Атосса. Император
Шрифт:
Даже и тогда, когда распорядители празднества собрались в одну группу, чтобы посоветоваться, они упорно смотрели на нее и говорили о ней; это она чувствовала. От нее не ускользнуло также и то, что она была мишенью для многих взглядов зрителей, сидевших в театре, и теперь ей казалось, будто со всех сторон на нее указывают пальцами.
Она не знала, куда девать глаза, и застыдилась. Все же ее радовало то, что ее заметило такое множество людей; и между тем как она в смущении опустила глаза, чтобы скрыть свое удовольствие, Вер, к которому подошли художники, вскричал, подтолкнув локтем префекта Титиана:
—
Арсиноя слышала эту похвалу и, подозревая, что она относится к ней, смутилась еще больше прежнего. Ее застенчивая улыбка превратилась в выражение веселой, хотя и робкой надежды на счастье, которое страшило своим величием.
В эту минуту один из художников произнес ее имя, и, когда она решилась поднять глаза, чтобы посмотреть, не Поллукс ли это, она заметила богача Плутарха, который со своими живыми костылями и с сухопарым торговцем художественными произведениями Габинием осматривал ряды женщин и девушек, стоявших рядом с нею.
95
«Свадьба Александра Великого с Роксаной» — картина художника IV века до н.э. Аэтиона.
Скоро Плутарх очутился совсем близко от нее, подойдя вприпрыжку с помощью своих живых подпор; он отстранил Габиния, поцеловал тыльную сторону собственной руки, сделал ею знак Арсиное и, подмигнув ей своими большими глазами, сказал:
— Знаю, знаю! Нечто подобное нелегко забывается. Слоновая кость и красные кораллы.
Арсиноя испугалась; кровь отхлынула от ее щек, вся радость исчезла из ее сердца, когда старик велел поставить себя против нее и ласково сказал:
— Ба! Бутончик из папирусной мастерской между гордыми розами и лилиями! Из мастерской — прямо в мое собрание! Ничего, ничего, на красоту везде смотрят с удовольствием. Я не спрашиваю, как ты попала сюда, а только радуюсь.
Арсиноя наполовину закрылась рукою, но он три раза дотронулся средним пальцем до ее белого плеча и заковылял дальше, тихонько посмеиваясь про себя.
Габиний услыхал слова Плутарха и, когда они отошли на несколько шагов от Арсинои, спросил его с живым негодованием:
— Так ли я слышал? Работница из твоей мастерской здесь, среди наших дочерей?
— Ну да; пара рабочих рук среди совсем праздных, — весело ответил старик.
— И она втерлась сюда! Надо ее удалить.
— Ни в коем случае! Она очаровательна!
— Это возмутительно! Здесь, в этом собрании!
— Возмутительно? — переспросил его Плутарх. — Нисколько! Не следует быть таким разборчивым. Не можем же мы набрать дочерей одних антикваров. — Затем он прибавил успокаивающим тоном: — Я хотел сказать, что твоему тонкому чутью к красоте форм должно бы понравиться это милое существо. Или ты боишься, что она покажется художникам более подходящей для роли Роксаны, чем твоя прелестная дочь? Послушаем-ка, что говорят господа вон на той стороне. Посмотрим, что у них там такое.
Эти слова относились к громкому разговору, поднявшемуся возле мест, где сидели префект и претор.
Эти два человека и с ними большинство живописцев и скульпторов были того мнения, что Арсиноя в роли Роксаны произвела бы изумительный эффект.
Они доказывали, что она и фигурой и лицом необыкновенно напоминает прекрасную дочь бактрийского царя, как ее изобразил Аэтион, картина которого положена в основу этой части представления. Только ваятель Папий и двое из его товарищей объявили себя решительно против этого выбора и с жаром уверяли, что только одна, а именно Праксилла, дочь антиквара Габиния, была бы достойна выступить перед императором в роли невесты Александра. Все трое находились в деловых отношениях с отцом этой стройной и на самом деле очень красивой девушки и желали угодить богатому и ловкому продавцу их произведений. От усердия они перешли даже на запальчивый тон, когда Габиний приблизился вместе с Плутархом к спорившим и они были уверены, что он слышит их.
— И кто такая та другая девушка? — спросил Папий, указывая на Арсиною, когда Плутарх и Габиний подходили к ним. — Против ее красоты ничего нельзя сказать; но она более чем просто одета, на ней нет никаких украшений, о которых стоило бы говорить, и можно поставить тысячу против одного, что ее родители не в состоянии снабдить ее такими богатыми платьями и такими драгоценностями, в которых, конечно, не должно быть недостатка у Роксаны, выходящей замуж за Александра. Азиатка должна выступить в шелке, золоте и драгоценных каменьях. Мой друг сумеет одеть свою Праксиллу так, что блеск ее наряда изумил бы даже самого великого македонского царя. Но кто отец той хорошенькой девочки, к которой довольно хорошо идут эти голубые ленты в волосах, две розы и белое платьице?
— Твое соображение верно, Папий, — прервал его Габиний с сухой резкостью. — О девушке, о которой вы говорите, не может быть и речи. Я говорю это не ради моей дочери, а потому, что все неблагопристойное мне неизвестно. Едва ли можно понять, откуда это молодое создание почерпнуло смелость втереться сюда. Правда, хорошенькое личико отпирает замки и отодвигает засовы, но она — прошу не пугаться — она не более как работница из папирусной мастерской нашего доброго хозяина Плутарха.
— Это неправда, — прервал его Поллукс с негодованием.
— Сдержи свой язык, молодой человек, — отвечал Габиний. — Я беру тебя в свидетели, благородный Плутарх.
— Пусть она будет чем хочет, — отвечал старик с досадой. — Она похожа на одну из моих работниц, но если бы даже она пришла прямо от стола, на котором склеивают папирус, то с таким лицом и с такой фигурой она была бы здесь и везде совершенно у места. Таково мое мнение.
— Браво, мой прекрасный друг! — вскричал Вер и кивнул старику. — Таким исключительно очаровательным созданиям, как та девушка, император придает гораздо больше значения, чем вашим старым грамотам на звание гражданина и туго набитым кошелькам.
— Совершенно верно, — подтвердил префект. — В том же, что она девушка свободная, а не раба, я готов поклясться. Друг Поллукс, ты вступился за нее; что тебе известно о ней?
— То, что она дочь дворцового управителя Керавна, которую я знаю с детства, — отвечал молодой художник. — Он римский гражданин, и притом из старинного македонского дома.
— Может быть, даже царской крови, — заметил, улыбаясь, Титиан.
— Я знаю этого человека, — поспешно проговорил Габиний. — Это надменный шут с весьма скудными средствами.