Авантюристы Просвещения: «Те, кто поправляет фортуну»

Строев Александр Федорович

Печатая в Gazzetta universale (19 февраля 1774) свое «посмертное» послание к фернейскому патриарху, Заннович использует элементы вольтеровского мифа, сконцентрированные в его письме, где даже стертые формулы вежливости становятся предметом литературной игры: философ, подобно мессии, умирает и возрождается, он смотрит на себя со стороны, уже из другого мира (третье лицо в письме Вольтера: «Он умрет его почтительнейшим и покорнейшим слугой»). При этом Заннович предлагает патриарху пример образцовой и спокойной философской смерти, тогда как памфлетисты заранее изображали, как Вольтера-антихриста, подобно Дон-Жуану, дьявол унесет в преисподнюю [759] . Вольтер действительно умирал мучительно, от чрезмерной дозы опиума. Его врач Троншен рассказывал: «Эта смерть мирной не была. Г-н де Вольтер впал в чудовищный транс, крича в ярости: „Я оставлен Богом и людьми“. Он кусал пальцы и, сунув руку в ночной горшок, схватил и съел то, что там находилось. Хотел бы я, чтобы все, кто прельстился его книгами, были свидетелями этой смерти. Выдержать подобное зрелище было невозможно» (Gazzette de Cologne, 7 июля 1778 г.) [760] . Но и сам Заннович, которого с юности преследовала мания смерти, умер не легко — в тюрьме он перерезал себе вены осколком стекла.

759

Baecque A. de.La gloire et l’effroi. Sept morts sous la Terreur. Paris: Grasset, 1997. P. 55.

760

Цит. no: Baecque A. de.Op. cit. P. 56.

1.2.

Степан Заннович к Вольтеру, [3 февраля 1774] [761]

Милостивый Государь, Вы просите меня продолжать мои Далматинские письма. Но Боже мой, в какой критический момент вы увещеваете мой разум! Я болен, и чувствительное сердце мое пребывает в такой меланхолии, что с недавних пор беспрестанно сохнет.

Исповедник, врач и аптекарь стали моими Аристотелем, Гомером, Сократом и Галилеем. Эти достопочтенные, но ненавистные персоны окружили мою постель и сражаются вместе: кто спасает тело, а кто душу — обессиленную и в растерянности, что покидает мои уста.

Беды, вызванные письмом от 28 ноября [*] , быстрыми шагами приведут меня ко гробу. Я молод, но в подобном состоянии, когда мне суждено умереть, я старше всех людей на земле. В столь печальном положении меня утешает одно: вечность меня не страшит. Я вижу, как приближаюсь к Господу, с очами, полными желания, и столь сильного, что все говорит мне о милосердии, постоянстве, прощении, благости и надежде; вера помогает мне все превозмочь и почитать за счастье оставить эту жалкую плоть, что купно с моими чувствами ведет упорную и опасную войну с людскими добродетелями; если милосердный Бог снизойдет до моих молитв и обета терпения, с которым я свершил полное треволнений двадцатилетнее паломничество чрез заблуждения человечества, впавшего в грех и соблазн, я буду вечно наслаждаться благами, которых все прочие не могут себе даровать.

Теперь я знаю, что лучше иметь ум благой, а не острый. Я кажусь себе значительней, чем я есть, исцеленным от всех хворей, когда думаю о величии и милосердии Господа… Но, Боже правый… слабость членов не дает мне излить мои сердечные чувства.

Если я умру, в чем нет сомнений, я умру христианином и католиком [763] . Такая кончина — спасение от зияющей вечности: потому и после смерти моей надеюсь быть вам полезным, ибо обещаю помнить о вас. Прощайте.

Колорно, 3 февраля 1774 Граф Заннович

761

Оригинал по-итальянски. Опубл.: Venturi F.Rousseau e Voltaire nelle avventure cosmopolite del conte Stefano Zannovitch, dalmatino // Studi in onore di P. Alatri. Vol. 1. L’Europa nel XVIII secolo. Napoli, 1991. P. 108–109.

*

Речь идет о письме, озаглавленном «Философ 21 года к философу 79 лет», которое навлекло на него преследования (примечание, помещенное в газете).

763

Избранная Занновичем формула говорит, что он знает и другую веру — православную.

Перепечатывая письмо в переводе на немецкий, газета Gothaische gelehrte Zeitungen (№ 20, 30 марта 1774) снабдила его следующим примечанием: «Граф Заннович был далматинцем и пламенным гением, окруженным толпой почитателей. Он дружил и переписывался с виднейшими учеными Европы. Он придерживался заблуждений свободомыслия, но расстался с ними, как о том свидетельствует письмо, написанное накануне смерти. Мы не беремся судить о том, получил ли действительно г-н де Вольтер это письмо и принадлежит ли оно на самом деле перу графа» [764] .

764

Gothaische gelehrte Zeitungen, 20 ten St"uck den 30 ten Merz 1774. P. 157–158. Я благодарю Анри Гросса, который помог мне в переводе с немецкого.

