Аукцион на день Валентина

Брей Эмма

Коварная, скользкая гребаная змея. Ему лучше всего насладиться этой сделкой, потому что я гарантирую, черт возьми, что он никогда больше ничего от меня не получит.

Победоносная ухмылка, появляющаяся на лице Кармайкла, вызывает у меня острое желание врезать ему по гребаной физиономии.

Я сжимаю кулаки, чтобы противостоять сильному желанию сделать это.

— Сначала мне нужно немного побыть с ней наедине, — рявкаю я.

Кармайкл поднимает брови, прежде чем покачать головой.

— Боюсь, я не могу

этого сделать. Мы не можем допустить, чтобы ты сорвал ее вишенку до того, как зрители увидят.

Я стискиваю зубы от разочарования. Это вообще не входило в мои планы. Я просто хотел сначала поговорить с ней. Успокоить ее. Объяснить. Черт возьми, не знаю.

Вся эта ситуация безумна. Лажа сверх всякой меры. И я киплю от злости, что, черт возьми, ничего не могу с этим поделать. Я сильный и умный, но недостаточно, чтобы вытащить нас из этой ситуации, когда охранники стоят по стойке смирно, как часовые.

Я смотрю вниз на крошечную фигурку Вики. Ее маленькая головка вздернута, она смотрит на меня широко раскрытыми испуганными глазами, и мое сердце сжимается в груди. Боже, я хочу ее, но не хочу, чтобы ее первый раз был таким испорченным.

Извращенцы будут наблюдать, как я беру ее.

Я нежно касаюсь ее руки и чувствую, как она дрожит, когда мы следуем за Кармайклом в предполагаемую общую комнату.

Я вздыхаю с облегчением, когда мы добираемся до общей комнаты. Все совсем не так, как я себе представлял. Я даже не знаю, почему это называется «общей» комнатой, потому что это больше похоже на будку вуайериста.

Мы заходим в помещение, похожее на спальню. Оно скудное, но роскошное, с красными атласными простынями и огромным матрасом. Весь периметр комнаты сделан из стекла — стекла, которое, как я знаю, является односторонним. Они позволят зрителям заглянуть внутрь, но с нашей стороны они кажутся ничем иным, как темными зеркалами. Мы не сможем увидеть никого из зрителей, и я, как ни странно, рад этому. Надеюсь, это поможет Вики.

Я чувствую, как ее рука крепко сжимает мою, и ободряюще сжимаю ее в ответ.

— Наслаждайся покупкой, — самодовольно говорит Кармайкл, прежде чем с громким щелчком закрыть дверь.

Мои ноздри раздуваются от очередного приступа гнева, а челюсть сводит, когда я пытаюсь сделать глубокий, успокаивающий вдох. Если бы не маленький ангел, стоящий передо мной, я бы выломал дверь и избил Кармайкла до полусмерти — к черту последствия.

Я даже не хочу думать о том, что бы с ней случилось, если бы меня здесь не было. Я не могу переварить мысль о том, что один из этих мужчин там, прикасается к ее девственной плоти, пуская на нее слюни. Они, вероятно, получили бы удовольствие от ее страха. Скорее всего, причинили бы ей боль.

А так у меня есть более насущная забота.

Маленькая красавица передо мной.

— Вики, — я снова пробую ее имя на вкус, мне нравится,

как оно срывается с моего языка. Оно ей подходит.

Ее изумрудные глаза встречаются с моими, такие же пленительные, как и в первый раз, когда я их увидел.

Они обрамлены густыми темными ресницами. Боже мой, она похожа на маленькую куколку. Слишком хорошенькая, чтобы быть настоящей.

— Почему ты здесь? — спрашиваю ее.

Она отворачивается от меня и пожимает плечами, не желая отвечать.

Пробую другую тактику.

— Ладно, от кого ты убегала на днях?

Ее глаза снова поднимаются на меня. Теперь они широко раскрыты и становятся затравленными при напоминании о той ситуации.

Я ловлю себя на том, что сжимаю руки в кулаки при мысли, что кто-то хотел причинить ей боль.

Из динамиков, скрытых в углах комнаты, начинает звучать знойный ритм — молчаливый сигнал для нас начинать выступление.

Она снова поднимает на меня взгляд, на ее лице написаны неопытность и трепет.

Она нервно сглатывает, прежде чем сказать:

— Думаю, нам пора начинать.

Я обвожу взглядом ее полураздетую фигуру и не могу удержаться от возбуждения при виде нее. Какой мужчина отказался бы?

У меня нет проблем выступать перед другими. Совсем нет. Проблема в моем безумном чувстве собственничества по отношению к этой девушке. Меня пугает мысль о том, что любой другой мужчина увидит ее обнаженной больше, чем уже есть.

Я поднимаю глаза, чтобы найти ее. В них блестят слезы, хотя она изо всех сил старается их не показывать.

Черт. Ее неподдельное страдание разрывает мою душу пополам.

Я ничего не могу с этим поделать. Подхожу к ней и кладу ладони по обе стороны от ее лица, обхватывая ее щеки. Ее кожа нежна, как лепестки роз под моими руками. Она такая нежная, и я ничего так сильно не хочу, как защитить ее и уберечь от всего — даже от себя.

— Я не собираюсь намеренно причинять тебе боль, — клянусь ей, глядя в глаза, желая, чтобы она увидела правду в моих собственных.

Ее глаза ищут мои, а затем она делает глубокий вдох. Мой взгляд прикован к нежному подъему и опаданию ее дерзких маленьких грудей, и я чувствую, как удлиняюсь и твердею еще больше.

Я даже не поцеловал ее, а уже как стальной прут в своих гребаных штанах.

Господи.

— Я знаю, — шепчет она. — Не знаю откуда, но знаю, — признается она, и на меня нисходит умиротворение от ее доверия.

— Здесь только ты и я, — говорю ей, нежно поглаживая ее по щеке, очарованный ею. Что-то тянет меня к ней, и это не объяснить словами. — Забудь об остальном.

Я все еще сгораю от желания узнать, почему она здесь, почему настолько отчаялась, что выставила на аукцион свою девственность, но сейчас не время и не место задавать вопросы. Для этого будет много времени чуть позже.