Аут
Шрифт:
– Смарт, ты ненаблюдателен, – укорил отпрыска Стиг. – У тебя под носом живет брюхатая девка. На этот раз обойдемся без всяких похищений.
Полминуты Смарт обгладывал брошенную ему кость.
– Девка Морла? – наконец вымолвил он, изумляясь простоте решения.
– Теперь ты понимаешь, почему я ничего не предпринимал раньше, чтобы переломить сопротивление мальчишки? Он сам должен переломить себя. Рано или поздно он бы все равно сделал это. Иначе оно бы не выбрало его. Ну а мы немного поможем ему сделать это.
– Вы считаете, на этот раз может получится?
– Он не захочет убивать своего ребенка, Смарт, я уверен в этом.
– А если он найдет другой способ?
– Знаешь, как русские решают свои проблемы?
– Как?
– Бутылка водки, и проблема исчезает сама собой.
– В самом деле?
– Но ему хватит двух стаканов.
– Он не станет пить.
– А знаешь, как поступают русские с теми, кто отказывается пить?
– Как?
– Кладут ему в бутерброд «сухую водку». Гениальное русское изобретение. Главное – точно отмерить дозу. Чтобы потом не произносить речи над телом.
– Откуда вам все это известно, господин Стиг? – с уважением в голосе спросил Смарт.
– В молодости я увлекался этнографией, – туманно ответил Стиг и погрустнел. – А теперь оставь меня одного, Смарт.
– Но мы еще не решили…
– Мы уже все решили.
Смарт поплелся к двери. Взявшись за ручку, обернулся и печально произнес:
– Он убьет меня. Я знаю.
Стиг махнул рукой. Дверь закрылась.
«Он убьет нас всех», – молча ответил он.
Час спустя его снова потревожили, разогнав видения прошлого и будущего. Ввалился, дергая щекой и вращая глазами, лысый, косноязычный Айрон и принялся выплевывать неповоротливые глыбы слов:
– Там… Стиг… там… твой… мертвый…
– Что? – рявкнул Стиг.
Но Айрон уже убежал, сочтя доклад завершенным. Стиг, с тревожной иголкой в сердце, направил коляску вслед за ним.
В холле перед лестницей бестолково бегали слуги и толпились посвященные ближнего круга. Вытянутые, перекошенные, любопытные, реже – бесстрастные физиономии. Сосредоточенный шелест голосов, прерываемый бодро-мажорными русскими выкриками. «Они воспринимают это как представление», – отрешенно, в предчувствии тоски, подумал Стиг о слугах, пытаясь рассмотреть сквозь чужие ноги лежащее на полу тело.
– Расступитесь, – негромко попросил он.
Посвященные посторонились, открывая зрелище.
Сын. Его сын. В горло по самую рукоять впился небольшой узкий кинжал. Открытые глаза смотрят обиженно.
Стиг захрипел, на шее и висках вздулись жилы, но тут же обмяк.
– Перенесите его в мою комнату…
– Стиг, мы должны узнать, кто это сделал.
– Потом, все потом, – бессильно выдохнул он.
Тело переложили на одеяло и понесли. Стиг со стеклянными глазами ехал позади.
– Положите его на постель.
Никто из них не знал, что Смарт был его сыном. Просьба удивила, но была выполнена.
– Теперь уходите.
Они медлили.
– Стиг…
– Вон! – заорал он. – Все вон! Я хочу проститься с моим сыном наедине.
Посвященные, изумленно шепчась и переглядываясь, гуськом потянулись к выходу.
Глава 10
2097 г. Город
В один из дней середины месяца Войны миров Кубик сделал большое открытие, важность которого, вероятно, не смог бы оценить ни один ирч. Себя Кубик тоже не исключал из общего числа. Просто у них у всех не было точки отсчета и шкалы, по которой можно отмерять важность чего-то, что не представляло собой прямого или любого другого следствия из какого-нибудь закона природы или принципа демократии. У горлов, вероятно, была и шкала, и точка отсчета, но Кубик не собирался посвящать в свое открытие горлов. Тем более что знакомых горлов, в отличие от многих ирчей, у него не было. К тому же сконструировать гипотезы горлов не составляло труда. Конечно, за любым событием у них прячется Божество или какой-нибудь его посланец. Но Кубику интереснее было мыслить логически, а не образно или там сверхчувственно. Поэтому уже полчаса он стоял над своим открытием и пытался привести его к логическому обоснованию.
Получалось, правда, плохо. Катастрофически не хватало информации, и пробелы в цепи логических рассуждений заполнить было нечем. Поэтому последние десять минут Кубик размышлял в основном о том, можно ли получить недостающую информацию, если решиться на служебное преступление. То есть в прямом смысле слова переступить через официальный запрет.
Ведь, собственно говоря, он и открытие свое сделал только благодаря намерению совершить это преступление. Перешагнуть через табличку «Проход закрыт». Табличка была прикреплена к цепочке, которая перегораживала неподвижный, мертвый эскалатор, открывавший путь наверх. На одиннадцатый и все остальные этажи, где никто и никогда не бывал. Там даже лифты не останавливались, все кнопки верхних уровней были заблокированы. Кроме последней – за остановкой на десятом этаже следовала остановка на крыше здания возле посадочной площадки и стоянки «тарелок». Путь с крыши на двадцать пятый этаж был прочно запечатан.
Никто не знал, что находится на этих уровнях. Необъяснимый, иррациональный запрет внушал ужас, и охотников до нарушения табу не находилось. Кубик иногда, выпадая из ежедневной служебной суеты в отрешенную созерцательность, подходил к эскалатору одиннадцатого этажа и вслушивался в наползающую сверху тишину. Он не был мистиком, это модное среди неверующих ирчей увлечение его миновало, – но безмолвие верхних уровней он готов был принять как глубоко мистическое, непознаваемое, полное всяческих таинственных смыслов. За всем этим, несомненно, скрывалась изначальная загадка бытия мира, и, возможно, в этом же коренились и все остальные пугающие загадки мира. И мысль о том, чтобы разгадать их, всегда казалась Кубику невозможной, неуместной перед лицом этого огромного, подавляющего безмолвия. Пятнадцать этажей мистической тишины над головой раздавливали в лепешку самомалейшее желание посягать на запретное.
Но вот пришел день, когда Кубик понял, что загадок в мире чересчур много, и пожелал незаметно просочиться во владения тишины. А на пороге этих самых владений узрел некие знаки, которые привели его в сильное волнение.
На пыльных ступеньках эскалатора отчетливо различались следы ног. Одна цепочка следов шла вверх, другая, рядом, – обратно. Отпечатки были совсем свежие, пыль не успела запорошить их. «Здесь прошли люди», – остолбенев, подумал Кубик. Был ли это кто-то из горлов или ирчей? Если да, то это могло означать только одно – законы, по которым жил мир, дали трещину. И этот «кто-то», проникший на верхние этажи, – не только преступник, но и герострат. Разрушитель.
Тут Кубик вспомнил, с какими намерениями сам пришел сюда. Выходит, он тоже – герострат. Презренный ниспровергатель законов и великих принципов.
Мысль была волнующей и немножко стыдной. Как будто его застукали в постели с женским симулакрумом (чего никогда не бывало). Но потом появились и другие мысли. О том, что законы дали сбой еще раньше, до его преступного намерения нарушить запрет. Три недели назад выболтанная тайна должна была унести его в небытие, а вот же – не унесла. Затем случилась незапланированная, объяснимая разве что интригами горлов, и то сомнительно, Война миров. Да и война ли?