Атласные мечты
Шрифт:
«Обвинительные акты… Международные преступления… Незаконные махинации»…
Все тот же мир, откуда она бежала.
Когда Элис отважилась поднять голову, она увидела, что вовсе не Николас Паллиадис пробирается к ней. Это был другой мужчина, но с таким же суровым и непреклонным лицом.
Свет начал меркнуть. Элис слышала, как кто-то из телевизионной группы вскрикнул, когда она подняла руку, чтобы дотронуться до своей холодной и влажной щеки.
Элис теряла сознание, но одно оставалось яснее ясного: лицо, надвигающееся на нее так целеустремленно, не принадлежало Николасу Паллиадису.
Это был Роберт, ее брат.
И он пришел, чтобы вернуть ее, лишить ее свободы. Телевизионные камеры все еще работали, бесстрастно запечатлевая происходящее.
Элис пошатнулась и упала бы на пол, если бы Николас Паллиадис не подхватил ее на руки.
13
– Ты загнал этих людей в угол, Джек, – выкрикнула Минди Феррагамо в лестничный колодец. – Хочешь получить кучу больничных счетов? Швеи гробят себя, работая сверх всяких норм над этими сумасшедшими костюмами, у твоего дизайнера руки дрожат от нервного напряжения. А твоя лучшая манекенщица, – выкрикнула она, оставляя самое лучшее на закуску, – потеряла сознание и повалилась замертво перед камерами европейского телевидения. В объятия твоего инвестора! Неужели этого мало? Ради всего святого, подумай, что ты делаешь, Джек?
– Это было не прямой трансляцией, а записывалось на пленку. – Джек в черном шерстяном пальто, отделанном каракулем, подписывал последнюю пачку счетов в холле на первом этаже. Питер Фрэнк держал перед ним папку. – Мы выкупили материал у «Дойчвидео». – Он пожал могучими плечами. – Он не будет демонстрироваться.
– Пять тысяч долларов? Пять кусков за тридцатиминутную немецкую видеопленку, в довершение к тем деньгам, которые мы вбухали в парижскую канализацию?!
Минди, рискуя жизнью, сильно перевесилась через мраморные перила. Мало кто видел вице-президента «Джексон Сторм интернэшнл» в таком бешенстве.
– Джек, помяни мои слова, ты попадешь в преисподнюю и нам всем не поздоровится!
Однако в ответ на ее тираду лишь захлопнулась парадная дверь.
Питер Фрэнк взглянул вверх в лестничный проем, обеспокоенный тем, что гневная речь Минди разнесись по всему зданию.
– Наши дела не так уж плохи, Минди, – сказал он, хотя сам далеко не был в этом уверен. – Никакой преисподней до конца следующего финансового квартала, ладно? Но ты права, – признал Питер, – мы все на пределе. – Он вымученно улыбнулся. – Устроим себе передышку на Рождество, хорошо?
Минди Феррагамо воинственно расправила плечи под черным деловым костюмом.
– Питер, что ты во все этом понимаешь? У Джека личные проблемы. Он не может найти Марианну и девочек. – Она отошла от перил, и ее лицо скрылось в тени. – Жена Джека его избегает.
– Бог мой, – ахнул Питер. – Вот бедняга!
Минди Феррагамо уже давно оставила площадку верхнего этажа, а изумленный Питер все еще стоял в холле, держа в руках папку со счетами.
Утром накануне Рождества Джексон Сторм вылетел на «Конкорде» из Парижа, рассчитывая провести праздники в Тахо. Или, может быть, в Сен-Круа. Никто не знал точно. Связываться с ним должны были через центральный офис в Нью-Йорке.
Минди Феррагамо отбыла в аэропорт Шарль де Голль на рейс в Канзас-Сити, чтобы отпраздновать Рождество с родителями. Питер Фрэнк направился в Бостон. Принцесса Жаклин осталась где-то в Париже со своим отцом принцем Алессио и замужней сестрой Кэтрин. На столике в ателье принцесса Джеки оставила для Элис огромный флакон духов «Джой» в красивой подарочной упаковке. Корреспондент журнала «Форчун» Кристофер Форбс вылетел в Лондон для выполнения срочного редакционного задания.
В день Сочельника Жиль Васс пришел на работу в Дом моды Лувель, очень надеясь закончить хотя бы несколько моделей для бала. В своей комнатке рядом с вестибюлем Абдул с удивлением наблюдал, как Жиль поднимается по лестнице. Он поспешно отметил его приход в своем списке.
Наннет и Сильвия тоже были на работе, хотя собирались уйти на полчаса раньше на ежегодный цеховой праздник швей, спонсируемый Сен-Лораном. Элис пришла, чтобы помочь им.
Казалось, весь Париж празднует наступление Рождества. Снег по-прежнему покрывал землю, воздух был свеж и морозен. Вокруг царило праздничное оживление. Шум транспорта на близлежащей рю Камбон походил на отдаленные раскаты грома. Колокола многочисленных церквей на правом берегу Сены трезвонили все утро и не собирались смолкать вплоть до рождественской полуночи.
– Ах как хорошо хоть недолго побыть в тишине! – воскликнула Наннет, обращаясь к стоявшей рядом Элис. – Ты в порядке? Так перепугала всех нас этим обмороком на пресс-конференции… – Она окинула Элис пронзительным взглядом. – Тебе не следует переутомляться.
Элис покраснела. «Наннет считает, что я беременна», – сообразила она, чувствуя себя униженной. Все, вероятно, думают, что она регулярно спит с Николасом Паллиадисом.
– Я слишком много работала, – выдавила Элис и, заметив недоверчивое выражение на лице собеседницы, добавила: – И сидела на диете. Я прибавила два килограмма.
– Два килограмма? – удивленно воскликнула полная, средних лет примерщица. – Ради Бога, какая тут трагедия?!
– Станет трагедией, если я не сброшу их к тому времени, когда надо будет примерять костюмы для бала.
– Правда, правда! – Француженка посмотрела на тоненькую, как тростинка, фигуру Элис и, покачав головой, повторила: – Два килограмма!
Элис, взяв несколько коробок, стала подниматься следом за Наннет по железным ступенькам лестницы к кладовой, расположенной под самой крышей.
– Что ж, теперь, когда дом пуст, святые отцы наконец-то обретут покой! – вздохнув, пробормотала Наннет.
– Какие святые отцы? – осведомилась Элис.
– Призраки! – произнесла таинственным шепотом Наннет. – Разве ты не знаешь, что у нас здесь водятся призраки монахов?
Элис рассмеялась, и Наннет неодобрительно посмотрела на нее:
– В этом нет ничего смешного! Когда-то здесь находился мужской монастырь и в нем жили монахи ордена святого Бенедикта. Нам рассказывали об этом в школе. Отсюда и пошло название – улица Бенедиктинцев, по имени их ордена. Под зданием есть крипта, оставшаяся от дома собраний святых отцов. Я не раз бывала там и видела надгробные плиты над могилами двух рыцарей. Мы считали их крестоносцами. Но теперь там все замуровано.