"АукцЫон". Книга учета жизни

Марголис Михаил Михайлович

Они еще как «неразрывны» — моторный, компактный Леня и плавный, тучный Дима. Уже в те молодые годы сей тандем мог «образно говоря, под сигарету, за 10-15 минут написать песню». «Нашел Федоров какой-то рифф, — поясняет Озерский, — мы шли в туалет, перекуривали и сочиняли тему, которую потом играли несколько лет».

Рогожин и «засланные казачки»

Года через полтора после окончания Политеха я понял, что не стану в дальнейшем работать по специальности, а буду музыкантом.

Леонид Федоров

Молодой специалист-металловед

производственного объединения «Русские самоцветы» Леонид Федоров, продолжавший формально числиться вместе со своим коллективом «АукцЫон» (тогда еще через «И») членом ленинградского рок-клуба, летом 1985-го, пожалуй, впервые ощутил, как на него «накатила суть». За несколько теплых месяцев, чередуя беспонтовые трудовые будни с «вяленькими пока» репетициями и выездами за город, Леня сочинил фактически весь материал для первой по-настоящему самостоятельной программы «Ы», которая очень скоро принесла группе победы, популярность и оказалась кладезем хитов, исполнявшихся потом на «аукцыоновских» концертах многие годы. «Книга учета жизни», «Чудный вечер», «Женщина»,«Волчица», «Деньги — это бумага»… Тексты Озерского и Гаркуши, резво избавлявшиеся от любительской угловатости, прямолинейности, шаблонности и обретавшие шутовство, изощренную наивность, ироничный сюрреализм Саши Черного, были в равной мере подвластны федоровскому мелодизму, вдруг брызнувшему фонтаном.

— Эти песни родились в сжатый срок, — подчеркивает Леня, — фактически за одно лето. Иногда я писал музыку на готовый текст, иногда на какую-то показавшуюся удачной фразу. Скажем, «Волчица» (ее я сочинил на даче) появилась из одной строки Гаркуши «он идет к своей волчице». Дальше я придумал мелодию, а Озерский на нее дописал остальные слова.

Разница между «АукцЫоном», принятым в 1983-м в рок-клуб, и одноименной группой, готовой напомнить о себе после двухлетнего «карантина», возрастала стремительно. Но на Рубинштейна мало кто об этом догадывался, ибо никаких «аукцыоновских» записей, тем более концертов (кроме того давнишнего, вступительного) никто пока не слышал. В руководстве рок-клуба за этот период и людей прибавилось. Появились такие, кто вовсе никогда не видел «живьем» участников «Ы» и даже приблизительно не представлял, в каком стиле эта команда играет.

Осенью 1985-го нехило укрепившемуся составу «АукцЫона» с бронебойным и сенсационным на тот момент репертуаром и имиджем предстояло, в сущности, заново прописаться в рок-клубе, пройдя те же испытательные стадии, что и в первый раз.

— Нас там уже порядком подзабыли, — рассказывает Леня. — Хотя Гаркуша продолжал какие-то слухи об «АукцЫоне» распространять. Когда мы начали осенью активно репетировать, к нам на точку стали приходить разные интересующиеся люди, всякие панки продвинутые. Слушали, говорили: «О, круто!»

Поскольку от нас ушел Волк, а мой комплекс в отношении собственного вокала сохранялся и я считал, что нам нужен солист, мы периодически просматривали кого-то на эту роль. Но никто у нас не задерживался, до тех пор пока Озерский не нашел Сергея Рогожина…

— Не сказал бы, что мы вели целенаправленный поиск вокалиста, — дополняет Бондарик. — Просто Ленька все еще не чувствовал в себе уверенность фронтмена, и было понятно, что кто-то нам на это место нужен. И тут Димка сказал, что в его институте учится парень, который очень хорошо поет.

