Авантюристы. Книга 7
Шрифт:
Увидев подходящих двух офицеров СС, конвой вытянулся по стойке смирно, рявкнув на пленных и те не поняв команды произнесенной на немецком: – Руи,– тем не менее, замерли, вытянув шеи в сторону подошедших эсэсовцев, им все еще было в новинку и в любопытство. Выскочивший из ворот обер-лейтенант, вскинул руку и доложил, как положено, преданно тараща синие, арийские глаза. Здесь пока распоряжался Вермахт, оторвав от своего организма целый взвод пехоты.
Михаил махнул рукой, скривившись недовольно и спросил обер-лейтенанта:
– Скажите, герр обер-лейтенант, каковы дальнейшие мероприятия запланированы вами в отношении контингента поступающего в этот лагерь?
– Не могу знать, герр штурмбанфюрер. Жду указаний. Пока таковых нет. Наша задача, обеспечить охрану, пока пленные не будут переданы в ведомство военной полиции – СД.
– Питание вы, я вижу, также организовывать не собираетесь?
– Не имеем возможности, герр
– Возможность придется изыскать, герр обер-лейтенант. Мы гуманная нация, в отличие от этих недочеловеков и подписали все конвенции. Проявите солдатскую смекалку. Вам необходимо превратить этот лагерь из концентрационного в фильтрационный. Слушайте задачу. Всех пленных, немедленно разогнать к чертовой матери. Пусть русские сами кормят своих соотечественников, не пожелавших воевать. Вермахт не может тратить силы и средства на их охрану и содержание. Пусть убираются на все четыре стороны, с условием не путаться под ногами наступающей германской армии. Выдать всем временные аусвайсы, с печатью и пусть катятся ко всем чертям. Выпускать по три человека, вон в ту сторону,– Михаил ткнул пальцем в сторону жиденькой рощицы, на краю поля.– Пока первая тройка не отойдет вон к тому лесу, следующих не выпускать. Не хватало нам еще толп этих на дорогах. Выдавать каждому стандартный армейский сухой паек и гнать в шею. Пусть расходятся по домам и работают, раз воевать не хотят. Вам понятна поставленная задача? Директива подписана самим фюрером от вчерашнего числа за номером 1409/41. Мне думается весьма своевременно позаботился фюрер о решении этого вопроса и как всегда решение принял гениальное. Хайль Гитлер!
– Хайль!– обрадовался обер-лейтенант и тут же озабоченно наморщил лоб. Задача обеспечить пленных питанием и выдать суточный запас продуктов, отпуская, ему показалась невыполнимой и он набрался смелости спросить:
– Герр штурмбанфюрер, с продовольствием проблема. Имеющееся в наличии, предназначено для своих нужд.
– Разрешаю, для выполнения задачи, изымать продукты из проходящего мимо транспорта. Того, что движется с востока. Выставить патруль и группу осмотра. Излишки, не обозначенные в сопроводительных документах, считать трофеем принадлежащим Рейху и использовать для снабжения пленных русских. Изымайте все, что посчитаете нужным, для выполнения поставленной задачи.
Обер-лейтенант – парень сообразительный, моментально смекнул, какой уровень официального мародерства ему только что предоставлен и гаркнув: – Яволь,– приступил к выполнению поставленной задачи с истинно арийской расторопностью. Его гренадеры так же обрадовались предоставленной возможности слегка потрясти «тыловых крыс» и принялись за это со всем усердием. В первом же грузовичке остановленном ими, были обнаружены незадокументированные грузы и из кузова полетели на обочину коробки с сухим пайком и мешки с пшеном. Сопровождающий колонну из пяти таких грузовиков гауптман был вежливо послан сначала к чертям собачьим, а потом к штурмбанфюреру, когда он стал настаивать на выдаче ему каких-то расписок и официально принять груз.
Гауптманом занялся Сергей, выпотрошив его при содействии двух солдатиков Вермахта до исподнего и обнаружившего в личных вещах очень много интересного. В том числе несколько сотен тысяч советских рублей с лицом их большевистского вождя на купюрах. Сергей совал купюры в лицо гауптмана и тот трясся осенним листом, проклиная себя за строптивость несвоевременно продемонстрированную.
– К большевикам собрался перебежать?– орал на него Сергей.– Для этого деньги припас? Расстрелять,– приказал он солдатам и те растерянно затоптались рядом с гауптманом. За такую мелочь, как трофейные деньги, можно было расстреливать каждого второго. Командование, через офицеров постоянно объясняло, что денежные знаки советские выбрасывать и уничтожать не следует, что используя их, Рейх наносит экономический ущерб большевикам. Рекомендовалось их сдавать в полковую сберкассу и даже был назначен обменный курс на оккупационные марки. Но многие солдаты не торопились это делать, справедливо полагая, что раз рубли в обороте сохраняются, а они на территории России, то возможно им они еще понадобятся при расчетах с местным населением. И вдруг «расстрелять».
– Что замялись? У самих рыло в пуху? Ладно отставить. Пшел вон отсюда, мерзавец,– рявкнул Сергей и гауптман, подхватив свое барахло, запрыгал в сторону грузовиков, крестясь и поминая всех святых, которых ему удалось вспомнить.
