Аутодафе
Шрифт:
— Князья церкви не привыкли ждать. Надо покончить с разговорами как можно быстрее и заняться делом.
— Часом больше, часом меньше, неважно. Делайте что нужно, — сказал Натан. — Его милость отправил на поиски своих людей, хотя не думаю, что это принесет пользу.
— Гера, нам нельзя мешкать! — не согласился с ним Шуко.
— И что ты сделаешь? — Она нахмурилась. — Что? Будешь ходить по улицам, спрашивая, не пробегал ли тут кто, размахивая кинжалом стража? Или разыскивать клинок в оружейных лавках? Или допрашивать скупщиков краденого? Ты знаешь, где найти именно того, кто нам нужен, не переполошив все городское дно? Лишь потеряешь время и будешь далеко, когда придет время. Я поговорю с клириками, они могут помочь.
— Чудо нам не помешает, — сказал я ей.
В зал арсенала, где мы сидели, вошел мессэре Клаудио Маркетте.
— Что он тут делает? — с нескрываемой ненавистью к законнику спросил Шуко.
— Я известила Орден о наших проблемах. Так требуют правила.
— Ты магистр. Тебе виднее.
Она действительно следовала правилам. При утрате клинка Братство обязано заявить об этом в Орден.
— Господа, я сожалею о вашей потере, — сказал Маркетте, и лицо у Шуко стало таким, что всем было понятно, куда он мысленно желает засунуть законнику это сожаление.
— Что вы предприняли?
— Все, от нас зависящее, госпожа фон Рюдигер. Если клинок где-нибудь появится или пойдет слух о нем, наши люди тут же сообщат вам. Городская стража предупреждена и также ведет поиск. Они ищут того, кому это было выгодно. У меня нет сомнений, что пришли именно за кинжалом.
— Ну, кому это выгодно, и так понятно, — глядя в потолок, с нехорошей усмешкой сказал цыган.
— Не надо намеков, мессэре. Скажите прямо.
— Извольте… мессэре. Выгоднее всего это Ордену. Насолить Братству вы всегда горазды.
— Некоторые люди помешаны на мании преследования, — рассмеялся законник. — О том, что сегодня играют стражи, а их одежда и оружие будут лежать в апартаментах, снятых герцогом ди Козиро, знала половина города.
— Я прошу извинить господина Шуко за его необдуманные слова, — Гертруде приходилось выдавливать из себя это извинение, оставаясь дипломатичной. — Проигрыш в сегодняшней игре немного расстроил его.
— Охотно принимаю ваши извинения, магистр, — сказал законник. — Могу ли я поговорить с мессэре Сильбером? Мне требуется составить подробное описание кинжала, я пригласил нашего художника для эскиза.
— Конечно же, господин Сильбер с радостью вам поможет. Правда, Натаниэль? — Последние слова она особо выделила, и тот неохотно произнес:
— Конечно.
— Чудесно. Позвольте вас оставить. У меня с господином ван Нормайенном и господином Шуко еще есть неотложные дела.
Она вышла из арсенала на улицу, и нам пришлось последовать за ней. Только здесь, в саду, подальше от чужих глаз, Гера холодно спросила у цыгана:
— Какая муха тебя сегодня укусила?
— Я считаю, что они в этом замешаны.
— Но зачем говорить об этом ему? Если даже ты прав, мы ничего не можем доказать. А если ошибаешься, то Маркетте может и не проглотить оскорбление, и тогда конец всем нашим договоренностям. Мы останемся у пустой тарелки только потому, что ты неспособен помолчать. Из-за твоей несдержанности мне приходится унижаться перед этим ублюдочным сукиным сыном и вымаливать прощение! У законника!
Он смутился:
— Извини.
— Тебя можно оставить одного, пока я вожу Людвига?
— Да. Я буду кроток, как ягненок.
Она лишь покачала головой и поманила меня за собой. Священник из инквизиции, которому вменялось приглядывать за магистром, шел позади нас, шагах в двадцати, и нагнал лишь возле ворот внутренней стены.
— Они со мной, — сказал он стражникам.
Апостольский дворец встретил нас тепло-коричневыми стенами с балконами на верхних этажах и огромными окнами. На входе также была охрана, но нас пропустили без вопросов. Внизу оказалась крытая галерея со стеклянной крышей. Она купалась в солнечных лучах, утопала в них, и мраморные статуи ангелов, стоящие вдоль стен, казалось, сияли внутренним светом. Пугало, увязавшееся за нами, остановилось как вкопанное и набычилось — здесь оно пройти никак не могло. Каждый ангел был светлым одушевленным, сейчас спящим, но, думаю, если бы страшило попыталось проскользнуть мимо, начался бы такой кавардак, что на грохот сбежались бы со всего города.
Пугало, впрочем, не собиралось сражаться с целой дюжиной сущностей, каждая из которых была не слабее его, и, махнув нам на прощание ручкой, отправилось куда-то к посольским покоям, поглядывая по сторонам, на тот случай если поблизости есть еще какие-нибудь сюрпризы.
— А оно осторожно, — оценила Гера.
Залы, через которые мы шли, сверкали, искрились, блестели и светились отражениями. От богатства и великолепия прекраснейших фресок, ярких картин в тяжелых золотых рамах, от хрустальных люстр, мраморных статуй, колонн, портиков, журчащих фонтанов и дорогих хагжитских ковров захватывало дух.
Боюсь, тут дело было не в великолепии, а в целом озере светлой магии, что расплескалось вокруг. Эта магия заставляла трепетать и захлебываться от восторга.
Судя по лицу Геры, так оно и было. Оставалось лишь гадать, как выглядит сейчас моя рожа. Сопровождающий колдуньи — клирик в блеклой одежде — двигался за нами неслышной тенью, невозмутимый и равнодушный ко всему великолепию.
— Куда мы идем? — спросил я Гертруду.
— К жилым станцам.
— И кто будет с нами говорить? Ты узнала?
— Его высокопреосвященство кардинал Дженнаро ди Травинно. Он глава церковных архивов и тот, кто оказывает любезность Братству, доставляя кинжалы.
— Я знаю, кто он.
Высокие двери из орешника никто не охранял, но, как только мы подошли к ним, одна распахнулась и появился священник с папками под мышкой.
— Да хранит вас Бог. Я Ироним, секретарь и поверенный его высокопреосвященства. Он ждет вас.
На несколько мгновений мы замешкались, так как в зале царил густой полумрак — плотные, не пропускающие свет шторы закрывали окна.