Аун Сан
Шрифт:
Аун Сан опоздал на два дня к началу занятий. Общежитие было пусто. Аун Сан вывалил на стол домашнюю снедь, что дала мать, и тут в комнату ворвался Ко Мья Сейн.
— Третий день ждем тебя. Послезавтра общее собрание. Тебе с Ко Ну выступать. Пора начинать. Я говорил с ребятами с факультета наук — нас поддержат.
Ко Мья Сейн увидал сказочные запасы съестного, сваленные на столе.
— Да ты стал богачом!
— Зови ребят. Ешьте. Все равно испортится. Мать знала, что я не буду есть в одиночестве, приготовила на всех.
А потом было общее собрание. Первым выступил Ко Ну. Он хорошо знал английский, умел говорить складно и убедительно. Его слушали
Аун Сан говорил о Ба Mo, о том самом Ба Mo, который выдвинулся во время процесса Сая Сана и сделал быструю карьеру. Сначала он выступал за бойкот созданного англичанами Законодательного совета, а потом, когда почувствовал, что ему выгоднее держаться за этот совет, круто изменил позиции и темными махинациями добился, чтобы его самого туда выбрали. И не только избрали, но и сделали министром просвещения. Аун Сан критиковал, да еще как, нового министра — живого места на нем не оставил. Речь его настолько шла вразрез со всеми предыдущими речами, что сидевший на собрании английский надзиратель печатными буквами записал имя оратора в записную книжку и дважды подчеркнул его. Но прерывать студента надзиратель не стал. Он недолюбливал Ба Mo, не доверял ему и потому в нарушение университетских правил позволил Аун Сану продолжать речь.
К этому времени англичане выделили Бирму в «самостоятельную» колонию. У нее теперь был свой парламент и совет министров, которые во всем подчинялись английскому губернатору. Но министры получали приличное жалованье, воровали, брали взятки и при всем этом занимали выгодное положение в иерархии колониального общества. Ба Mo выступал за англичан, надеясь со временем добраться до поста премьер-министра колонии. Правда, сами англичане посматривали на него с опаской. Нельзя сказать, что он был для них достаточно надежной кандидатурой. Каждому в Бирме было ясно, что, изменись обстановка, Ба Mo с такой же убежденностью начнет нападать на англичан. И не потому, что в самом деле хотел добиться независимости для Бирмы, а потому, что был согласен только на такую независимость (или зависимость), при которой он, Ба Mo, будет стоять во главе Бирмы.
Несмотря на остроту темы, первая речь Аун Сана провалилась. Он впервые выступал по-английски перед большой аудиторией, и его подвело это проклятое английское произношение. Друзья его понимали — они привыкли, а вот незнакомые студенты откровенно смеялись над неправильно произнесенными словами. Но Аун Сан продолжал говорить. Пусть смеются. Но надо обязательно кончить. Смех становился все громче. Теперь, заразившись общим весельем, к адвокатским сыновьям присоединились и свои ребята, даже друзья. Аун Сан все говорил и говорил. Последние слова его пропали в общем хохоте. Он резко повернулся и сбежал с возвышения.
Тейн Пе нашел его на пустой аллее. Аун Сан увидел его и сказал:
— И все-таки я договорил до конца. Мне нельзя было не кончить. Тогда бы мне уже никогда здесь не выступить. А я еще буду говорить перед ними. И они не будут смеяться. Иди обратно на собрание. А то там наших мало.
Аун Сан зачастил к английскому профессору Роудсу. Старик преподавал английский язык, и интерес любого студента к нему воспринимал как личный комплимент. Как-то Аун Сан возвращался от профессора с приятелем и спросил:
— Ты все понимаешь, что профессор говорит?
— В общем да, но детали иногда выпадают.
— То же и со мной. Все-таки до чего мы еще не образованны! Нам надо почаще разговаривать с англичанами, чтобы никто не мог придраться к нашему английскому. Сейчас все у нас по-английски. И газеты, и журналы, и выступления. Знаешь, все-таки мы одолеем язык.
В том же году Аун Сан, Ну, Чжо Нейн, Тейн Пе и Рашид выступили единым фронтом, выставив свои кандидатуры в студенческий совет. Это было через несколько месяцев после первой речи Аун Сана, и к тому времени он не только выступал несколько раз, но и добился тот, чтобы его слушали без улыбок. Недостатки произношения искупались содержанием речей. Теперь это был уже не никому не известный паренек в домотканых лоунджи, а «наш Аун Сан», самый непримиримый из студенческих ораторов.
Всех кандидатов, Аун Сана в том числе, выбрали в совет.
На первом же заседании совета Аун Сан стал редактором студенческого журнала «Овей». Отныне он отвечает за всю пропаганду совета.
Еще до выборов студенты связались со штабом партии такинов в Рангуне. Партия такинов была единственной организацией, с которой, по их мысли, стоило сотрудничать. Пока еще такины были немногочисленны, но они отличались от других политиков тем, что их нельзя было купить, переманить на сторону правительства и заставить замолчать.
Когда Аун Сан был дома, на каникулах, он узнал, что в Енанджауне готовится первая конференция такинов. Выбран Енанджаун для этой цели был не случайно. Такины надежнее чувствовали себя среди нефтяников, среди патриотически настроенной енанджаунской интеллигенции. Группа молодежи, к которой принадлежал брат Аун Сана, Ба Вин, тоже примкнула к такинам.
Тогда же Аун Сан впервые встретился с организаторами такинского движения, и связь эта окрепла в университете.
Интересно, что, несмотря на арест такинских лидеров, несмотря на запрещение деятельности такинов, английские чиновники не смогли ни тогда, ни впоследствии понять все значение их, всю опасность, которую несут для их господства молодые революционеры. Полицейские чиновники считали, что организация «Добама», другими словами партия такинов, не имеет никакого влияния в массах, ибо бирманцам не свойственно увлечение марксистскими теориями. Источником смуты являются индийские марксисты, и если пресечь связи с бенгальскими революционерами, то без поддержки извне такины захиреют и станут одной из мелких безопасных партий.
Такие рассуждения такинам были даже выгодны. И то, что переход студенческого совета в руки последователей такинов не привлек особого внимания ни университетского начальства, ни полиции, позволило такинам целый год работать почти беспрепятственно.
Что же отличало такинов от других партий и организаций, привлекало людей на их сторону, позволило развиться и вырасти партии до таких масштабов, что она поставила под угрозу господство англичан в Бирме?
Такины выступили с лозунгом: «Бирма — наша страна, бирманский язык — наш язык. Будем же любить свою страну, уважать свой язык». Или, как писали тогда: «Надо начать борьбу против рабского образа мышления». И еще одним из внешних проявлений такинского движения было активное участие в кампаниях «покупай бирманское, возрождай бирманское».
Такины тех дней носили только домотканую одежду, деревянную обувь и даже курили только бирманские сигары.
Не надо думать на основании всего этого, что руководители такинов и вошедший впоследствии в их партию Аун Сан были узкими националистами, ненавидевшими все европейское. Во время войны, выступая на первом выпуске национальной офицерской школы, Аун Сан говорил: «Что такое национализм? Любовь к своей стране и ненависть к другим нациям? Нет. Вы не имеете права ненавидеть другую нацию, потому что любите свою. Если кто бы то ни был, изнутри или извне, подрывает интересы нашей нации, мы лолжны дать ему отпор… Но если вы воспринимаете национализм как ненависть к какой бы то ни было нации, вы абсолютно не правы».