2.1. Степан Заннович к Екатерине II, [16 сентября 1775] [765]

Его Императорскому Величеству

Екатерине Великой

16 7 ^бря1775, Дрезден и потом Варшава

Если рок не позволит мне воспользоваться благоприятным случаем и увидеть Вашу Августейшую Особу, у которой на челе начертаны знаки истинной добродетели, соблаговолите, В. И. В., причислить меня к своим далеким почитателям и поклонникам.

Я Философ из Черногории. Ах, как странно другу Людей находиться в окружении Варваров!.. Правду сказать, это чудо, равное тому, что на Российском престоле мы зрим Даму, превосходящую всех ученостью и вознесенную над всеми мужчинами Империи более обширной, чем некогда Римская. Я не богат, более того, нынче я дошел до крайней нищеты, за хвалы не взыскуя и не получая награды от хвалимого. Воистину, не часто случается возносить хвалы, ибо многочисленные пороки нынешнего века принуждают меня указывать на Антихриста.

Нынче я осмелился писать к В. И. В., послать вам мой портрет, изготовленный в Париже, и публично посвятить вам Стихи, в честь полезнейшего и добродетельного по природе своей Честолюбия вашего и великой заслуги быть Покровительницей Добродетели.

Если бы существовало много Екатерин II, я повременил бы и сперва снискал известность, воспев ее деяния в Поэме ученой и длинной, наподобие Тассо; Божьей милостью и усердными трудами я добился того, что коронован Поэтом и поелику дело обстоит иначе, соблаговолите принять в качестве любезного подношения мой Дар, хоть он и Малый. За сим, смею Вас уверить, что Честолюбие мое будет удовлетворено не иначе, как званием вашего Поэта и Историка.

«Настанет день, когда мое перо пророка Опишет въяве то, что нынче недалеко.» «Как сладко думать, говорить себе: Везде сейчас хвалы возносятся тебе. При Именимоем Народы не стенают, А в горестях своих меня не обвиняют. Их темная вражда не хмурит мне лица, Навстречу мне все устремляются сердца. Так радуетесь Вы.» [766]

Вот Портрет и Хвала, по праву причитающиеся В. И. В. Мне остается только восхищаться Вами и горячо надеяться увидеть вблизи Великую императрицу, которая издали, как Солнце, несет благодеяния Миру словесности, политики и войны.

Я был в Черногории. Сей народ уже находится под вашим высочайшим Покровительством, но я увидал, что он беден и разорен прошедшей войной. Правду сказать, что за их отношение к Степану Маломуне заслуживают они, как в прежние годы, благодеяний, изливаемых великой Россией. Но что же? Дух невежества и смуты стал причиной разорения народа, который более других досаждал России в этой войне. Посему

«Не рассуждай понапрасну о них, но немедля спасайся, Ибо хотя древняя слава о них не поет, Страшный они и скупой, жаждущий крови народ: Жестоких обычаев их ты остерегайся.»

Историю мою с черногорцами В. И. В. может в подробностях

узнать от великого своего министра Потемкина. Ядолжен был прибыть вместе с Полномочным АрхимандритомЧерногории, дабы припасть к ногам его величества, вместо того чтобы философствовать с мужчинами и складывать в Дрездене стихи для Вдовствующей Курфюрстины Саксонской, а нынче в Варшаве для П онятовского. О, жестокий жребий для столь возвышенной Души, как моя! Я утешаюсь тем, что если римский диктатор Марийумер в нищете, я все-таки живу среди разобщенных польских конфедератов, в надежде возродиться однажды под бессмертной сенью Екатерины II. Но слишком я Малый, чтобы говорить обо мне, и не смею надеяться на помощь и покровительство. И Архимандрит, и бедные Черногорцы, и я надеемся только на благодеяния В. И. В. Пусть же Архимандриту Петру Петровичу будет дарована милость испить в уголке из великого фонтана Императорских благодеяний, а если мне еще суждено отправиться в путь, первую же поездку я совершу в Петербург, чтобы самому объявить о том, что имею честь навеки пребывать перед лицом всего света

В. И. В. покорнейшим и преданнейшим слугой Граф Стефан Заннович.

765

АВПРИ. Ф. 14. Оп. 14Z. Ед. хр. 1. Л. 1–2 об. Оригинал по-итальянски. В деле также хранится французский перевод (л. 4–5) — свидетельство того, что императрица или ее секретари захотели прочесть письмо. Напомним, что во времена Елизаветы Петровны переводили на русский.

766

Второй стихотворный отрывок написан по-французски.

Первое письмо Заннович построил излишне сложно, стараясь разыграть все свои козыри: молодой привлекательный мужчина (прилагается портрет), философ, который может стать историком славного царствования (увы, его постигла та же участь, что и остальных незадачливых историков). Заннович представляется как граф, а не принц, он коронован только как Поэт (но все же коронован), при этом намекая, что он на самом деле погибший Степан Малый. Второе письмо написано предельно просто (почему оно, в отличие от первого, не было переведено с итальянского), и цель его яснее ясного — просьба выслать денег.

