«Атлантида» вышла в океан
Шрифт:
Для Мари Флоранс — решающий поворот в жизни...
Накануне, вернувшись в каюту, она нашла очередную записку: «Остался один день. Последнее предупреждение. Сергей». Мари больше не боялась — решение было принято. И когда Озеров встретил ее на палубе, он не мог не удивиться. Она еще никогда не была такой красивой! Волосы, заброшенные густой волной за плечо, развевались, словно флаг за кораблем, глаза отражали небо и были оттого еще синей и глубже.
Мари
— Что это вы на меня так смотрите, коллега? Я вам не нравлюсь?
— Наоборот, я поражаюсь, что так долго не замечал, какая красавица живет рядом со мной на корабле!
— Даже в одном коридоре,— в голосе Мари звучал упрек,— в соседней каюте.
— А нельзя ли узнать,— поинтересовался Озеров,— почему именно сегодня вы такая особенно красивая?
— Отгадайте!
— Знаю! Маккензи сделал вам предложение! Нет? Компания решила переименовать «Атлантиду» в «Мари Флоранс»? Опять не угадал? Ах, какой же я дурак — вас ждет в Мельбурне жених...
— Нет! — энергично запротестовала Мари.
— Тогда возлюбленный...
— У меня нет возлюбленного, — Мари совсем близко подошла к Озерову.— И никогда не было.
— Не хотите же вы сказать...— Озеров недоверчиво посмотрел на нее.
— Нет, конечно,— Мари покраснела, но не опускала глаз.— У меня в жизни были мужчины. Я просто хотела сказать, что не было среди них любимого.
Разговор принимал опасный оборот, и Озеров поспешил переменить тему.
— Вы долго пробудете в Мельбурне, Маша?
— Не знаю... это зависит не от меня.
— Надеюсь, нам еще доведется встретиться здесь?
— Здесь,— ответила Мари,— или в другом месте...
— Так, значит, вы все-таки приедете к нам, в Советский Союз? Хотите, я вам дам свой адрес? Запишите.
Мари отрицательно покачала головой.
— Не надо, если приеду, я сама вас разыщу.
Они провели весь этот день вместе. Гуляли по палубе, купались, загорали, посмотрели кинофильм, посидели в кафе у бассейна, в том самом, где познакомились, и, конечно, постояли на смотровой площадке на корме. Говорили обо всем. О путешествии, о фильмах, о других пассажирах, о науке, об австралоантропе, о меню, обо всем, кроме главного…
Озеров понимал, что искусственными были сегодняшние веселье и беззаботность Мари. Мелькнула неприятная мысль: как она умеет скрывать свои чувства, притворяться! Какой это опасный человек. А вот сама-то она, Мари, хотела сделать в отношении его подлость или нет? Вначале — конечно. А позже? Очень хотелось верить, что нет. Потом он подумал: а могла ли она поступить так, как желала. Что-то мучает сейчас Мари, что?..
Был уже поздний вечер. Настала пора расставаться. На следующий день корабль должен прийти в порт рано, будет суета и вряд ли удастся как следует попрощаться.
— Но все же мы завтра скажем друг другу «до свиданья»? Да, Маша? Я буду ждать вас у бассейна, минут за двадцать до прихода. Пожмем друг другу руки — и в дальний путь на долгие года, как поется в одном нашем романсе.
— Да, конечно, я бы не хотела покинуть корабль, еще раз не повидав вас,— сказала она, зябко поеживаясь.
— Вам не холодно? — спросил Озеров.— Пойдемте, я провожу вас.
— Нет, еще минуту,— она вцепилась в его руку, — это от волнения…
— От волнения? — Озеров вопросительно посмотрел на собеседницу.— А из-за чего вам волноваться, Маша?
— Вы не догадываетесь? — она заглянула ему в лицо. От ее веселости не осталось и следа. В глазах — тоска, страх, мольба.
— А если догадываюсь?..
— Так как же вы тогда можете?..— воскликнула она.
— ...А если догадываюсь,— продолжал он,— что от этого изменится, Маша?
Она молчала.
— Да, вы правы, ничего не изменится, ничего не может измениться, что есть, то есть, а чему суждено быть, того не миновать.
— Глупости,— резко оборвал Озеров,— что у вас за пораженческая философия. Вопрос в том, что и как менять. Есть вещи, которые лучше оставить, как они есть, а есть такие, что требуют перемен. И только вам самой решать, можно ли и как их изменить. Понятно?
— Понятно,— прошептала Мари и еще тише добавила.— Я уже решила...
— Что вы бормочете, Маша? Я не слышу.
— Ничего,— сказала она,— я пойду. Не надо меня провожать.
— Почему?..
— Ну, пожалуйста. Мы встретимся завтра, как договорились, утром. А потом...— она замолчала и быстро добавила,— встретимся еще, если вы захотите. Не провожайте меня.— Она резко повернулась и ушла. Озеров стал смотреть на убегавшую вдаль лунную дорожку.
Вдруг он услышал легкие шаги за спиной. Не успел обернуться, как горячие руки обвили его шею и голос Мари над самым ухом прошептал:
— Я люблю вас, Юра, люблю... Что бы вы ни узнали, что бы ни произошло, я люблю только вас...— Она быстро поцеловала его и убежала.
Сердце Озерова громко стучало, щеки горели. Мари говорила по-английски, и только его имя, которое он впервые услышал из ее уст, она произнесла по-русски. Да, сомнений быть не могло: только русский человек мог так произнести «Юра»!
Вот и встало все на свои места, прояснилось, прогнало сомнения. Мари Флоранс — русская и должна была сделать какую-то подлость, а сама влюбилась и... Признаться не решилась, а чисто по-женски только и сумела, что высказать ему свое чувство. Да и то в последний момент...
Откуда ей знать, как он воспримет это, захочет ли еще говорить с ней? Уж раз не пошла на подлость, может, получится из нее честный человек. Надо бы, пока не раздумала, поговорить... А если все это было ловушкой?
Он последний раз взглянул на океан, на убегающую за кормой лунную дорожку, на усыпанное звездами небо. И пошел к себе.
Проходя мимо двери каюты Флоранс, он замедлил шаг. Войти? Но в этот момент в конце коридора он заметил высокую фигуру человека в темных очках и в опущенной на глаза соломенной шляпе. Засунув руки в карманы, мужчина курил.