Атомный экспресс
Шрифт:
– Скорость! Скорость! – кричал Филин в радиостанцию, делая медленные паучьи движения, попеременно переставляя ноги и хватаясь рукой за поручни. – Машиниста и его помощника – в полный рост! Не давать им даже пригнуть головы!
Он выходит из себя, он волнуется, сделал я приятное открытие. Сержант стал слишком часто мелькать у моего купе. Похоже было, что он охраняет только меня, Милу и Влада. Мы всякий раз встречались с ним взглядом, и я ловил ужасную, противоестественную ухмылку. И этот не в себе, понял я. Что-то у них не состыкуется. Сейчас они начнут делать ошибки…
Мне казалось,
– Автомобили? – уточнял что-то очень безрадостное Филин. – Много?… Подай им приветственный сигнал! Три длинных гудка… А ну-ка! – закричал он громче, не слушая более радиостанцию и перебегая от купе к купе. – Всем занять места у окон! Очень быстро! Очень быстро!
Мне казалось, что поезд сейчас сойдет с рельсов. Вагон раскачивался с такой силой, что стоять, не держась за что-либо, было невозможно. Мой дорожный обед оказался на полу, и я, переступая с ноги на ногу, словно исполняя греческий танец, наступил на ломтик ветчины.
– Живей! – дублировал сержант, тряся автомат в своих зеленых, жабьих руках.
Меня в наказание поставили у разбитого окна. Филину и сержанту казалось, что они сделали мне хуже. Будь моя воля, я высунул бы голову наружу, подставляя свой нос, похожий на перезрелый помидор, встречному ветру. Мила выплыла из своего купе, сверкнув очками, как фотовспышкой. Девчонки томились у своих поручней, как начинающие балерины у станка. Влад еще не показался в коридоре.
– Нож у тебя есть? – спросил я у Регины, которая стояла слева от меня в позе Андромеды с картины Рубенса – скрестив ноги, выставив округлое бедро и сильно опершись на локоть, поставленный на поручень.
– Что? – не поняла она.
Наверное, мои слова уносило ветром. Орать я не мог, так как Филин стал слишком подвижным, словно стремился заполнить собой весь вагон. Регина, презирая свою зависимость, наклонилась в мою сторону:
– Что ты сказал?
Теперь она была достаточно близко, и я повторил:
– Нож! Мне нужен нож! Или топор!
Регина зажмурилась, словно услышала от меня какую-то невообразимую непристойность, поднесла к губам палец и едва заметно кивнула.
– Тихо… Я достану. У нее есть тесак… – И девушка покосилась в сторону подруги.
В этот момент сержант, мечущийся в конце коридора, сделал какое-то резкое движение, и я перевел на него взгляд.
– На пол! На пол! – кричал сержант, прыгая у двери купе, в котором лежал связанный Бунимас. – Лицом вниз!
Он старался казаться опасным, но вел себя так, как пожарник с брандспойтом у клетки с разъяренным тигром. Я подумал, что негр отвязался и вынул мячик изо рта.
Регина все еще смотрела на меня, прикрывала глаза, едва заметно целовала воздух, словно только мы с ней вдвоем были заговорщиками в стане врагов. Она еще не знала, что происходило за ее спиной, и потому не могла понять, отчего взгляд мой окаменел, а губы болезненно скривились. А я уже не видел и не слышал Регины. Из купе негра вышел Влад. Я не понимал, как он там очутился. Мой друг угрюмо надвигался на сержанта, а тот
– На пол! – снова крикнул сержант, не выдерживая нависающей над собой тяжеловесной фигуры.
Влад не подчинился. Сержант, манипулируя автоматом, как царевна-лягушка стрелой, перевернул его и ткнул прикладом Владу по носу. Мне казалось, что развитие событий было настолько очевидным, что увернуться от удара или же перехватить приклад было совсем просто. Но Влад не сделал ни того, ни другого, отвернул лицо, с которого веером разлетелись капли крови, и боднул головой перегородку, шлепнув по ней ладонями, как по африканскому тамтаму.
Филин поделился с сержантом властью, но тот еще не научился применять ее. Удар, который несколько минут назад свалил меня на пол, лишь пустил Владу кровь. Ложиться на затоптанную ковровую дорожку мой друг не собирался, несмотря на то что сержант почти умолял его сделать это, и я, интуитивно почувствовав в своем друге лидера-бунтовщика, начавшего сопротивление, выдернул поручень из гнезд и, размахивая им, как нунчаками, кинулся на сержанта.
– Не надо!! – зашипела Регина, поворачиваясь ко мне и подставляя грудь, где так не хватало отчетливого рельефа. – Он тебя убьет! Не сейчас!
Она словно попала под колеса моему автомобилю, и, опасаясь, что я не смогу остановиться и растопчу ее, Регина метнулась к двери купе. Ее темечко попало под мой подбородок, и я воинственно клацнул зубами, едва не прикусив себе язык.
Она все испортила. Осторожности во мне оказалось намного больше, чем было надо, и, вместо того чтобы ураганом снести девушку со своего пути, я запутался в ней, как футбольный нападающий в ногах защитника, и повалился на пол.
Щели между окнами и шторами, горевшие солнечным светом, вдруг погасли, словно вагон нырнул в тоннель. Штора на разбитом окне беременно выгнулась и сорвалась с карниза, впуская через оконный проем тугую черную струю. Она ударилась в перегородку и, распространяя едкий запах ацетона, аспидными брызгами разлетелась по коридору.
Никто ничего не понял. Я, сидя на полу рядом с Региной, машинально растирал по тыльной стороне ладони черные маслянистые капли. Они размазывались, жирно блестели и клеили пальцы. Большое пятно на перегородке под напором горячего ветра быстро высыхало и морщилось. Штора, сорвавшись с окна, пришлепнулась к двери купе, как банный лист к известному месту, и мелко дрожала углами. В белом, горячем квадрате окна мелькали столбы электропередачи и волнами плавали провода, похожие на нотную разлиновку.
Филин, низко пригнувшись, вприсядку перебежал под окном. Он держал свои многочисленные средства связи, как бомбы с торчащими из них запалами, и напоминал героя, идущего на самопожертвование. Под его ногой хрустнули суставы моих пальцев. Если бы я лежал ничком, Филин, наверное, прошел бы по мне, как по бревну. Раздвинув наши с Региной головы, как кусты, он сдвинул край шторы на залитом краской окне. За стеклом чернела непроглядная ночь. Филин кинулся ко второму окну, рванул край шторы. Его искаженное лицо отразилось в черном стекле, а рука скомкала край шторы, словно воротник подполковника, не сдержавшего слова.