Аванпост прогресса
Шрифт:
Кайер одобрял:
– Да, да! Ступайте и покончите там с этой болтовней, мистер Макола. Когда вы управитесь, я загляну, чтобы взвесить бивень. Нам следует быть внимательными. – Затем он поворачивался к своему товарищу: – Это племя живет в низовьях реки. Народ довольно пахучий, – я помню, они здесь уже были один раз. Слышите этот шум? С чем только не приходится человеку мириться в этой собачьей стране! У меня голова раскалывается.
Такие прибыльные визиты бывали не часто. День за днем два пионера торговли и прогресса глядели на свой пустой двор, купающийся в дрожащем блеске вертикальных солнечных лучей. У подножия высокого берега молчаливая сверкающая река неустанно катила свои воды. На песчаных отмелях посередине потока гиппопотамы и аллигаторы грелись бок о бок на солнце. И, простираясь во всех направлениях, окружая жалкий расчищенный участок торгового поста, необъятные леса, скрывающие необычайно сложную, фантастическую жизнь, лежали в красноречивом безмолвии немого величия. Эти два человека ничего не понимали, ничем не интересовались, кроме смены дней, отделявших их от возвращения парохода. Их предшественник оставил несколько растрепанных книг. Они подобрали эти обрывки романов и были очень удивлены и заинтересованы, так как раньше им не приходилось читать таких книг. И в течение долгих дней они вели бесконечные глупые споры о сюжетах и героях романов. В центре Африки они познакомились с Ришелье и д'Артаньяном, с Ястребиным Глазом и Отцом Горио и со многими другими. Все эти вымышленные герои послужили темой для разговоров, словно были живыми друзьями. Они не доверяли их добродетелям, угадывали их побуждения, критиковали их успехи, возмущались их коварством или брали под подозрение их мужество. Описания преступлений вызывали их негодование, а нежные и патетические отрывки глубоко трогали. Карлье откашливался и хрипло говорил: «Какой вздор!» У Кайера круглые глаза наполнялись слезами, толстые щеки подергивались; он потирал свою лысую голову и говорил: «Это великолепная книга. Я и не подозревал, что на свете есть такие умные парни». Они нашли несколько старых номеров газеты. Пресса обсуждала то, что ей угодно было высокопарно называть: «Наша колониальная экспансия». Здесь много говорилось о правах и обязанностях носителей цивилизации, о святости просветительной работы, превозносились заслуги тех, кто несет свет, веру и коммерцию в темные уголки земли. Карлье и Кайер прочли, подивились и начали лучше думать о себе.
Как-то вечером Карлье сказал, размахивая рукой:
– Через сто лет здесь, быть может, будет город. Набережные и склады, казармы и… и… бильярдные. Цивилизация, мой мальчик, и добродетель, и всё такое прочее… А потом люди прочтут, что два славных парня, Кайер и Карлье, были первыми цивилизованными людьми, поселившимися в этих местах.
Кайер кивнул головой:
– Да, утешительно об этом думать.
Они как будто забыли о своем умершем предшественнике, но однажды утром Карлье вышел и прочно укрепил крест.
– Бывало, я нервничал всякий раз, как проходил мимо, – объяснил он Кайеру за утренним кофе. – Он так покосился, что и меня тянуло набок. Теперь я поставил его прямо. И ручаюсь, что крепко! Я повис на нем, держась руками за перекладину. Он даже не покачнулся. О, я это здорово сделал!
Иногда их посещал Гобила. Гобила был вождем соседних деревень – тощий черный дикарь с седой головой. Вокруг бедер он носил кусок белой материи, а спину прикрывал облезлой шкурой пантеры. Он делал длинные шаги, ноги у него были, как у скелета, размахивал жезлом, таким же длинным, как он сам, и, войдя в общую комнату станции, садился на корточки слева от двери. Тут он сидел, наблюдая за Кайером, и время от времени произносил речь, которую тот не понимал. Кайер, не прерывая своего занятая, бросал ему изредка дружеским тоном: «Как поживаешь, старая образина?» – и они улыбались друг другу. Двум белым нравилось это старое и непонятное существо, и они называли его «отец Гобила».
