Авантюрист
Шрифт:
— Как… кто ты?
Я улыбнулся, ощутив всю чужеродность движений лицевых мускулов. Так, наверное, могла бы улыбаться женщина. Мало мне Ральфа! Соскучилась девица в своей темнице? С наемничками флиртуем, да?! Ну-ка, брысь под лавку!
Внезапно позади нас раздались крики моих солдат. Картина маслом: двое голосящих от ужаса стрелков нанизали горбатого проводника на штыки своих «дербанок». Тот пытался дотянуться до них скрюченными пальцами раненой руки, другая в районе запястья заканчивалась темно-красным кровящим срезом. А лежащая в траве кисть сжимала драгунский пистолет. Видимо, тот древич протазаном упредил. Ловко! Прочный ремень, стягивавший
Голосящие стрелки не могли высвободить свои ружья, так засадили штыки меж ребер, а одержимый нечистой силой горбун не имел возможности им ничем повредить. Стрелять — не стреляли, то ли от испуга, то ли напротив, не желая шуметь или случайно задеть своих. Несмотря на пробитую грудь и отрубленную кисть, враг был жив. Окровавленный рот скривился, глаза наливались чернотой. Кокон света внутри меня совершил резкий оборот…
— Акинф, голову… руби! — Не успел закончить фразу, как точный взмах бердыша отвалил врагу означенную часть тела.
Из разрубленной шеи сквернавца вместо крови брызнула чернота, та самая дрянь вроде орды мелких-премелких насекомых, виденная мной у Длани и в ловушке варлока. Изуродованное тело безвольно повисло, а затем рухнуло на тропу, вырвав ружья из рук перепуганных стрелков. В столб «гнуса» из Слезы прожектором ударил свет, на секунду затопив все вокруг. Акинф оказался единственным, кто успел прикрыть глаза. Новая волна людских криков и ржание перепуганных куланов донеслись до моих ушей, словно через толщу воды. Хлопьями сажи нейтрализованная нечисть осела на обезглавленный труп и помятую копытами осоку.
— Гад, Тимоху пырнул и пистоль выхватил…
— Кол в сердце забить надобно…
Я отстраненно наблюдал, как сквозь толпу пробился Харитон с распахнутой сумкой, как Акинф помог трущим глаза рекрутам вытащить штыки и заставил их сбросить останки в болото, предварительно подрубив горбуну ноги под коленями и несколько раз проткнув штыком живот.
— Продолжаем движение! — хрипло приказал я столпившимся, развернулся и оступился нетвердой ногой на кочке. Рухнуть в грязь не дали шляхтичи, сбивчиво бормочущие молитвы Отцу-дереву. Эвон как их пробрало! Добрый знак.
— Я ответил на ваш вопрос, пан Городецкий? — Ощущение чужого присутствия внутри меня исчезло, и с наемником вновь говорил Богдан Романов, а не кто-то иной. И чуть слышно добавил: — Прости меня, княжна.
Предводитель дукаров впервые снял шапку и закивал. Вот так, не вполне понятным образом я заполучил союзника накануне решающей битвы.
Колонна вышла на берег посреди густой рощицы, еще не ощутившей на себе дыхания осени, зато узнавшей о нуждах большой армии не понаслышке. Разведчики рассыпались по уцелевшим от вырубок зарослям, взяв на прицел проселочную дорогу. Под руководством и при непосредственном участии Оркана артиллеристы быстро вернули картечницу в рабочее состояние: к лафету приставили колеса, закрепили ствол, запрягли куланов. Болеслав и Прохор навьючивали на избранных древичей подсумки и торбы с гранатами. Здоровякам предстояло метать снаряды в бою по команде людей.
Дукарам вернули их оружие и амуницию. Наемники времени не теряли — приводили себя в боевую готовность. Вопрос оплаты их услуг пока не поднимался. Оркан с Болеславом смотрели на меня другими глазами. Они, по словам Акинфа, успели «покрутить носами» среди моих солдат во время марша, перебросились парой слов с капралами. Без сомнения, вояки прониклись пониманием, что мне удалось вытащить свой отряд из совершенно безнадежного положения. Еще и с добычей.
Все еще находящийся под впечатлением от расправы над одержимым сквернавцем Самуил, скрипя зубами и пряча глаза, вспомнил, скольких его боевых товарищей Тотенкопф превратил в бездушных «гхол» якобы за трусость в бою. Я счел необходимым ободрить коллегу-кондотьера. Городецкий с ухмылкой согласился, что хуже незаконченных дел для благородных господ ничего не бывает. Его люди согласно склонили головы, ударив кулаками себя в грудь вместо клятвы биться на одной стороне. Кроме долга крови, шляхтичи собрались получить с бывшего нанимателя остаток жалованья, а «на сдачу отсыпать подлой свинье свинцовых грошей». Суровый солдатский юмор, однако.
Вокруг меня собрались подофицеры, сержанты и новоявленные союзники, всем своим видом жаждущие битвы.
— Вот что я вам скажу, господа и товарищи мои. Честного боя — грудь на грудь — я врагу давать не хочу и не буду. Коли панове наемники подпустили нас к себе, приняв за своих, так и тут может выйти не хуже. Не ждут они нас со спины. А мы подойдем и ударим.
Голос мой звучал тихо, но уверенно. Странное светопреставление, которое случилось два часа назад, не без участия покойной княжны, оставило мне достаточно сил для предстоящей битвы. В глазах моих бойцов, русинов и дукаров, проглядывала знакомая холодная решимость.
Чуть больше шестидесяти стрелков, включая дукаров, и двадцать древичей — вот та армия, с которой мне предстояло прорубить дорогу к Золотой роще сквозь полторы тысячи сквернавцев. Но в нашу победу я верил! А главное, эта вера пробуждалась в остальных. Былая готовность умереть, дорого отдав жизни, что плескалась в солдатах во время болотных скитаний, сейчас сменялась стремлением победить, при этом уцелев.
Картина предстоящего боя развернулась перед глазами четко и ясно без помощи планшета. Осталось так же четко и ясно изложить ее подчиненным. А там Бог не выдаст, Скверна не съест.
— Нам предстоит захватить и удерживать несколько зданий постоялого двора. Необходимо ударить стремительно, уничтожив как можно больше солдат и офицеров врага. Паника в их лагере — наш союзник. Пятеркам, назначенным в штурмовую группу, разбиться на тройки и двойки. Всегда прикрывать друг друга, иметь на двоих запасной выстрел. Вблизи действуйте штыком и прикладом. Под окнами проходить пригнувшись! Перед дверью в рост не становись! Бей в дом через дверь и в окно из-за угла, и только потом входите с ножом и пистолетом. Если противник опомнится и засядет в доме, давите его огнем, помогая действовать гренадерам. Пленных не брать.
— Простите, хосподьин официр, на постоялом дворе квартирует «кошкин дом», — заметил Городецкий.
На мрачных сосредоточенных лицах командиров групп заиграли усмешки.
— Приказ относится к вражеским солдатам и офицерам. С женщинами мы не воюем, но я не собираюсь терять людей, если какой-то урод прикроется шлюхой!
— Тогда глафный штурм этого дома наш! Женщин защитим, — заявил шляхтич.
Евгений всем своим видом выразил солидарность с паном Городецким. Возможность постоять за честь падших, но обязательно прекрасных дам — а откуда в прифронтовом борделе другие?! — юноша упускать не собирался. Пришлось попросить его озвучить свою задачу, поскольку повторение — мать учения.