Авантюрист
Шрифт:
На мгновение мне показалось, что река хочет растворить меня. Что она просто переварит меня, будто огромный, разлитый по руслу желудок. Всё, что случилось потом, произошло в долю секунды, но для меня время тянулось невообразимо медленно, я успел запомнить детали…
Несущийся плот втянул меня под своё деревянное брюхо. Переехал, как огромный утюг. Сквозь непрозрачную воду я всё же видел, как плывут над головой брёвна и сквозь расползающиеся щели проглядывает небо…
Потом я понял, что будет дальше. Плот понесётся по течению, и хорошо
Из-за туч вышло солнце. Прямые лучи, прорвавшись сквозь щели над моей головой, лезвиями воткнулись в мутную воду, я увидел, как несётся, приближается, уходит край плота, открывая над моей головой солнце — и обещая скорую гибель…
И мысль о том, что я всё-таки посрамил старикашку Судью, оказалась неожиданно приятной.
Кажется, я всё-таки на время потерял сознание. Кажется, меня подцепили веслом, будто тряпку, и я увидел, а не услышал, что Эгерт Солль, вцепившийся в мою куртку, страшно орёт на меня — я не мешок, он не вытащит меня, если я не выберусь сам…
Из двух вёсел осталось одно, Эгерт рулил, а мы втроём удерживали брёвна, расходящиеся всё сильнее и сильнее.
Потом мимо промелькнул, несомый течением, чей-то маленький дом; река похитила его, но не успела разбить, и сквозь продавленное окно я на мгновение увидел обрывок занавески на стене, огрызок чужой разорённой жизни…
Мы должны были добраться до берега сейчас — или нас выбросит на камни.
Мы были щенки перед лицом превосходящей силы. Нам хватило самоуверенности, чтобы шагнуть в водоворот. Теперь мы дрожали, вцепившись друг в друга, выворачиваясь наизнанку в своём стремлении выжить.
…Я удивлённо уставился на железный крюк, с третьей попытки вцепившийся в край плота. Сумасшедшая гонка вертящихся берегов замедлилась, а потом и прекратилась вовсе; теперь неслась река, а наш расползающийся плот прыгал, удерживаемый канатом, и первый из схвативших нас крючьев сорвался только тогда, когда в плот вцепились четыре его клыкастых собрата.
Берег, к которому мы так стремились, теперь нависал над нами шляпкой гриба. Вода подмывала глиняную стену, сверху срывались мелкие камни и комья земли вместе с травой. Чёрная воронка, вертящаяся под самым берегом, завораживала, как глаз.
Четыре верёвки насилу вытянули нас из-под опасного, грозящего обвалом козырька. Горожане изрядно поработали, воздвигнув здесь насыпь из камней; теперь отовсюду бежали люди, и на многих были когда-то красно-белые, а теперь грязно-бурые мундиры.
В моём сознании случился короткий провал. Очнулся я, когда глиняный подмытый козырёк оторвался-таки от тверди и грянулся в воду, и нас, уже выползавших к тому времени на берег, накрыло грязной волной. Алана не устояла на ногах — я поддержал её; вода бессильно соскользнула, уже не в состоянии завладеть нами, и я на мгновение опьянел от осознания собственной живучести.
Жив.
Окружившие нас люди о чём-то возбуждённо говорили, но я перестал слышать их голоса. Новое осознание подобно было падению дубины.
Горка песка на дне песочных часов. Круглый деревянный календарик, и бегущие по кругу дни вычеркнуты один за другим. Ещё три долгих дня, три с половиной ночи…
Я почти мёртв. Алана овдовеет раньше, чем мои ссадины заживут.
К нам подвели лошадей. Я видел, как Танталь поспешно вытирает волосы невесть откуда взявшимся полотенцем. Как Алана со страдальческим выражением лица отжимает подол платья. Река за нашими спинами всё ещё ревёт — кажется мне или нет, но прежней ярости в жёлтом потоке уже не наблюдается, как будто после нашей переправы жизнь для реки потеряла смысл…
Мне заглядывали в лицо. Их было полным-полно — горожан с натруженными руками, стражников с кирками и лопатами, а этот, в пышном парике, не иначе как бургомистр…
Все они будут жить и завтра, и послезавтра, и через неделю.
Я опустил голову. Нехорошо, если кто-то прочтёт на моём лице малодушную, бессильную ненависть.
Глава 17
Я не узнавал города. Я не мог вспомнить улочек, по которым вёл нашу кавалькаду полковник Солль; прохожие шарахались из-под копыт, я старался держаться рядом с Аланой, всем известно, какая она наездница… Через три дня всё это перестанет меня волновать, но, пока я жив, с Аланиной головы не упадёт ни волоса.
Всё живое есть вызов смерти. Мы строим дома и рождаем младенцев — зная, что всему придёт конец; я ничем не отличаюсь от прочих. Не через три дня, так через тридцать лет, но результат один и тот же, а мне хотелось бы, чтобы мой собственный вызов смерти прозвучал как можно более дерзко…
Сменяли друг друга узкие улочки. Сопровождающая нас тройка стражников предусмотрительно отстала — Эгерт Солль гнал, как по большой дороге, и Танталь не отставала от него, и даже Алана, закусив губу, крепко держалась в седле…
Ты не умрёшь, мягко сказал невидимый страж, охраняющий мой рассудок от сумасшествия. Не может быть, чтобы ты умер. Не может быть…
Это повторялось в сотый раз. Внутри меня раскачивался огромный маятник: я путешествовал от отчаяния, сдобренного философией, через упрямство и ярость — к расслабленной вере в собственное бессмертие. Туда-сюда. Туда-обратно…
Копыта простучали по горбатому мостику, смутно знакомому, и через несколько кварталов обнаружился дом.
У крыльца дома Соллей стояли два красно-белых стражника, и пики в их руках были скрещены перед входом — несколько картинно, я бы сказал. Что они, всё время так стоят? Или устроили спектакль, заслышав приближение полковника Солля?