В обращении Гобилы и в самом деле сквозило что-то отеческое, и он как будто любил всех белых. Они все казались ему очень молодыми, все были на одно лицо (различить их можно было только по фигуре), и он знал, что все они – братья и что они бессмертны. Смерть художника – первого белого человека, которого он знал, – не смутила его веры; он был глубоко убежден, что белый чужестранец только притворился мертвым и заставил себя похоронить для какой-то таинственной цели, о которой бесполезно допытываться. Быть может, этим способом он попал домой, к себе на родину? Во всяком случае, эти двое были его братьями, и он перенес на них свою нелепую привязанность. Отчасти они отвечали ему тем же. Карлье хлопал его по спине и беспечно сжигал ему на потеху спички. Кайер всегда с готовностью давал ему понюхать бутылку с нашатырным спиртом. Короче, они держали себя точь-в-точь так, как то, другое белое создание, спрятавшееся в яме в земле. Гобила внимательно присматривался к ним. Быть может, в них обитало то же существо, что и в том, другом, или один из них был тем, другим. Он не мог решить, не мог раскрыть Эту тайну, но всё время настроен был дружелюбно. Благодаря этой дружбе женщины из деревни Гобилы вереницей тянулись по тропинке, окаймленной тростником, каждое утро принося на станцию птиц, сладкий картофель, пальмовое вино, а иногда козу.
Компания никогда не дает станциям достаточного количества провизии, и агенты нуждались в местных продуктах. Они получали их благодаря доброжелательству Гобилы и жили хорошо.
Время от времени один из них страдал приступом лихорадки, а другой ухаживал за ним с трогательной преданностью. Большого внимания они на это не обращали. Лихорадка ослабляла их, а вид изменился к худшему. Карлье стал раздражительным, и глаза у него ввалились. Кайер со своим круглым брюшком и дряблой физиономией походил на колдуна. Но, будучи всё время вместе, они не замечали, как постепенно изменялась их внешность, а вместе с нею и настроение.
Так прошло пять месяцев.
Однажды утром, когда Кайер и Карлье, развалившись на стульях в тени веранды, разговаривали о скором прибытии парохода, из леса вышла кучка вооруженных людей и приблизилась к станции. В этой местности эти люди были чужими. Высокие и стройные, они были классически задрапированы от шеи до пят в синие одежды с бахромой. Каждый держал на обнаженном правом плече пистонное ружье. Макола стал проявлять признаки возбуждения и выбежал из склада, где проводил всё время, навстречу пришельцам. Они смело вошли во двор и презрительно огляделись по сторонам. Их вождь – негр, сильный, решительный на вид, с налитыми кровью глазами – остановился перед верандой и произнес длинную речь. Он сильно жестикулировал и совершенно неожиданно замолчал.
Что-то в его интонациях, в звуках длинных фраз, какие он произносил, поразило двух белых. Эт0было как бы напоминание о чем-то не совсем знакомом и, однако, похожем на речь цивилизованных людей. Этобыло словно одно из тех невероятных наречий, какие мы иногда слышим во сне.
– Что это за язык? – сказал удивленный Карлье. – В первый момент мне почудилось, что парень говорит по-французски. Во всяком случае, эта тарабарщина не похожа на то, что мы раньше слышали.
– Да, – согласился Кайер. – Эй, Макола, что он говорит? Откуда они пришли? Кто они такие?
Но Макола, который стоял словно на раскаленных кирпичах, быстро ответил:
– Я не знаю. Они пришли издалека. Может быть, миссис Прайс поймет… Они, может быть, дурные люди.
Вождь, подождав немного, резко сказал что-то Маколе, а тот покачал головой. Тогда вождь оглянулся, заметил хижину Маколы и направился туда. Через минуту они услышали, что миссис Макола очень бойко разговаривает с ним. Остальные незнакомцы – их было всего шестеро – разбрелись повсюду, заглянули на склад, собрались вокруг могилы, с многозначительным видом указали на крест и вообще держали себя как дома.
– Мне эти парни не нравятся, и, знаете ли, Кайер, они, должно быть, пришли с морского берега: у них есть ружья, – Заметил проницательный Карлье.
Кайеру эти парни тоже не нравились. Они оба впервые пеняли, что живут в условиях, где необычное может быть опасным, и никакая сила на земле не спасет их от этой опасности, – защищать себя должны они сами. Им стало не по себе, они вошли в дом и зарядили свои револьверы. Кайер сказал:
– Нужно распорядиться, пусть Макола им скажет, чтобы они ушли до наступления темноты.
Незнакомцы ушли после полудня, съев обед, приготовленный для них миссис Макола. Огромная женщина была возбуждена и много болтала с посетителями. Она пронзительно тараторила, указывая на леса и реку. Макола сидел в стороне и наблюдал. Иногда он вставал и шептал что-то жене. Он проводил незнакомцев до оврага на границе станционного участка и медленно, с задумчивым видом вернулся назад. Когда белые стали задавать ему вопросы, он держал себя очень странно: казалось, ничего не понимал, забыл французский язык и вообще разучился говорить. Кайер и Карлье решили, что негр хлебнул слишком много пальмового вина.