Аутодафе
Шрифт:
— Проходите, дети мои, — раздался сочный баритон.
Секретарь провел нас мимо рядов книжных шкафов к диванам.
Глаза быстро привыкали к полумраку, так что, когда нам предложили сесть, я уже мог рассмотреть присутствующих. За трехногим столиком рассеянно помешивал ложечкой терпкий восточный напиток уже знакомый мне капеллан Папы.
Дородный мужчина, расположившийся на диване напротив меня, носил алый муаровый пояс и, судя по всему, был кардиналом ди Травинно. Одутловатое лицо, два подбородка и пухлые руки делали его старше своих лет.
Третий из присутствующих
— Садитесь, — густым баритоном сказал кардинал. — Госпожа фон Рюдигер, это личная беседа с господином ван Нормайенном. Но я не против вашего присутствия, потому что у церкви нет тайн от Братства.
— Мне приятно это слышать, ваше высокопреосвященство.
— Это отец Лючио, капеллан Его Святейшества, и присутствует здесь вместо него. Господин ван Нормайенн с ним уже знаком. А этот господин… — Рукой, в которой были ониксовые четки, он небрежно указал на человека в мирской одежде. — Пусть он останется безымянным, так как здесь его нет и никогда не было.
Кардинал посмотрел на Лючио, и тот проронил:
— Его высокопреосвященство хотел лично принести вам свои извинения за то недоразумение, что случилось нынешней весной, в результате которого Братству не разрешили официально заниматься спасением стража от… навязчивого гостеприимства маркграфа Валентина.
Я не назвал бы это недоразумением, в конце концов, оно стоило мне жизни, и только благодаря Софии я все еще дышу. К тому же эти извинения выглядели не слишком-то искренними.
— В качестве компенсации за все случившееся его высокопреосвященство согласен на то, чтобы Братство получило вольности на ближайшие пять лет во всех Гестанских княжествах без исключения и ваши взносы в церковную казну на благо веры за работу в этих государствах были уменьшены, скажем… на двадцать процентов на ближайшие три года. Что скажете?
— Братство благодарит вас за это, — ровно ответила Гертруда, стараясь не хмуриться.
Образно говоря, нам бросили кость, но отказываться от нее неразумно.
В большом шкафу, который словно гора возвышался в углу, что-то тихо зашуршало, и мы все повернули головы в его сторону. Кардинал свел брови и кивнул безымянному мужчине. Тот беззвучно встал, подошел к створкам, резко распахнул их, бросил взгляд в полутемное нутро, завешанное одеждой, пожал плечами, закрыл дверцы и вернулся на место. Ничто не привлекло его внимание, что и неудивительно. Я переглянулся с Герой. Мы оба заметили одну странность: лежавшую внизу, среди ботинок и туфель, широкополую соломенную шляпу.
Надо сказать, очень знакомую шляпу.
— Должно быть, мышь, — сказал отец Лючио.
— Должно быть, — эхом отозвался кардинал, с рук которого упало несколько бирюзовых искорок. — Велю Ирониму все здесь перетряхнуть или завести кота.
Судя по всему, у них были причины для волнения, что их могут подслушать, я же старался сидеть с каменным
— Отец Март, которого вы, без сомнения, помните, Людвиг, отзывался о вас очень положительно, — продолжил его высокопреосвященство. — Он редко дает такую оценку людям, и я привык прислушиваться к его словам, особенно когда дело касается стражей. В свете случившегося нам всем хотелось бы знать, что на самом деле произошло в замке Латка.
— Я дал подробнейший отчет Братству, — осторожно произнес я.
— Мы его уже читали, — ответил капеллан, похлопав по папке, лежащей рядом с ним. — Однако отчеты — вещь ненадежная, не все можно доверить бумаге… или вспомнить в первый момент.
— На это может уйти много времени.
— Даст Бог, мы его найдем. Налейте себе вина, стражи, и можешь приступать, сын мой.
Вот только у меня нет ни одной лишней минуты. Надо искать пропавший клинок Натаниэля, а не пересказывать истории из моей пестрой биографии. Впрочем, дергаться бессмысленно, так как понятно, что разговора мне не избежать.
Поэтому я начал сразу с того, как попал в замок, и закончил тем, как из него выбрался, опустив причину смерти его милости.
— Ты его убил? — Четки в пухлой руке кардинала медленно скользили меж пальцев. Он заметил, что я колеблюсь, поэтому проронил: — Я отпускаю тебе этот грех и обещаю, что никто не будет преследовать тебя за уничтожение еретика. Ни церковные власти, ни светские.
Не знал, что его считают еретиком. Врать я не стал и рассказал о поединке в апартаментах его милости и о том, как я его прикончил.
Когда я завершил, повисло напряженное молчание. Наконец кардинал посмотрел на меня из-под тяжелых век:
— У тебя есть цель в жизни, сын мой? К чему ты стремишься? Чего хочешь? Что тобою движет?
Странные вопросы. Помолчав, я произнес:
— Все мое детство и юность в школе стражей нам вдалбливали одну прописную истину — наша главная задача состоит в уничтожении темных душ. Тех, кто не желает идти в чистилище, чтобы расплатиться за свои грехи, а, ненавидя живых, вредит и досаждает им. — Сказав это, я увидел, что Гера кивнула, подтверждая мои слова. — Мы стражи, нас готовили к этому, на нас рассчитывают. Так что моя цель в жизни, святой отец, — хорошо делать свою работу. Возможно, эта цель не так велика, как у других, но я считаю ее важной. Потому что от моей работы зависят жизни некоторых людей, тех, кто беззащитен перед злом.
— Бороться со злом никогда не было мелкой целью, — одобрительно ответил кардинал. — Ты считаешь, что успешно сражаешься с ним?
— В меру отпущенных мне сил, ваше высокопреосвященство. О моих делах судить Ему, а не мне.
Кардинал улыбнулся, понимая, что я не попадусь на удочку тщеславия:
— Я рад, что есть стражи, способные оградить добрых христиан от того, чего не должно быть в нашем мире. Но зло многолико, и то, с которым сражаются стражи, лишь одна сторона дьявольского дыхания. Дураки говорят, что знание — враг веры. Я так не считаю, просто не все готовы принять знание и не все понимают, что следует с ним делать. Налей мне вина, будь любезен.