2.2. Степан Заннович к Екатерине II, [8 декабря 1775] [767]

Его Императорскому Величеству

Дрезден, 16 Х ^бря1775

Знаете ли Вы, для чего второй раз пишу я Екатерине II, Императрице всея Руси и Покровительнице всех добродетелей? Для того, что нет у меня денег совершить путешествие в Санкт-Петербург. Господь призывает меня в Россию, ибо общий язык и вера делают меня согражданином отважных Русских, Победителей Турок. Наш общий ангел-хранитель побуждает меня беспрестанно писать В. И. В. и стараться поведать о себе. Знаю, что от того скоро стану я богат и счастлив. У Екатерины II премного добродетелей. Прекраснейшая из них состоит в том, чтобы отличать достоинства и награждать их, не взирая на глупцов и на этикет. Кто знает эту великую истину лучше, чем В. И. В.? Потому я все надежды возлагаю на вас. Фридрих III (так!), Король Пруссии, пишет и отвечает мне. Он лев слишком старый, и потому я не получил от него ничего, кроме слов. К тому же Русские в Германии говорят мне, что Екатерина II пишет наравне с Фридрихом III и более его покровительствует литературе и литераторам. Душа великая, для Трона рожденная, без помощи Твоей я пропал!.. Архимандрит Черногории прибегает к моему заступничеству перед В. И. В. Для себя желаю только одного: чтобы Екатерина II жила бессмертною, как Природа, на благо людей мудрых и добродетельных. Надеюсь, что мое первое Письмо и Стихи, обращенные к В. И. В., находятся ныне в Ваших августейших руках, так же как, может быть, и мой Портрет. Не забудьте, что любезное Письмо ваше будет для меня ценнее и дороже, чем Переводной Вексель.

col1_0 здоровья и бодрости и прошу верить, что я без всякой корысти пребываю

В. И. В. преданным почитателем Граф Заннович-Баббиндон.

767

АВПРИ. Ф. 14. Оп. 14Z. Ед. хр. 1. Л. 3-З об. Оригинал по-итальянски.

Анахарсис Клоц и шевалье д’Эон (1792)

В мае 1792 г., в возрасте 64 лет, кавалерша д’Эон отправила из Лондона в подарок Анахарсису Клопу свой гравированный портрет в виде воительницы Афины-Паллады. Народный трибун ответил даме убийственно серьезным посланием, поставив на службу Революции эоновы мифы. Он напечатал его в «Парижской хронике» (Chronique de Paris) 8 июня 1792 г. (№ 161).

Анахарсис Клоц к кавалерше д’Эон, [12 мая 1792] [768]

Париж, 12 мая четвертого года.

Рука фаций вручила мне портрет галльской Минервы. Вместо благодарности я позволю себе заметить Героине нашего времени, что пришло время увековечить ей свою славу, вооружившись с головы до пят, как Фалестра и Жанна д’Арк, чтобы помочь нам избавить мир от адского племени тиранов. Нашей эпической поэме не достает песни о кавалерше д’Эон. Ты спишь, Эон, ты спишь, а деспоты бдят, ты предпочитаешь убранства победоносным доспехам Ахилла. Устыдись и иди, отчизна зовет тебя. Фаланга амазонок полетит по твоим стопам против угнетателей рода человеческого. Приди же, и победа будет за нами.

Анахарсис Клоц.

768

Arsenal, Mss. № 9026. Fol. 33.

Кавалерша 2 июня сообщила, что отправляет своего племянника, «молодого, сильного и смелого, которого любовь к правам человека заставила покинуть английскую службу». 14 июля 1792 г. Клоц, не удовлетворенный ответом, поторопил даму, уверяя, что Военный комитет Национального собрания ждет ее [769] . Д’Эон воспользовался случаем напомнить о себе и обратился к революционному правительству с просьбой призвать ее/его под знамена в армию генерала Дюмурье, сохранив за ней/ним прежнее воинское звание.

769

Mortier R.Anacharsis Cloots ou l’utopie foudroy'ee. Paris: Stock, 1995. P. 284.

24 ноября 1792 г. д’Эон отправляет письма Карно [770] и Анархасису Клоцу [771] . Во втором он напоминает о своем давнем ходатайстве и продолжает игру:

«Не получая никаких новостей от доблестного Анахарсиса Клоца, я потеряла всякую надежду, и храбрость наполовину покинула меня; я горевала от того, что не смогла оказаться в Шампани, я плакала и рыдала над своей судьбой и над прекрасным оружием, которое я здесь заказала для себя и для отмщения моей поруганной отчизны. По счастью, я не купила лошадей и не пошила мундир, ибо если бы я неосторожно покинула одежды, приличные моему полу, не получив патента, женщины подняли бы на смех меня, опрометчивое и безуспешное желание вернуться на войну в моем возрасте».

770

Arsenal, Mss. № 9026. Fol. 17 (Отпуск).

771

Arsenal, Mss. № 9026. Fol. 18–21. (Отпуск).