Аттракцион любви
Шрифт:
Аббатиса не отрывая глаз, смотрела на Лизетт.
– До Нанта отсюда еще довольно далеко. Какова цель вашей поездки?
Выслушав Лизетт, настоятельница кивнула.
– Значит, вы хотите остаться здесь до утра, а потом попытаться связаться с вашим мужем?
– Я не замужем, и у меня нет семьи. Некому прийти на помощь.
В данном случае не было никакого смысла повторять легенду о муже – моряке дальнего плавания. На лице аббатисы не дрогнул ни один мускул.
– У вас есть друзья?
– Да, но среди них нет ни одного, к кому я могла бы обратиться за помощью.
– И как вы представляете себе ближайшее будущее? Лизетт провела кончиками пальцев по лбу.
– Не знаю, матушка аббатиса, – устало ответила она. – У меня не было времени подумать об этом.
Аббатиса откинулась на спинку стула.
– Я вижу, вы еще пребываете в состоянии шока. Думаю, сейчас нет смысла обсуждать ваши проблемы. Вы можете остаться здесь до утра. Завтра мы снова поговорим и решим, что делать дальше.
После ужина, состоящего из супа и хлеба, Лизетт нашла укромный уголок, собираясь вышвырнуть фальшивое обручальное кольцо, но вовремя опомнилась. Оно ей еще может понадобиться, когда она покинет стены монастыря. Она сунула кольцо в карман и стерла зеленоватое пятно на пальце, на котором постоянно оставался след от латунного украшения. Потом сестра Мартина, ждавшая в вестибюле, провела ее в общую спальню невероятных размеров, в которой около тридцати женщин всех возрастов готовились ко сну. Среди них оказалось несколько беременных, другие были с жадными взглядами и настолько истощенные, что походили на скелеты. От усталости они не могли говорить друг с другом, а просто валились на кровать, натянув на себя одеяло. Но многие с любопытством смотрели на Лизетт, когда она шла к своей кровати, стоявшей в похожей на келью нише в дальнем конце дортуара.
– Закройте дверь на засов, – посоветовала сестра Мартина и со светильником в руках вышла из комнаты. – Иначе я не ручаюсь за ваше платье и драгоценности. За ночь вы можете потерять и их.
Лизетт последовала совету монахини, затем развернула холщовую рубаху, которую ей выдали в монастыре. Такие же были на женщинах, собиравшихся лечь спать. Рубаха казалась чистой, но от нее сильно пахло карболовым мылом. Постельное белье – в заплатах, но без пятен и хорошо отутюжено. Стирка, видимо, была одним из важных послушаний в монастыре, подумала Лизетт. Забравшись в постель, она почувствовала, что матрас такой же жесткий, как и подушка, но была благодарна и за этот кров.
Вскоре Лизетт увидела, как исчезла полоска света под дверью: это дежурная монахиня погасила освещение в общей спальне. Но тишина не наступила и после этого – до Лизетт доносились всхлипывания, стоны и глубокие вздохи. Многие женщины громко храпели.
Уснуть в такой атмосфере было почти невозможно, и Лизетт ломала голову над тем, как ей выбраться из этого страшного и абсолютно непредвиденного тупика. Хорошо еще, что ее немногие драгоценности, включая подаренное отцом жемчужное ожерелье, были на ней. Иначе бы она потеряла и это. Сняв накидку с капюшоном, она обнаружила во внутреннем кармане несколько франков. При ее нынешнем финансовом положении это было все равно, что найти клад.
Лизетт снова задумалась о главном – как и где она будет рожать. Оставался лишь один выход – довериться монахиням. Это ее не пугало: в обители, вероятно, часто приходилось принимать роды, и среди монашек наверняка найдутся опытные акушерки. Сегодня вечером, впервые переступив порог монастыря, она почувствовала, что присутствие монахинь создавало атмосферу уюта и надежности. Лизетт уже выбрала имя для ребенка. Если родится мальчик, она назовет его Шарлем – в честь своего отца, если девочка – Марией-Луизой, как звали ее мать.
Утром все завтракали за длинным общим столом в холодном зале, сплошь уставленном строительными лесами. Потолки были настолько высоки, что тепло от большого камина в углу совершенно не ощущалось в другом конце помещения. После завтрака Лизетт помогла убрать со стола, несколько женщин уже начали мыть посуду на кухне. Когда она взяла полотенце, чтобы вытирать тарелки и стаканы, вошла сестра Мартина, она искала Лизетт взглядом. Аббатиса снова желала ее видеть.
– Ваша речь и манеры, Лизетт, говорят о том, что вы происходите из хорошей семьи, – начала настоятельница, когда Лизетт села на стул по другую сторону стола. – По логике вещей, вы не должны были оказаться в этом месте. Я уверена, что есть люди, которые могли бы помочь в вашем отчаянном положении. Вы никого не вспомнили прошлой ночью, кто мог бы вам помочь?
– Нет. Ситуация выглядит именно так, как я описала ее вам вчера вечером. У меня нет никого. Мои родители умерли, а мой бывший дом закрыт для меня. Оттуда я не жду никакой помощи, да никогда бы и не обратилась за ней. Я навсегда порвала с прошлым, и сейчас я такая же несчастная и одинокая женщина, как все остальные, которые нашли здесь приют.
После небольшой паузы она, наклонившись над столом, умоляющим тоном произнесла:
– Пожалуйста, позвольте мне остаться в вашей обители и здесь родить. Вы, наверное, поняли, что мне больше некуда идти, а мой срок совсем близок.
Аббатиса сдвинула брови.
– Если я пойду вам навстречу и удовлетворю вашу просьбу, это будет означать, что вы обязуетесь соблюдать все наши правила. Вы должны полностью подчиниться моей власти, что будет на благо вам и вашему незаконному ребенку. Вы хотите этого?
– Да, здесь я себя чувствую в надежных руках, – искренне призналась Лизетт.
– Наш монастырь не относится к числу благоденствующих обителей. Правда, у нас есть несколько покровителей, которые щедро помогают нам, и все же наши возможности ограничены. Мы много тратим, кормим всех голодных – будь то мужчина, женщина или ребенок. Всех, кто постучался в нашу дверь. К женщинам, желающим остаться у нас на постоянное жительство, мы предъявляем особые, более жесткие требования. Молодые женщины и девушки, способные начать новую жизнь, должны как можно скорее адаптироваться к ней после рождения ребенка или других обстоятельств, заставивших их искать здесь убежище. Мы делаем все возможное, чтобы они нашли новую дорогу в жизни. Это относится и к вам.
– Я буду вам благодарна до конца дней, – сказала Лизетт, втайне подумав, что, когда она вступит в наследство домом, обязательно солидно пожертвует монастырю – в благодарность за все, что монахини сделали для нее в самый тяжелый период жизни.
– Каждый, кто остается в монастыре, – продолжала настоятельница, – если он, разумеется, здоров, принимает на себя определенное послушание: одни моют посуду, другие стирают белье, моют и скребут полы, а те, кто неспособен к тяжелой физической работе, занимаются починкой одежды и шитьем. Мне передали, что утром вы уже успели потрудиться – убирали столы. Да?