Аттестат зрелости
Шрифт:
– Только, пожалуйста, не говори, что ты ревнуешь меня к пиву и бильярду! – улыбнулся он.
Галь слабо приподнялась в кресле, и умоляюще простонала:
– Прошу, не смейся надо мной!
Шахар подошел к балконной двери, служившей окном в гостиной, и прижался к нему лицом. В конце концов, его временная отключка была смехотворна перед долгими годами непрерывной близости. Тем не менее, в истеричных речах подруги была большая доля правды, в которой он, к великому его стыду, был вынужден себе признаться. Досада на себя и боль сжали его сердце подобно железным тискам.
– Не пойми меня превратно, – продолжала девушка. – Я не испытывала неприязни
Юноша молчал, поникнув головой.
– И ты полагаешь, что все столь серьезно? – глухо спросил он чуть-чуть погодя.
– Не знаю! – в отчаянье вскричала Галь, протягивая к нему руки. – Если я, дура, ошибаюсь, разубеди меня, прошу! Если ты меня любишь, скажи мне об этом!
– Конечно, я тебя люблю, какие сомнения! – воскликнул он, порывисто оборачиваясь к ней.
– Тогда почему же я больше не чувствую этого?
Парень оторвался от балкона, совершил несколько кругов по гостиной, прошел в кухню, выпил залпом стакан холодной воды, вернулся к подруге, обреченно смотревшей на него сквозь пелену слез, опустился перед нею на колено, и, взяв за руку, очень мягко произнес:
– Что ты хочешь чтоб теперь я сделал, Галь? Порвал эссе? Поссорился с ребятами? Смешно! Мне кажется, тебе самой неясно, чего ты ожидаешь от меня… и от себя в том числе. – Он прошелся по гостиной еще немного, и с упреком заметил: – Подумай, какой бы мы провели замечательный день, не завари ты эту кашу! Ведь все было к нашим услугам, весь дом! Я предоставил бы тебе самое ощутимое доказательство моей любви. А что теперь мы станем делать?
– Клянусь, я тоже этого хотела! Всею душой! – сказала Галь. – Я даже решила ни о чем тебе не рассказывать столько, сколько хватило бы сил. Надеялась, что все утрясется само. Но, извини, меня прорвало!
– Вижу, – процедил Шахар и опустился в другое кресло.
Они подавленно молчали, временами искоса посматривая друг на друга: он – потрясенно, она – отчаянно. Вечерело. Свет солнца, тихо перекочевав, уже не лился прямо в окна, а мерцал из-за выступа высокой балконной стены, преломляясь о ее острый угол, и длинные тени ложились на покрытый белым мрамором пол гостиной. Прошло еще несколько минут, но оба они так и не произнесли больше ни слова. В молчании этих давних любящих было нечто трагическое, не поддающееся описанию, словно между ними взросла вдруг стена, высокая, непробиваемая.
Несколько минут спустя Шахар поднялся и медленным шагом один прошел в свою спальню. Он сел на постель и безучастно уставился в пространство. Настроение его было испорчено, день, начинавшийся так хорошо, пошел насмарку. Еще два часа назад молодой человек был полон счастья и энергии, а теперь в нем что-то словно умерло. Он не знал, кого или что винить в том, что случилось, но впервые ощущал себя потерянным ребенком, и это было нестерпимым.
Раздались тихие шаги, и в комнату вошла Галь, сломленная, покорная, с распухшими глазами. Как побитая кошка, она подошла к другу, села рядом и начала робко ластиться к нему. Парень с тяжким вздохом поднял руку и потрепал ее по голове.
– Что? – спросил он отрешенно.
– Извини, – тихо сказала девушка. – Я знаю, что сошла с ума, что мне не стоило устраивать сегодня этот скандал. Было бы лучше, если бы я дала всему наладиться самостоятельно. Мы бы чудно провели время. Ты очень сердишься? – прибавила она с таким выражением, словно каждое новое ее слово вызывало у нее страх.
– Оставь, – сухо ответил Шахар.
Девушка в испуге взглянула на него. В тоне его голоса было нечто настораживающее.
– Любимый, прости меня! – завопила она, кидаясь ему на шею. – Я люблю тебя больше всего на свете, я хочу тебя!
Парень нежно развернул ее к себе и положил руки ей на плечи. Глаза его были влажными.
– Ну, что теперь? Займемся сексом? Думаешь, нам это поможет?
– Я не знаю… Но тогда мы, хотя бы, спасем этот день, вернее, то, что от него осталось. У нас есть еще часок. Бывает, любящие ссорятся, но по-прежнему хотят друг друга. Разве не так?
Галь говорила с упованьем, с тоской, тревогой, мольбой. Шахару стало жалко свою девчонку. Она так боялась его потерять, что была готова отдаться ему даже сейчас. Он и сам желал хоть немного расслабиться, но не решался использовать ее беспомощное и взвинченное состояние.
– Ах ты, моя глупая, взбалмошная девочка! – произнес он с чувством. – Надо же тебе было закатывать сцену, чтобы прийти к исходной точке? Ну, ладно, раз ты того хочешь. Иди ко мне, моя взъерошення кошка!
И он привлек ее к себе.
Все случилось в трансе спешки, волнения, обиды и раскаянья. Галь никак не могла получить привычного наслаждения не только для тела, но и для души, а Шахар, пытаясь подарить ей это наслаждение, все время спрашивал себя, было ли этого достаточно для того, чтобы вернуть их отношениям их былую легкость. От избытка нервозности он нехотя причинил ей боль, сделав несколько резких и мощных толчков. Но Галь стерпела. Казалось, она даже боль приняла как должное, только бы не нарушать этот страстный момент. Весь тот час она позволяла своему яростному любовнику вытворять с ее телом все, что он только пожелает.
Домой она пошла одна, чувствуя себя совсем разбитой. Ей было необходимо излить кому-то душу. Матери еще не было, и Галь, свернувшись в клубок на диване в гостиной, позвонила Лиат. Там было занято. Девушка несколько раз тщетно повторяла попытку. Тогда она набрала Шели.
Шели только что вернулась из похода по магазинам, и, не дав Галь возможности объяснить причину ее звонка, затрещала о своих новых лаковых красных сапогах, в которых она блеснет на ближайшей дискотеке, о том, стоило ли ей подкрасить пряди у висков, и о сиреневой помаде, увиденной в торговом центре. После навязанного ей бурного обсуждения нарядной мишуры, Галь посчитала неуместным жаловаться Шели на Шахара, тем более, что она немного успокоилась. Она ограничилась намеком, что ей было скучно, и Шели тут же предложила ей пойти завтра вместе с ней на дискотеку. Нет лучшего средства от хандры, сказала Шели, чем танцы и легкая выпивка. Галь пообещала дать ответ и перезвонила Лиат.
– Наконец-то ты освободилась! – с облегчением воскликнула она, услышав в трубке голос подруги детства. – Я битый час тебя дозваниваюсь.
– Я разговаривла с Томером, – удивленно ответила та. – А что?
– Да так… понимаешь, поссорилась с Шахаром.
И она рассказала ей все по порядку.
Лиат Ярив проявила большое участие, интересовалась всеми деталями, не успокоилась, пока не представила себе полную картину прошедшего дня Галь и ее любимого. Галь, задыхаясь от эмоций, жаловалась своей поверенной на его невнимание к ней в последнее время, на его проклятое эссе, забившее ему голову, на его потрясение, когда он узнал о ее злополучном модельном контракте.