Авантюристы
Шрифт:
— Так, младший Занович тотчас ускакал в Москву, как Потемкин из Шклова выехал в Дубровну? — спросила императрица, что-то соображая.
— В ту же ночь, государыня, — отвечал Вяземский.
— Так… Я полагаю, что они догадались, зачем уехал Потемкин, — сказала она, как бы размышляя вслух.
— Да и еврея, верно, видели, как он приходил к его светлости, — добавил Вяземский.
— Да, точно… Особливо же когда еврей, побывав у Григория Александровича, тотчас же стал покупать фальшивые ассигнации. Теперь это для меня ясно: понявши опасность, братья стакнулись, и вот меньшой поскакал в Петербург якобы объявить… Но разумным распоряжением Энгельгардта он, младший Занович, был схвачен?
— Точно так, государыня, у самой заставы, и с ним найдено более семисот тысяч сторублевых фальшивых ассигнаций.
— Шутка сказать! На семьдесят с лишком миллионов! Да у меня и в казне столько нет в наличности, — глядя в красивые глаза Ланского, говорила императрица. — Так он сказал Шешковскому, что вез эти ассигнации предъявить?
— Так точно, государыня.
— Ах, плут! А когда он воротился из-за границы?
— Еще зимой, государыня.
— Что ж он тогда же не предъявил? А вот догадался, что еврей… как его?
— Берко Изаксон.
— Так вот, когда Изаксон донес на них, предъявил Потемкину их плутни, так тогда и они вздумали предъявлять.
— Да ведь станок, государыня, печатный нашли у них по обыску и доски.
— А ты видел станок?
— Видел, государыня, он у нас при деле.
— Искусно сделан?
— С таким, государыня, мастерством сделан, что превосходит наши казенные станки. Видно, что искусный резчик за границей делал. Только видно, что не русский: смешал литеру наш с литерой иже, и вышло ассигиация.
Вяземский достал из папки одну фальшивую ассигнацию и подал императрице:
— Вот, государыня, изволь сама видеть.
— Вижу, вижу, — приглядывалась она к бумажке, — искусная подделка… Да, точно, ассигиация.
Она через стол подала ее Ланскому.
— Посмотри, какие мастера.
Подошли взглянуть на бумажку и Нарышкин с Храповицким.
— Матушка, отдай мне эту бумажку, — сказал первый из них, рассматривая ассигнацию.
— А зачем тебе? — спросила Екатерина.
— Державинской теще подарю: она все берет, ничем не брезгует. [7]
Note7
"Дневник Храповицкого", стр. 389, 392 и 395. (Авт.).
Императрица погрозила ему пальцем, а по строгим глазам Вяземского скользнула усмешка.
— Говорят, князь, будто ты теснишь Державина? — взглянула на него императрица.
— Помилуй, государыня! Мне ли его теснить? Он всех теснит, — лукаво ответил генерал-прокурор, — я бы посадил его на место Шешковского, всему бы Парнасу досталось.
Екатерина только улыбнулась.
— Ну а этот, что с Зановичем в Москве накрыли при ассигнациях? — спросила она. — Как его?.. Санмораль, кажется?.. Monsieur Sans-moral?
— Салморан, государыня.
— Ну Салморан, Sans-moral, все равно. Это что за птица?
— Он, государыня, состоит учителем в Зоричевом кадетском корпусе.
— И был соучастником этих плутов Зановичей.
— Так точно, государыня. Он Шешковскому во всем признался. Как известно тебе, государыня, Зорич замотался, вошел в неоплатные долги, при его-то богатстве. Вот Зановичи и обещались выплатить за него все долги.
— Вот такими-то денежками, — заметила императрица, указав на фальшивую ассигнацию.
— Именно. Так Зановичи и обещались расплатиться с кредиторами Зорича, с тем чтобы он отдал им Шклов с принадлежащим к нему имением в их управление на столько лет, пока они не получат своей суммы с процентами; Зоричу же обязывались давать в год по сту тысяч на прожитие.
— Каковы молодцы! Именно все messieurs Sans-morals…
— Так точно, государыня. Так вот этот Салморан и открыл Шешковскому, что Зановичи просиживали с Зоричем, запершись, целые ночи, уговаривая его по сему предмету.
— Значит, он не поддавался, что его должно было уговаривать? — живо спросила императрица.
— Должно полагать, государыня… Так вот этот Салморан и употреблен был в посредство, ибо Зорич ему доверял.
— Что же Зорич? — с тою же живостью допрашивала Екатерина.
— А Салморан, государыня, Зорича оправляет, якобы он не знал о фальшивых ассигнациях.
У Екатерины точно камень с сердца свалился:
— Не знал?.. Я так и думала… Зорич, можно сказать, две души имеет: любит доброе, но делает худое, храбр в деле с неприятелем, но лично трус. [8]
Note8
Подлинные слова императрицы. "Дневник Храповицкого", стр. 125. (Авт.).
Вяземский поклонился.
— Но с другой стороны, ваше величество, — продолжал он докладывать, — в деле имеются указания, будто Зорич неоднократно говаривал, что скоро заплатит свои долги и будет опять богат, что и подало сенату подозрение, что сам Зорич участвовал в делании ассигнаций или же был о том сведом. [9]
— Подозрение это, однако, — возразила императрица, — ничем не подтверждается, как я вижу из доклада: Салморан, сам же ты говоришь, оправил его.
Note9
"Записки Энгельгардта", стр. 31. (Авт.).
— Точно, государыня, оправил.
— А Зановичи?
— И они, государыня, оправили.
— Значит, Зорич мог и на самом деле говорить, что он скоро расплатится с долгами и снова будет богат от Зановичей, положим, но все же он мог не знать, что его и вызволят из долгов, и обогатят фальшивыми ассигнациями.
— Точно, ваше величество, мог и не знать.
— Знал, значит, только Салморан, яко посредник, и братья Зановичи, яко совершители и затейщики всего сего гнусного замысла. А Неранчич? — спросила она.