Атлантида
Шрифт:
«Я еще кое-как бежала, и, по возможности, впереди других, чтобы не слышать криков моих маленьких подруг.
Когда одна из них свалилась, и было ясно, что она уже больше не поднимется, один из конвойных слез с своего верблюда и оттащил ее немного в сторону от каравана, чтобы убить… Но через день до меня донесся крик, заставивший меня обернуться. Кричала моя мать. Она стояла на коленях и протягивала ко мне свои исхудалые руки. В один миг я очутилась возле нее. Но громадный мавр, весь в белом, нас разлучил. На шее у него висели на черных четках ножны из красного сафьяна, из которых
«Неподалеку от колодцев Азиу, на мавританских работорговцев напала шайка кель-тазолетских туарегов, данников великого племени Кель-Рела, диктующего свои законы всему Хоггару, и, в свою очередь, перебила их до единого человека. Туареги доставили меня сюда и принесли в дар Антинее, которой я понравилась и от которой не видела с тех пор ничего, кроме добра. Таким образом, твою лихорадку успокаивает ныне своими рассказами, — которых ты даже не слушаешь, — не простая рабыня: я — последний отпрыск великих сонрайских владык: Сонни-Али, истребителя людей и опустошителя стран, и Махомеда-Азкия, совершившего путешествие в Мекку во главе тысячи пятисот всадников и с триста тысячами митхалей золота в своем сундуке; я — последний отпрыск владык, безраздельно и неограниченно господствовавших над всей областью от Чада до Туата и западного моря, — владык, столица которых Гао возносила к облакам свои купола над всеми другими городами и, словно сестра неба, возвышалась над ними, как гордый тамариск над смиренными стеблями сорго.
XVI. СЕРЕБРЯНЫЙ МОЛОТОК
Во время событий той ночи, о которой я буду сейчас говорить, погода начала изменяться. Около пяти часов небо вдруг потемнело, и в душном воздухе обнаружились все признаки надвигавшейся грозы.
Я всегда буду помнить этот день: 5 января 1897 года.
Обессилев от жары, Царь Хирам и Гале лежали на цыновке моей комнаты. Опершись на парапет скалистого балкона, я подстерегал, вместе с Танит-Зергой, предвестниц непогоды — далекие молнии.
Они вспыхивали одна за другой, прорезая синеватыми зигзагами окружавшую нас глубокую тьму. Но при этом мы не слышали ни одного удара грома. Грозе не удалось зацепиться за вершины Хоггара. Она прошла мимо, оставив нас в нашей душной паровой бане.
— Я пойду лягу, — сказала Танит-Зерга.
Я уже говорил, что ее комната была расположена над моею. Освещавший ее балкон находился метрах в десяти над тем, где я остался стоять, опираясь на его края.
Девушка взяла Гале на руки. Но Царь Хирам не пожелал уходить. Запустив все четыре лапы в цыновку, он испускал гневное и жалостное мяуканье.
— Оставь его, — сказал я Танит-Зерге. — Один раз он может поспать и здесь.
Таким образом, на долю этого зверя пала значительная часть ответственности за разыгравшуюся после того трагедию.
Оставшись один, я погрузился в размышления. Ночь была необыкновенно темная. Вся гора была окутана великим молчанием.
Гепарду пришлось издать несколько раз подряд
Встав на задние лапы и упираясь в дверь, он царапал ее изо всех сил своими скрипевшими когтями. Только что животное отказалось следовать за Танит-Зергой, а теперь вдруг потребовало, чтобы его выпустили. Оно изъявляло определенное желание выйти из комнаты.
— Тише! — сказал я. — Смирно! Ложись!
Я попытался оторвать зверя от двери.
В результате я получил удар лапой, заставивший меня покачнуться.
Тогда я сел на диван.
Но я оставался в неподвижности лишь очень короткое время.
«Надо быть хоть немного искренним с самим собой,подумал я. — С тех пор, как Моранж меня покинул, с тех пор, как я увидел Антинею, у меня в голове сидит одна только мысль. Зачем вводить самого себя в заблуждение рассказами, — правда, очаровательными, — Танит-Зерги?
Этот гепард является лишь предлогом, — может быть, проводником. О, я чувствую, что в эту ночь произойдут таинственные дела! Как мог я оставаться столько дней в бездействии?» И я немедленно принял решение.
«Если я открою дверь, — подумал я, — Царь Хирам понесется вскачь по коридорам, и мне будет очень трудно за ним поспеть. Надо действовать иначе».
Штора, висевшая над балконом, приводилась в движение посредством шнурка. Я его снял и, скрутив из него прочный длинный жгут, прикрепил его к металлическому ошейнику гепарда.
Затем я приоткрыл дверь.
— Ну, теперь ты можешь идти… Тише!.. Эй, ты, тише!
Я напрягал все свои силы, чтобы умерить пыл Царя Хирама, яростно увлекавшего меня за собой в темную сеть ходов и коридоров.
Было около девяти часов вечера, и розовые светильники, горевшие в нишах, почти все уже потухли. От времени до времени нам еще попадались тут и там фонари, пламя которых, вспыхнув и затрещав, исчезало во тьме. Какой лабиринт! Я понял, что один я никогда не нашел бы дороги.
Мне оставалось только следовать за гепардом.
Сначала он рвался и метался, как бешеный, но затем мало-помалу приспособился к своей роли буксира. Он бежал, низко пригибаясь к земле и фыркая от удовольствия.
Ничто так не походит друг на друга, как один темный коридор на другой. Меня взяло сомнение. А что, если я попаду в зал, где играют в баккара? Но я был несправедлив к Царю Хираму. Славный зверь, давно лишенный общества любимого существа, вел меня туда, куда мне хотелось.
Вдруг, на одном из поворотов, расстилавшийся перед нами густой мрак сразу поредел. Блеснул, в виде розетки, зеленовато-красный, очень бледный свет.
Одновременно, гепард остановился с глухим мяуканьем перед дверью, на которой выделялся замеченный мною светлый круг.
Я узнал вход в комнату, куда меня ввел, на другой день после моего прибытия, белый туарег, и где на меня, когда я приближался к Антинее, бросился Царь Хирам.
— Теперь наши отношения куда лучше, — прошептал я, лаская зверя, из боязни, как бы он не издал нескромного ворчания.
Я сделал попытку открыть дверь. Почти на одном уровне с землею находилось другое, точно такое же зеленоватокрасное окошечко круглой формы.