Аванпост
Шрифт:
А дальше без слов, одну мелодию, будто укачивая ребенка…
Голубь пошел на звук голоса. Вверх по лестнице…
Через открытую дверь было видно лежащее на полу неподвижное тело. Вперед…
Он явственно слышал, что поют в комнате, соседней с той, где произошло убийство. Приложил к двери ухо.
Сомнений не было: в комнате приятно напевал женский голос. Какая-то ненормальная или… или кто?
Но– но!
Но– но, Аренкур. Что за странное ощущение, словно ты чем-то подавился? За дверью поют. Да, поют. А ты стоишь снаружи, и руки у тебя
Он толкнул дверь и…
В комнате сразу стало тихо. Последние звуки растаяли, уже когда он входил.
Комната была пуста.
Та комната, в которой, когда он взялся за ручку, еще кто-то пел, теперь была пуста, на полу, покрытом толстым слоем пыли, не виднелось ни одного следа.
Кто же тогда пел?
Не важно. Пусть ищет, кто хочет. С него довольно. В конце концов какое ему до всего этого дело? Голубь вышел из комнаты и закрыл дверь. Надо забрать с собой штык, чтобы не оставлять следов, и бегом отсюда.
Si I'on savait… Si I'on savait…
Опять запела в комнате женщина.
Опять?!
Ах, проклятье, ну я тебе… Молнией он влетел в комнату. Никого. И песня не слышна, хотя, пока он открывал дверь, последний звук слышался отчетливо.
Голубь выглянул в коридор. В огромном, залитом светом холле все было тихо и неподвижно. Он закрыл дверь и облокотился на перила. У человека, прошедшего морскую академию, нервы так просто не сдают. И все-таки.
Si I'on savait… Si I'on savait…
Опять зазвучала в комнате песня. Скрестив руки на груди, Голубь сверлил глазами дверь. «Ошибаешься, голубушка, если думаешь, что я стану тебя открывать. В привидения я не верю. Всей этой неразберихи понять не могу и признаю, что в левой части груди ощущаю некоторую тяжесть».
Он вернулся в комнату, где лежал убитый. Теперь пение не прекращалось.
За слегка прикрытой, оклеенной обоями дверцей слышалось тихое журчание. Голубь заглянул туда и обнаружил, что это ванная комната. Из крана над ванной текла вода, готовая вот-вот перелиться через край. Подскочив, Голубь завернул кран, потом огляделся. На стуле лежал разложенный белый фрак со всеми причиндалами. На полочке перед зеркалом кисточка и бритва. Ими, видно, недавно пользовались, потому что мыло не успело высохнуть… На маленьком столике валялась всякая мелочь: часы, носовой платок, самопишущее перо…
«Благодарю покорно. Пора отсюда убираться. Для одного раза многовато», – подумал Голубь и вышел из ванной.
Перед ним вырос лейтенант в парадной форме, щелкнул каблуками и, отдав честь, отрапортовал: – Разрешите доложить, половина двенадцатого.
Превосходно. У его ног валяется труп. В соседней комнате кто-то поет. И лейтенант докладывает рядовому, что уже половина двенадцатого.
Голубь нутром чуял, что тут какая-то путаница, но выяснять сейчас, что к чему, опасно. Он слегка откашлялся и спросил:
– Неужели уже половина двенадцатого?
– Так точно, господин майор.
Первым его желанием было обернуться и посмотреть на этого стоящего за его спиной майора. Пришлось напрячь все свои нервы, чтобы оставаться как можно более спокойным и безучастным.
– Конечно, конечно… – сказал он, вынужденный в очередной раз откашляться.
– Машина у черного входа. Извольте одеться, а я пока выключу повсюду свет. Это сейчас самое важное.
Неужели? Голубь безразлично пожал плечами, хотя в глубине души полагал ход мыслей лейтенанта несколько странным, если он считает, что, стоя рядом с убитым минутой назад человеком, самое главное-повсюду выключить свет…
Когда лейтенант ушел, Аренкур потер двумя руками лоб. Да, здесь нужны стальные нервы. Тут как в воде, когда схватит судорога: начнешь дергаться – тебе конец, а распластаешься неподвижно – останешься на плаву.
Поэтому Голубь вернулся в ванную и преспокойно начал одеваться. Облачился в приготовленный белый фрак. Он был немного широковат, но не слишком.
С обувью тоже повезло. Туфли оказались всего на размер больше, чем нужно. Голубь переложил в карманы свои вещи и огляделся. На вешалке висел тропический шлем. Он и его надел. На туалетном столике лежал массивный золотой портсигар, карманный нож на форменной офицерской цепочке и другие мелочи. Он все сунул в карман, испытывая, как джентльмен, вполне понятную брезгливость. Чужие вещи! Но что он мог поделать?
Под шелковым носовым платком оказались еще одни часы. Наручные! Слыханное ли дело, чтобы человек носил сразу двое часов? Видно, время в этой дурацкой истории играет особую роль.
Плыть по течению, главное – плыть по течению, убеждал себя Голубь, застегивая на руке часы. Безвкусная барочная вещица. Серебряная крокодилья голова, украшенная разными завитушками. Изо рта выступает завод. Только больной наденет такие часы на светский прием. Но что тут поделаешь?
Он вышел из ванной.
Лейтенант стоял рядом с трупом и, завидя Голубя, вытянулся в струнку.
– Можем отправляться? – спросил он.
Голубь нерешительно кивнул в сторону мертвеца.
Лейтенант махнул рукой. – Не станем из-за него задерживаться.
Пожалуй. Дался ему, действительно, этот труп. Они спустились по скрипучей лестнице. Пересекли холл и по коридору двинулись к черному входу.
Теперь он был открыт!
Они вышли в безлюдный переулок. В тени раскидистых деревьев стоял невероятно маленький закрытый автомобильчик. Офицер открыл дверцу и сказал:
– Прошу садиться, господин майор… Уже двенадцать.
Голубь влез в машину. Лейтенант сел за руль, захлопнул дверцу, и они тронулись.
Машина проехала авеню Мажента и, развернувшись, подкатила прямо к освещенным воротам…
Ого!
Резиденции коменданта! Хорошо он будет выглядеть… Но дверь автомобиля уже распахнулась, швейцар склонился в угодливом поклоне и не разгибался, пока лейтенант и за ним Аренкур входили в вестибюль. В ярко освещенном просторном зале их встретили лакеи в позументах.