Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А (др. перевод)
Шрифт:
— Не знаю. Что они могут? Им конец.
— Думаю, что да.
— Разве ты не видел их? Это жалкие, перепуганные крысы, бегущие ради спасения жизни.
— Значит она что-нибудь для них?
— Что?
— Жизнь.
— Они все еще борются, так ведь? Но им конец, и они это знают.
— Разве они когда-нибудь действовали на основании того, что знают?
— Теперь придется. Они сдадутся. Вскоре. А потом мы будем спасать то, что уцелело.
«Мистер Томпсон доводит до всеобщего сведения, — вещали официальные радиопередачи утром 23 ноября, — что причин для тревоги нет. Он призывает людей не делать никаких поспешных выводов. Мы должны сохранять нашу дисциплину, нашу мораль, наше единство и наше чувство
«Они молчат», — написал в виде резюме Чик Моррисон на донесении одного из полевых агентов, которые отправил с миссией, названной «Прощупывание пульса общества». «Они молчат», — повторил он на одном донесении, следом еще на одном, потом на другом. «Молчание, — писал он, беспокойно хмурясь, в донесении мистеру Томпсону. — Люди как будто бы молчат».
Пламени, которое взметнулось к небу в одну из зимних ночей и пожрало дом в штате Вайоминг, не видели люди в Канзасе, наблюдавшие трепещущее красное зарево на горизонте прерии. Его отбрасывал огонь, пожиравший ферму, и это зарево не отражалось в окнах одной из пенсильванских улиц, где вьющиеся красные языки представляли собой отражения уничтожавших завод огней. На другое утро никто не упомянул, что эти пожары вспыхнули не случайно, и что все три владельца исчезли. Соседи наблюдали за ними без комментариев и удивления. В разных уголках страны было обнаружено несколько брошенных домов: одни хозяева оставили запертыми, пустыми, с закрытыми ставнями, другие открытыми, все движимое имущество в них было разграблено. Но люди наблюдали за этим в молчании и тащились по сугробам неубранных улиц в предрассветных сумерках на работу чуть медленнее, чем обычно.
Потом, 27 ноября, на политическом митинге в Кливленде был избит оратор, и ему пришлось удирать по темным переулкам. Его молчаливые слушатели внезапно оживились, когда он выкрикнул, что причиной всех их бед была эгоистическая озабоченность своими бедами.
Утром 29 ноября рабочие обувной фабрики в Массачусетсе, придя на работу, были удивлены тем, что мастер опаздывает. Однако все разошлись по своим местам и принялись за обычную работу, передвигали рычаги, нажимали кнопки, отправляли кожу в автоматические режущие устройства, ставили ящики на ленту конвейера, удивляясь, что идет час за часом, а они не видят ни мастера, ни директора, ни генерального управляющего, ни президента компании. Только в полдень было обнаружено, что кабинеты управленцев пусты.
«Проклятые каннибалы!» — кричала какая-то женщина в переполненном кинотеатре, внезапно разразившаяся истерическими рыданиями, и люди не выказали ни малейшего удивления, словно она кричала за всех них.
«Причин для тревоги нет, — вещали официальные радиопередачи 5 декабря. — Мистер Томпсон доводит до всеобщего сведения, что готов вести переговоры с Джоном Голтом с целью найти пути и способы быстрого решения наших проблем. Мистер Томпсон призывает людей быть терпеливыми. Мы не должны беспокоиться, не должны сомневаться, не должны терять мужества».
Персонал одной больницы в Иллинойсе не выказал удивления, когда туда доставили человека, избитого старшим братом, который всю жизнь содержал его: младший раскричался на старшего, обвиняя его в эгоизме и алчности. Точно так же персонал одной из больниц Нью-Йорка вел себя, когда туда пришла женщина со сломанной челюстью: ее ударил совершенно незнакомый человек, услышав, как она приказала
Чик Моррисон попытался устроить разъездную агитационную кампанию, дабы укрепить дух страны речами о самопожертвовании и общем благе. Люди закидали выступающего камнями на одной из первых же остановок, и ему пришлось вернуться в Вашингтон.
Никто не называл их «выдающимися» или, назвав, делал паузу, чтобы полностью осмыслить это слово. Но каждый в своей общине, районе, конторе или на предприятии знал, кто те люди, которые теперь не появлялись на работе или, появившись утром, молча исчезали в поисках неведомых границ, чьи лица были более суровыми, чем у окружающих, а взгляды более прямыми, характеры более твердыми. Эти люди теперь исчезали один за другим во всех уголках страны. А она напоминала отпрыска царственного рода, изнуренного гемофилией, теряющего лучшую кровь из незаживающей раны.
— Но мы готовы вести переговоры! — кричал мистер Томпсон своим помощникам, приказывая, чтобы по радио три раза в день передавалось специальное объявление: «Мы готовы вести переговоры! Он услышит! Он ответит!»
Специальным слушателям было приказано дежурить днем и ночью у радиоприемников, настроенных на все известные частоты, ожидая ответа по неизвестному передатчику. Ответа не было.
На улицах городов становились все более заметными пустые, безнадежные, рассеянные лица, но никто не мог понять, что крылось в их выражении. Как одни спасали тела бегством в убежища незаселенных районов, так другие могли только спасать души бегством в убежище своего разума. И никто на свете не мог понять, служат ли пустые, равнодушные глаза ставнями, защищающими сокрытые сокровища на дне шахт, которые больше не разрабатывают, или это просто зияющие отверстия той паразитической пустоты, которую никогда не заполнить.
— Я не знаю, что делать, — заявил заместитель директора нефтеперегонного завода, отказываясь принять должность своего исчезнувшего начальника, и агенты Объединенного комитета не могли понять, лжет он или нет. Только уверенный тон его голоса, отсутствие извинения или стыда, заставили их задуматься, мятежник он или дурак. Навязывать ему должность и в том, и в другом случае было опасно.
«Дайте нам людей!» — это требование все настойчивее поступало в Объединенный комитет со всех концов охваченной безработицей страны, и ни просители, ни члены комитета не осмеливались добавлять опасное слово, которое подразумевалось в этом требовании: «Дайте нам способных людей!» Люди годами ждали в очередях работы уборщиков, смазчиков, подсобников, помощников официанта; на должности администраторов, управляющих, директоров, инженеров не претендовал никто.
Взрывы нефтеперегонных заводов, катастрофы неисправных самолетов, прорывы домен, крушения сталкивающихся поездов и слухи о пьяных оргиях в кабинетах вновь назначенных администраторов заставляли членов Объединенного комитета бояться людей, не хотевших занимать ответственные должности.
«Не отчаивайтесь! Не сдавайтесь! — вещали официальные радиопередачи 15 декабря и потом ежедневно. — Мы достигнем соглашения с Джоном Голтом. Мы пригласим его возглавить нас. Он решит все наши проблемы. С ним дела пойдут на лад. Не сдавайтесь! Мы найдем Джона Голта!»
Претендентам на должности управленцев, потом мастеров, далее квалифицированных механиков и следом всем, кто постарается заслужить повышение, предлагались вознаграждения и почести: повышение зарплат, премии, освобождение от налогов и орден, придуманный Уэсли Моучем, «Орден общественного благодетеля». Результатов это не принесло. Оборванные люди слушали эти предложения материальных благ и отворачивались с летаргическим равнодушием, словно утратили концепцию «ценности». «Они, — думали со страхом “прощупыватели пульса общества”, — не хотят жить или не хотят жить в существующих условиях».