Пяти выпотрошенных грузовиков обер-лейтенанту показалось недостаточно для выполнения задачи и он продолжил разрешенный ему разбой, распорядившись варить для пленных пшенку и одновременно начинать их выпроваживать с территории лагеря. Мобилизованные для нужд лагеря три полевые кухни, кстати проезжавшие мимо, в сторону, правда, фронта, дымили трубами и распространяли вокруг запах солдатской каши. Пленные, услышав что их собираются отпускать, да еще и документ какой-то выдав, не верили своим ушам и столпились у выхода из лагеря. Поверили, когда первая тройка, получив аусвайсы, сухие пайки и котелок каши на троих с ложками, умотала в сторону рощи. В руки им сунули еще и по буханке хлеба, который к радости обер-лейтенанта был обнаружен его подчиненными в следующем «караване». Хлеб был недельной давности и им можно было убить, если ударить по голове, но пленные не привередничали и это обер-лейтенанта так же радовало. Русские, как он заметил, вообще народ не прихотливый. Штурмбанфюреры, проследив за начальным этапом фильтрационных мероприятий, наконец-то ушли в штаб 4-ой воздушной армии, пообещав заглянуть через пару часов и обер-лейтенант с резкой фамилией Багонетт – штык, тут же принялся доказывать что не зря ее носит. И что он не только на фронте умеет выполнять поставленные перед ним командованием задачи, но в любом месте. День этот у обер-лейтенанта был самым удачным с первого дня этой Восточной компании. Ему, правда везло, и ранений он пока с контузиями не получал, но вот так проявить свою власть ему довелось впервые и это ему откровенно нравилось. Исключительно для успешного выполнения поставленной задачи, он тормозил автотранспорт и тряс трофейщиков – крыс тыловых со всем усердием конфисковывая для нужд лагеря все, по его мнению, необходимое. К его удивлению транспорт двигался с востока набитый битком, а сопровождающие его тыловики объясняли это тем, что не хотели гнать транспорт порожняком и с готовностью делились содержимым.
Особенно порадовали обер-лейтенанта и его подчиненных, несколько обнаруженных на одном из грузовиков бочек с русским салом и в нем же пару ящиков с копченой колбасой. Фельдфебель, везущий эти деликатесы, попробовал возразить и воспрепятствовать изъятию груза, но обер-лейтенант уже поднаторевший в разборках с тыловиками, моментально поставил его на место.
– Мы выполняем директиву самого Фюрера. Понимаешь ты это, болван? Посмотри сколько у нас пленных иванов и всех нужно накормить. Пойди сам к ним и скажи, что ты не дашь им сало и колбасу, только не забудь взять с собой пачку соли.
– Зачем соль, герр обер-лейтенант?– не понял фельдфебель каверзы, которую ему подстраивает Багонет.
– Когда они тебя живьем жрать станут, высыпешь себе на голову, чтобы русские потом не написали жалобу в Берлин, что их кормят пресной пищей,– пояснил обер-лейтенант, злорадно ухмыляясь. Фельдфебель боязливо покосился на русских пленных и возражать против экспроприации прекратил. Подчиненные обер-лейтенанта в этот день выполняли его распоряжения особенно расторопно и лагерь концентрационный в течение часа был ими успешно перепрофилирован в фильтрационный пункт. Количество пленных уменьшалось в нем на глазах, благодаря находчивости писаря, который предложил для ускорения процедуры, не выдавать русским новых аусвайсов, а ставить печать в красноармейские книжки и в них же делать соответствующую запись регистрационную. Поэтому вновь поступающие группы пленных вообще не задерживались в лагере и получив кашу, булку хлеба, сухпаек и печать в красноармейскую книжку, выпроваживались прочь.
– Дафай, дафай, идрен фошь,– подгоняли охранники получивших все что им положено пленных.
Некоторые пленные кланялись благодарно им на прощанье и даже пытались обнять, пугая солдат Вермахта проявлением русской сентиментальности. Потом привыкли и к этой русской манере и хлопая по плечам очередную тройку освобождающуюся, караульные ворчали: – Пошель, не хрен, идрен матрон,– языковой барьер незаметно для сторон рушился и русские кричали уходя: – Даньке, зяр гуд,– Багонет, войдя во вкус, «чистил» проходящий мимо транспорт, вываливая из него, рядом с проволочным заграждением терриконы барахла трофейного, которое по его мнению несомненно должно было способствовать выполнению возложенной на него миссии. Даже патефон конфисковал для нужд лагеря с русскими пластинками и тут же приказал его завести. Разухабистый женский голос понесся над головами и русские довольно заулыбались. Судя по всему, песня им нравилась.
«Валенки, да валенки… ох не подшиты стареньки…»,– неслось над лагерем и вновь прибывшие пленные и их конвоиры удивленно пялились, открыв рты на развернувшиеся фильтрационные мероприятия. Конвоиры, получив по шмату сала, кругу копченой колбасы и кружке шнапса, удивляться переставали, выпив эту кружку и даже пытались подпевать патефону.
Обер-лейтенант приказал выдавать русским желающим еще и махорку, которой ошибочно выгрузил несколько ящиков, перепутав с сигаретами. Сам он был не курящим и когда увидел что ему подсунула «тыловая крыса» заместо нормального продукта, то брезгливо сморщившись, разрешил брать «махру» пленным русским, кто сколько хочет. Увидев же какие огромные самокрутки эти варвары скручивают из газет и какие клубы дыма выпускают из своих легких, он схватился в ужасе за голову.