— Озерский подошел ко мне однажды в перерыве между лекциями в Институте культуры, где мы оба учились, и по-свойски так сказал: «Чувак, мы слышали, ты хорошо поешь», — вспоминает Рогожин. — Для

меня тогда подобное обращение было непривычным. Я ж приехал в Питер из провинции этаким интеллигентом в маминой кофте. В молодости я все заблуждался на свой счет и думал, что стану оперным певцом. Примечательно, что масса людей помогала мне утверждаться в этом заблуждении. Поэтому сперва я решил поступать в Институт имени Гнесиных. Прослушивался там у самой Зары Долухановой. Потом пробовался в ГИТИС, во ВГИК, в столичные театральные вузы, в конце концов судьба привела меня в Питер, где я подумал, что профессия режиссера привлекательнее актерской. Если ты актер, то тебя имеет кто захочет, а когда ты режиссер, то сам всех имеешь. И я поступил на режиссерское отделение в Институт культуры. Пение при этом не забросил. Даже записал пару своих кассет, которые разошлись по общаге, где я жил, по институту. Меня начали приглашать выступать на различных вечерах. Среди студентов возник слух о моем неплохом вокале. При этом репертуар у меня был совсем не рокерский, а какие-то популярные арии, романсы…

И тут вдруг Дима со своим вопросом. Я ему в ответ: «Ты сам-то слышал, как я пою?» Он сказал: «Нет. Но мне рассказывали». «Так, и что у вас за группа?» — интересуюсь. Озерский сказал: «„АукцЫон", Ленинградский рок-клуб». А тогда одно лишь словосочетание «рок-клуб» вызывало уважение. Это же Гребенщиков, Цой, Кинчев — уже «живые» легенды. Долго сомневаться не пришлось. «А когда я нужен?» — спрашиваю. «Еще вчера, — говорит Озерский. — Поехали». И мы отправились прямо из института куда-то в неведомое мне место, забив на оставшиеся у нас в тот день лекции…

Понятия не имевший об «АукцЫоне» Рогожин, по собственному определению, попал в тот вечер на «кастинг». Однокашник Дима притащил его в ДК Металлистов на Кондратьевском проспекте в судьбоносный час прибытия туда же очередной рок-клубовской комиссии, намеревавшейся подтвердить или дезавуировать членство «Ы» в упомянутой организации и решить, достоин ли сей коллектив стать кандидатом на участие в ближайшем IV фестивале рок-клуба (то есть назначить группе дату официального презентационного концерта). Комиссию, между прочим, привести на прослушивание оказалось проблематичнее, чем Рогожина.

Отдельных предводителей Ленинградского рок-клуба «неправильность» и безыдейность таинственного «Ы» почти бесила.

— Как только мы отдали на «литовку» в рок-клуб наши новые тексты, сразу случился скандал, — улыбается Федоров. — Их стали разбирать с чрезвычайным пристрастием, еще до того, как нас «живьем» послушали. В частности, создатель «Санкт-Петербурга» Владимир Рекшан, заведовавший тогда в рок-клубе поэтическим семинаром, разбил тексты Димки и Олега в пух и прах, назвав их безграмотными. Нас обвинили чуть ли не в том, что мы засланные казачки — от кагэбэшников и наша задача развалить сплоченное рок-сообщество.

Я, правда, на подобный семинар лишь однажды заглянул и больше туда не ходил. Я был тихим, интеллигентным человеком, вообще не шумел и чувствовал, что там мне делать нечего. А Гаркуша эти собрания посещал и с помощью все того же Бурлаки сумел-таки вновь заманить к нам на точку рок-клубовское руководство…

— Захожу в ДК Металлистов, — продолжает Рогожин, — вижу пустой зал, где сидит комиссия, человек пять наверное. Тоже сажусь неприметно на стульчик в уголке, смотрю… На сцене безумие просто: носится Гаркуша со своей странной пластикой, поет Леня Федоров, не выговаривавший тогда, по-моему, 32 буквы алфавита. А текст-то тогда в нашей рок-музыке считался первичным…