Аттила
Шрифт:
– Это была Часта, супруга Хелхаля, его довереннейшего советника, – сказал Эдико, – а вот он сам, высокий седой человек, едущий следом за господином. Из всех знатных гуннских женщин только одна Часта имеет право приветствовать возвращающегося царя и подносить ему древнюю священную пищу гуннов: сырое конское мясо с сырым луком.
Глава четвертая
С необычайной быстротой н юношеской ловкостью Аттила соскочил наконец со своего неоседланного, как у всех гуннов, коня, но соскочил не на землю, а на затылок преклонившегося
Кругом толпилась необозримая масса германцев, славян, финнов, гуннов, римлян и греков, сбежавшихся со всего лагеря. Многие из толпы простирали руки к царю, прося у него суда или защиты.
Аттила стоял серьезный и неподвижный. По его знаку, тесно окружавшая его пешая гуннская стража, образовав из вытянутых копий узкий проход, начала пропускать к нему по одиночке просителей, предварительно отнимая у них оружие и обыскивая.
Допущенные просители бросались ниц перед Аттилой, целовали его босые ноги и излагали свои жалобы или просьбы: большей частью он тут же решал все дела, и многие, уходя, осыпали его горячими благодарностями.
Но вот к нему приблизился богато одетый вождь гуннов, перед которым стража почтительно расступилась, и глубоко преклонился перед царем.
– Господин, прости раба твоего за то, что он осмеливается обратиться к тебе с просьбой, – сказал он.
– Это ты, мой верный Эцендрул, раздавивший копытами своих коней все племя амильцуров! Проси, чего хочешь, и я исполню твою просьбу.
– Один из охотников рассказал мне, когда мы поймали в западню того чудовищного буйвола, что ты можешь…
– Для тебя я сделаю это охотно. Приведите сюда исполина болот. Оруженосцы, принесите мой самый тяжелый топор!
Народ отхлынул в сторону при виде громадного зверя, которого с трудом тащили тридцать охотников. Ноги гигантского буйвола были крепко опутаны толстыми веревками. На громадной голове надет был кожаный мешок с отверстиями для длинных сильных рогов. Внезапно измученное животное наклонило могучую шею с щетинистой гривой, испустило грозный рев и в то же мгновение высоко вздернуло голову с такой силой, что гунны как мячи отлетели в разные стороны.
Но их место тотчас же было занято бросившейся на буйвола толпой, и животное снова заревело, глухо и жалобно.
– Стойте! – приказал Аттила. – Отпустите его! Снимите все веревки! Отойдите все!
И он с левой стороны подошел к буйволу, стоявшему неподвижно, в изумлении от неожиданной свободы.
Высоко в воздухе блеснул острый как бритва, тяжеловесный топор, занесенный рукой Аттилы, и лезвие его, опустившись на затылок еще неопомнившегося зверя, сразу отделило голову от туловища: кровь хлынула широкою струею, массивное тело покачнулось и тяжело рухнуло на землю.
Восторгу гуннов не было границ, и нескончаемые крики их оглушили и ошеломили чужеземцев. – Аттила! Отец наш! Великий властелин! Повелитель мира! Нет равного Аттиле! – слышались восклицания среди несмолкаемого рева возбужденной толпы.
Когда наконец шум и крики стихли, послы сочли эту минуту удобной для представления владыке гуннов. Эдико согласился исполнить их желание и, пройдя мимо леса почтительно
Но Аттила не удостоил их даже взглядом. На его желтом лице мгновенно вспыхнул и погас легкий румянец. Было ли это движение гнева или радости?
– Послы от императоров? – громким голосом произнес он по-латыни. – Это не к спеху. Мне донесли о прибытии послов от финнов, астов, угугуров, акациров н еще трех народов, имена которых я забыл. Всех их приму раньше.
То же самое он повторил на гуннском языке, обратившись к своим вождям, и, повернувшись спиной к римлянам, медленно, но с достоинством поднялся по высокой лестнице, ведущей в его деревянный дворец.
Глава пятая
Вечером того же дня в лучшей комнате одного из красивейших домов лагеря сидели два человека, погруженные в откровенную беседу, это было жилище Хелхаля.
С потолка спускалась лампада изящной восточной работы, разливавшая мягкий ровный свет. Комната была убрана в диком, чисто гуннском вкусе: кругом расставлены были низкие деревянные скамейки. Пол и стены покрыты были звериными шкурами и конскими кожами, дублеными и сыромятными. Место стола занимала крышка высокого, грубо сделанного из соснового дерева сундука. На стенах развешаны были разные принадлежности верховой езды и охоты. Глиняный пол покрывали не ковры, но грязные, отвратительно пахнущие циновки из перепрелого камыша.
На одной из скамеек, прислонившись спиной к стене, сидел Аттила.
Он сидел молча, неподвижно, в глубоком размышлении, закрыв свои маленькие некрасивые глаза.
Под его скамейкой, на конских шкурах, у ног своего господина лежал старый Хелхаль, почти лысый, с седой бородой. Он не сводил глаз с Аттилы и внимательно подмечал его малейшее движение.
– Выскажись, господин, – наконец, после долгого молчания произнес он. – Ты чувствуешь в этом потребность. Я знаю это… Ты уже обдумал все свои тайные намерения, и теперь тебя мучит желание высказать их. Говори же! Хелхаль – твой верный слуга.
Аттила глубоко вздохнул.
– Ты прав, старик, – сказал он, – ты всегда угадываешь меня. Да, я скажу тебе все. Но прежде, чем мы будем обсуждать планы на будущее, я должен вернуться к прошедшему: только оно пояснит тебе настоящее, из которого вытекает будущее. Придвинься ближе, Хелхаль: то, что ты услышишь, не должно быть произнесено громко. Я введу тебя в тайник моей души. Высказаться наконец – это наслаждение! И кому мог бы я довериться? Для женщины такие мысли недоступны. Сыновья мои слишком юны. Брат…
Он вздрогнул и умолк.
– У тебя нет брата, господин, – произнес старик, со страхом взглянув на него. – Уже давно князь Бледа…
– Умер. С тех пор мне часто было почти жаль, что он… умер. Но нет! Смерть его была неизбежна.
– И он умер, – повторил Хелхаль, опуская глаза.
– Нет, старик, – резко вскричал Аттила, – он не умер! Я убил его вот этой рукой, – тихо добавил он, протягивая правую руку.
– Ты говоришь это, – отвечал Хелхаль.
– Мне нравится, – продолжал Аттила, помолчав, – что ты не лицемеришь. Так ты знал об этом?