнись! — рявкнул Джеймс Таггерт.
Все уставились на него.
— Ради Бога, Джим, что случилось? — дрожа, спросил Оррен Бойл.
— Ничего, — пробормотал Таггерт, — так, ничего… Уэсли, скажи ему, пусть замолчит.
— Но я не понимаю… — обеспокоенно начал Моуч.
— Просто пусть замолчит. Мы же не обязаны его слушать, верно?
— Да, но…
— Тогда продолжим.
— Что такое? — потребовал Лоусон. — Я возмущен. Я категорически… — Но он не нашел в лицах окружающих поддержки и замолчал, с ненавистью сжав губы.
— Давайте продолжим, — лихорадочно твердил Таггерт.
— Что с тобой? — спросил Оррен Бойл, пытаясь не думать о том, что происходит с ним самим, и почему ему так страшно.
— Гениальность — всего лишь предрассудок, Джим, — произнес доктор Феррис медленно и с нажимом, словно зная, что называет слова, которые оставались неозвученными в умах всех присутствующих. — Не существует таких вещей, как интеллект. Мозг человека — продукт социальный. Сумма влияний, которую он усвоил от окружающих. Никто ничего не изобретает, человек просто отражает идеи, носящиеся
— Мы здесь дела обсуждаем или дурачим друг друга? — спросил Фред Киннан.
Все повернулись к нему. Крупные черты лица этого мускулистого человека имели удивительную особенность: уголки его губ словно навсегда приподнялись с выражением всезнающей сардонической усмешки. Засунув руки в карманы, он сидел на подлокотнике кресла и тяжело смотрел на Моуча как полицейский, поймавший в универмаге мелкого воришку.
— Я только хочу сказать, что этот Совет по унификации вам бы лучше набрать из моих людей, — заявил он. — Позаботься об этом, брат, иначе я пошлю ваш «Пункт первый» ко всем чертям.
— Разумеется, я намерен ввести представителей рабочих в этот Совет, — сухо ответил Моуч. — Равно как и представителей промышленности, профсоюзов и всех слоев…
— Никаких слоев, — отрубил Киннан. — Только представителей рабочих. И точка.
— Что за черт! — завыл Оррен Бойл. — Это подтасовка!
— Вот именно, — кивнул Фред Киннан.
— Но это дает вам в руки господство над всем бизнесом страны!
— А вы думаете, чего я добиваюсь?
— Это нечестно! — продолжал вопить Бойл. — Я этого не потерплю! Вы не имеете права! Вы…
— Право? — тоном святой невинности проговорил Киннан. — Вы о правах заговорили?
— Но… я хотел сказать… в конце концов, существуют же фундаментальные права собственности, которые…
— Слушай, друг, ты, короче, хочешь себе «Пункт третий»?
— Ну, я…
— Тогда тебе лучше заткнуть варежку насчет прав собственности. Накрепко заткнуть.
— Мистер Киннан, — вмешался доктор Феррис, — вам не следует совершать извечную ошибку, используя широкие обобщения. Наша политика — быть гибкими. Не существует абсолютных принципов, которые…
— Оставь эти речи для Джима Таггерта, док, — отмахнулся Фред Киннан. — Я знаю, о чем говорю. Потому что в колледж не ходил.
— Я возражаю, — встрял Бойл, — против ваших диктаторских методов…
Киннан повернулся к нему спиной и сказал:
— Послушай, Уэсли, моим ребятам не понравится «Пункт первый». Если я буду управлять, то заставлю их проглотить его. Если нет — нет. Решай.
— Ну… — начал было Моуч, но замолчал.
— Ради Бога, Уэсли, а с нами-то что? — заныл Таггерт.
— А вы приходите ко мне, — пояснил Киннан, — когда понадобится утрясти дело с советом. Но руководить советом буду я. Мы с Уэсли.
— Думаете, страна потерпит такое? — взвился Таггерт.
— Не обманывайте себя, — хмыкнул Киннан. — Страна? Если больше не существует никаких принципов — а я думаю, что доктор прав, и их совсем не осталось, — если в игре не стало правил, и вопрос только в том, кто кого грабит, то я получу голосов больше, чем все вы вместе взятые, рабочих-то больше, не забывайте об этом, ребята!