Авантюристка
Шрифт:
– Понимаю. Значит, если я стану для вас своего рода духовным наставником…
– Вот именно! Ты так тонко чувствуешь людей. Ты можешь поставить себя на место тети Онории, которую, как считает Ирен, несправедливо обвинили в убийстве. А значит, тебе удастся почувствовать ее…
– Раскаяние, – подытожила я.
– Разумеется. Мы на тебя рассчитываем.
– В таком случае, больше никаких возражений.
– Вот и славно! – Годфри похлопал меня по плечу, словно поздравлял с поступлением на дипломатическую службу.
Я вдруг почувствовала себя раздираемой надвое силами, каждая из которых тянула
Думаю, стремление заручиться моей поддержкой было для супругов своего рода соревнованием, потребность в котором они чувствовали каждый божий день, подобно тому как спортсмены нуждаются в постоянных тренировках. А мне, откровенно говоря, льстило, что им достался соперник с весьма непростым характером.
Кому-то, быть может, наша жизнь покажется странной. Однако она полностью устраивала каждого из нас, да и другим, прямо скажем, не мешала. Конечно, людям моего склада – то есть старым девам – свойственно притираться к семейным парам по той или иной не особенно важной причине и даже становиться частью чьей-то семьи. Такова и участь гувернантки – разве что с семьей ее не связывает кровное родство, а неизбежное взросление детей вынуждает время от времени переходить на новое место.
Близких родственников у меня не было, поэтому пришлось искать соседку, иначе я обрекла бы себя на одиночество. Так я познакомилась с Ирен. При этом сама мысль об одиночестве мне не претила – порой я в нем даже нуждалась. Но когда в моей жизни появилась любимая подруга, а потом и Годфри, мой работодатель и защитник, все в ней изменилось в лучшую сторону.
Какое-то время я очень боялась по неосторожности вторгнуться в дела, меня не касающиеся, но напрасно: Годфри и Ирен были чрезвычайно закрытыми людьми, несмотря на все свое обаяние и браваду. Лишь иногда мне доводилось прикоснуться к сокровенной стороне их жизни – возможно, несколько чаще, чем кажется, но, видимо, я была слишком неопытна, чтобы это осмыслить.
Так мы и жили под одной крышей, ссорились и мирились, но всегда уважали друг друга и научились преодолевать эгоистичные порывы.
Мои нравственные принципы и консерватизм несколько сдерживали стремление Нортонов к постоянному прогрессу. Думаю, им самим было очень приятно иметь при себе надежного человека, на которого приходилось постоянно воздействовать силой личности и даром убеждения. Ведь сейчас я была единственной публикой для выступлений Ирен и судом присяжных для ораторского искусства Годфри. Наши отношения сложились в единую цепь из трех звеньев, порой вступающих в суровое противоборство, но при этом, как ни парадоксально, упрочивая, а не ослабляя силу своей связи.
Вот почему в тот дождливый вечер мы вместе отправились в особняк Монпансье. В отличие от Ирен и Годфри, я была здесь впервые и могла посмотреть на сию скорбную обитель свежим взглядом.
– Какое зловещее место, – поежилась я.
– Должно быть, это из-за дождя. – В голосе Ирен звучала нотка сомнения. – Когда мы с Годфри привезли сюда малышку Луизу, дом показался мне грандиозным.
После известий о кончине Луизы Ирен всякий раз называла ее малышкой – стало быть, во всем происходящем примадонна чувствовала вопиющую несправедливость.
– Как вам понравились супруги Монпансье? – осведомилась я, играя роль беспристрастного наблюдателя.
Ирен и Годфри шепотом посоветовались друг с другом над креповой вуалью моей шляпки. Подумать только – я и не представляла, насколько они выше меня ростом, пока мы не очутились под одним зонтом!
– Неестественные, – промолвила Ирен.
– Подозрительные, – присоединился Годфри.
– А теперь представьте, сколь неестественными и подозрительными они покажутся вам теперь, когда Луиза скончалась. – Я не упустила возможности призвать их к здравому смыслу, чего и требовала подобная ситуация. – Ну, пойдемте?
Дверь нам открыл высокий слуга, в габаритах своих не уступавший боксеру. На левом виске у него виднелось родимое пятно – темно-красная отметина размером с двухпенсовую монету.
– Месье и мадам Нортон, а также мадемуазель Хаксли пришли выразить свои соболезнования месье и мадам Монпансье, – продекламировал Годфри.
– Я доложу о вашем прибытии, – пообещал слуга, любезно приняв нашу верхнюю одежду, и направился к хозяевам, скрипя ботинками.
– Камин не растоплен, – поежившись, прошептала Ирен. – А этот господин уж слишком угрюм для дворецкого.
Меня тоже поразили царившие в доме холод и мертвая тишина. Каменная плитка пола тотчас потемнела от стекавших с нас капель дождя, и мне тут же вспомнился залитый водой с утопленника ковер в доме Брэма Стокера.
Наконец мрачный слуга вернулся и повел нас в гостиную. Там мы и нашли хозяина дома – Луизиного дядю собственной персоной. Он даже не обернулся к нам, не сводя глаз с догоравшего пламени.
Взгляд мой упал на огромные, обитые декоративной тканью кресла с позолоченными ножками и ручками, блестевшими в мерцающем свете огня. Кресла отбрасывали длинные темные тени, при виде которых мне начало казаться, будто нас окружают гигантские гончие в золотых ошейниках. В этой мрачной комнате у меня не на шутку разыгралось воображение, а ее обитатель отнюдь не помог мне его обуздать.
– Месье Монпансье. – Ирен скользнула к камину, зашелестев черным платьем из тафты. – Позвольте выразить глубочайшие соболезнования вашей утрате. Месье ле Виллар сообщил нам о горе, обрушившемся на вашу семью.
Монпансье резко развернулся и смерил мою подругу презрительным взглядом аристократа. Хозяин дома смотрелся бы довольно внушительно, если бы судьба не смягчила его бурный нрав. Обвисшее лицо его напоминало плавленый воск: казалось, сей некогда грозный господин утратил всякую волю к жизни.
– Что именно сказал вам так называемый сыщик? – прорычал он.
Голос его звучал столь свирепо, что Годфри сделал шаг вперед и сказал:
– Он сообщил о смерти вашей племянницы, месье, и прочих неприятностях, произошедших в вашем доме.
– Неприятностях? Ха! – Монпансье бросил взгляд на слугу, переминавшегося с ноги на ногу у двери, словно нерадивый охранник. – Ты только послушай, Пьер! Да девчонка целиком состояла из неприятностей. Последняя из них… всего лишь последняя.
Так вот кем был угрюмый дворецкий! Личным слугой Монпансье, следовавшим за Луизой по пятам в тот роковой вечер. Было в его образе нечто зловещее, не сочетавшееся с положением, которое он занимал в этой богатой семье.