Атомный век
Шрифт:
– Так точно, – ответили хором, но как-то уныло, словно из-под палки.
Боятся темноты и Комолодуна, понял Берзалов. Я и сам боюсь.
– Вперёд! – скомандовал он. – Вашу-у-у Машу-у-у!..
Путаясь в зарослях вьюна, они сошли с железнодорожной насыпи и зашагали через поле к лесу. Бронепоезд имени Саддама Хусейна и тёмный вокзал, в котором давеча Берзалову послышалась музыка, остались позади.
Берзалов двигался в центре и с замиранием сердца светил себе под ноги. Вначале им ещё помогали два прожекторных луча, которые били с тепловоза, потом их свет стал только мешать, потому что дезориентировал по сравнению со светом луны-черепа.
Естественно, ничего они не нашли. Хотя прошагали
Один Архипов абсолютно спокойным тоном спросил:
– Что же это получается?..
Выйдет из него хороший офицер, подумал Берзалов, точно выйдет, если выживет, конечно.
– Ничего серьезного, – ответил Берзалов, освещая фонариком крайний слева лофер.
Сундуков издал какой-то сдавленный крик, изумленные жизнью глаза совсем вылезли у него из орбит. Если сейчас ещё и клюв пошевелится, то полный капец, подумал Берзалов. Но, к счастью, утиный клюв всё так же безвольно смотрел в землю. Гуча справился с испугом и решил дотронуться до лофера, то бишь танкетки.
– Хоп! – испугал его Архипов.
Гуча отдернул руку, словно его ударило током, и все рассмеялись.
– Мёртвые они… – сказал Берзалов, – на людей не реагируют.
Естественно, он даже не собирался упоминать, что один из утиных клювов всё же едва не клюнул его. Гуча, окончательно осмелев, решил даже отколоть кусочек на память, но разве что выбил пару искр от бока лофера.
– Железные однако, – уважительно сказал он. – Мамой клянусь!
– Возвращаемся, – сказал Берзалов. – Обыщем ниже, вдоль леса, но, сдается мне, здесь никого нет.
Для проформы дела они обежали не только равнину ниже вокзала, но и возвышенность, по которой Берзалов шёл давеча с Буром. Тщетно, бронетранспортёр как воду канул. Ясно, что Гаврилов не здесь, понял Берзалов, а где? Или квантор отправил меня в одну сторону, а его – в другую? Шуточки, однако, изволите шутить, обращался он непонятно к кому, и волна злости снова нахлынула на него.
***
Ночь уже окончательно вошла в свои права, когда они вернулись на станцию. Луна-череп по-прежнему скалилась в небе, предвещая несчастья и смерти. Но Берзалову было всё равно. Он давно перестал обращать внимание на плохие приметы, слишком много их было в этом атомном веке. Ясно было, что ничем хорошим он не кончится, если только не повезёт, думал Берзалов. А может, уже начало везти, только я не понимаю?
Бронепоезд имени Саддама Хусейна, с развевающимся триколором над штабным вагоном, гордо удалился в темноту – туда, где находилась цивилизация и девяносто пятая отдельная гвардейская бригада специального назначения. Генерал Грибакин позорно оставил их один на один с непонятным Комолодуном. Никому за просто так умирать не хочется. В принципе, я на него и не рассчитывал, с непонятной горечью подумал Берзалов, пойдём и сделаем своё дело. Просто мне грустно. Однако он не дал дурным мыслям завладеть собой и отдал команду:
– На броню!
Медленно и осторожно они двинули на противоположную сторону моста, который жалобно скрипел, словно расставаясь с ними навсегда. Сразу за ним начиналась та самая дорога. На этот раз квантором здесь и не пахло, потому что дорога повернула направо и весело побежала себе мимо пыльных трав и кустов в сосновый лес.
И хотя душа Берзалова рвалась галопом вперёд – лишь бы побыстрее настичь экипаж Гаврилова, он осторожничал, приказав Филатову двигаться почти
Между тем СУО, в которой были совмещены все функции управления бронетранспортёром, ничего не показывала ни на общем экране, где отражалась местность, ни на тепловизоре, ни на шкале сканера частот, который периодически «опрашивал» эфир. Тщетно. В наушниках властвовал всё тот же модулированный гул, и Берзалов понимал, что по-другому и быть не может, что Комолодун на то он и Комолодун, чтобы запутать всё так, чтобы никто разобраться не мог. Выходит, что район закрыт, а мы попёрлись наобум лазаря. Тошно было на душе у Берзалова, тошнее не бывает, но деваться было некуда. У него возникло непреодолимое желание развернуться вслед за бронепоездом Грибакина и через двое суток доложить генерал-лейтенанту Турбаевскому по факту: мол, так и так, укрепрайон с инвазивными захватчиками для людей смертельно опасен, лучше в него не ходить. Но ведь, гады, если снова не пошлют с тем же самым заданием, то заставят определять границы района. Глупо было умирать, когда только жить начали. Эх, Гаврилов, Гаврилов, думал Берзалов, куда тебя занесла нелёгкая?
– Товарищ старший лейтенант, – обратился к нему Рябцев, – а вам не кажется, что шум стал тише и не такой переливчатый?
– Да… действительно… – согласился Берзалов, послушав «внешнюю» связь. – Молодец, Рябцев!
Ему пришла идея «попросить» СУО промотать весь шум, который она записывала три дня, за несколько минут. Низкочастотные колебания преобразовались, и он услышал: звук костра, похожего на подвывающее пламя, треск лопающихся чурок и шипение капель воды, как будто они падали на раскаленную сковороду. Берзалов ещё не понимал, что это значило, хотя было ясно, что энергия шума упала и продолжает снижаться. Однако радоваться было рано.
Трудно было представить, что за противник прячется за всем за этим, насколько он силён и смышлен. Нет, безусловно, силён, раз в пух и в прах разделал восемьдесят третью воздушно-десантную дивизию американцев. А насколько он вынослив? Готов ли к партизанской войне? Или отхватил территорию и никого к себе не подпускает? Но ведь едем-едем, второй час, между прочим, и никого. Правда, шум в наушниках стал меньше. Берзалов запросил СУО и получил красноречивый ответ, да, действительно, за три дня амплитуда шума уменьшилась в пять раз и снижается по экспоненте. Это вселяло призрачную надежду, и Берзалов, который и так был суеверен и осторожен сверх меры, держал пальцы скрещенными.
И вдруг его как молнией шибануло: космический канал пытается открыться, но не может, а значит… значит, Бур вовсе не сумасшедший, а обычный, бытовой провидец! Вот как! – удивился Берзалов. А я его нагибал. Выходит, зря. Он посмотрел влево, где в углу сидел, нахохлившись, Бур. Разумеется, его давно уже развязали и даже дали опохмелиться. Теперь он дремал, смешно шевеля толстыми губами. Вот так Бур, с восхищением подумал Берзалов. Надо будет к тебе приглядеться, может, и в самом деле ты что-то умеешь, кроме как нести околесицу?