Авантюры Прантиша Вырвича, школяра и шпика
Шрифт:
Лёдник посмотрел в глаза Прантишу темными грустными глазами.
– Я не шляхтич, но у меня тоже есть родина. И мне больно видеть, как она гибнет из-за…
Доктор умолк, но Вырвич понял, что он хотел сказать. И возразить было тяжело, потому что старший Вырвич тоже пенял на магнатов, которые готовы союзничать с любым иноземным врагом, лишь бы победить друг друга. Оба некоторое время молчали, наблюдая, как сосны машут ветвями, будто просят спасения от неминуемой стужи.
– Доктор, а твой учитель Иван Ренич мог знать рецепт философского камня?
Лёдник со скепсисом хмыкнул.
– Не помню такого за паном Иваном… Он и меня отговаривал в дурное дело лезть – жаль, я не послушал из-за гордыни своей.
– Но Мартин Радзивилл у него же книги заказывал!
– Вот
Лёдник даже зубами скрипнул.
– Ничего! – Прантиш выхватил письмо из рук слуги. – Найдем Александра Сапегу, попросим помощи!
Лекарь нахмурился.
– Сапега против Радзивилла, да еще в его вотчине, даже с решением Трибунала и тремя сотнями солдат – бессилен. Хорошо, если Героним Жестокий не отважится его силою со своей земли вытурить. И покровительство магнатов – дело ненадежное. Он тебе кубок подаст, и тут же этим кубком зубы выбьет. Племянник Геронима «Пане Коханку» так шутить любит. Магнаты… – Лёдник вздохнул и отмахнулся от худого осеннего комара, который прицеливался к его длинному носу. – Нечего бедному человеку в их игры ввязываться. Мой знакомый по Праге, доктор Бахстром, к Герониму Радзивиллу устроился было… Думал золотом засыпаться. А пан в каждой ложке яд подозревал, так же, как в каждом взгляде жены своей, Терезы, измену. Женщину под замок посадил, следил за каждым шагом… А она же не абы кто – дочь подскарбия надворного! Вот Бахстром и пожалел красавицу. Помог ей сбежать. Убежала молодка, отец за нее заступился, развод сладили. А Бахстром оказался хромым лисенком, которого в разоренном курятнике бросили. Убегал от радзивилловской шайки сломя голову, попросил убежища у Аскерков в Шацке… Так Радзивиллы туда целое войско пригнали! И что думаешь, родственники пани Терезы доктору помогли? Кто он такой? Пыль на шляхетской обуви. Вот тебе и служение прекрасной даме.
Лёдник сердито надвинул глубже на голову снятую с жолнера шляпу, прикрыв шрам от судейской сабли.
– Но ты же сам пошел на службу к Мартину Радзивиллу, где хапнул горя! – упрекнул Прантиш. – Чем ты тогда думал?
– Чем думает одержимый человек? – тяжело вздохнул Лёдник. – Я тогда недалеко от чокнутого Мартина ушел. Представляешь, когда брат его замок штурмовал, Мартин вдохновенно играл на скрипке! Правда, я этого не слышал, так как ко мне в подземелье звуки не доносились. Но и я, когда судебные исполнители дверь в мой дом ломали, из одной колбы в другую жидкость переливал и капли считал, как аккорды самой лучшей музыки.
Бывший алхимик покаянно вздохнул.
– Сейчас бы не музыку слушать, а поесть… – проворчал Прантиш, оглядываясь по сторонам. В конце концов, в литвинском лесу тутошний человек с голоду помереть не может: хоть гриб какой-нибудь да ухватит… А вон, кажется, лисички наивно-нахально желтеют, знак подают – съешь нас, бедный школяр!
– Тсс… На землю… – тревожно шепнул Лёдник и, схватив хозяина твердой рукой за загривок, повалил лицом в заплесневелые листья, видимо, окончательно забыв о своей обиде и обещании помнить свое рабское место. На дороге послышался стук копыт. Прантиш лежал, сжимая эфес сабли, и страха не было. Десять всадников, Юдицкого не видно… Да они с Лёдником, если что, порубят этих псов как крапиву!
Всадники проехали, стало тихо, только комары зудели.
– Вперед! – Лёдник толкнул хозяина. – И саблю больше не выхватывай без причины… Вояка… Господи Боже мой, все у меня не по-людски, будто жизнь мою выдумал поэт с богатой, но бездарной фантазией! Одну панну – освобождать, второй – письмо передавать…
Солнце решило, что на сегодня выдало все свое нищенское золото, и с облегчением спряталось за ближайшую тучу. Та недовольно сыпанула дождем.
– Подвиг во имя прекрасной дамы – это не бездарная фантазия! – оптимистично отозвался Прантиш, представив очаровательные глазки панны Богинской, а его слуга только вздохнул. до Слуцка оставалось три дня пути, не короткого и не легкого.
…З капытоў будуць кубачкi,З капытоў будуць,Лiгiцiгi-лiгiрулi, вой ды з мазурамi,Кубачкi! [8]Глава пятая
Как Прантиш и его слуга немцами стали
Леонардо да Винчи в своем «Бестиарии» написал, что совы мстят тем, кто над ними насмехается – выклевывают глаза. Леонардо считал, что глазастые птицы только этой пищей и могут прокормиться.
Правда, сова, которую Прантиш увидел вчера вечером, питалась точно не человечьими глазами, а мышами. Подсмотрел немного ее охоту… Вот и они с Лёдником сейчас как мыши. Того и гляди, кто-то когти в бока запустит. Хотя лес для литвина – это же спасение, не так, как для некоторых, которые отождествляли его с первобытным хаосом, или с лабиринтом, где живет Минотавр… Достаточно, правда, и здешнего медведя, чтобы к Абраму на пиво отправиться. Но покуда ничего крупнее совы школяр с доктором не встретили. Не нашли и святое дерево Перидексион, плодами которого питаются голуби, а змеи даже от его тени убегают. Не росло здесь и дерево Иггдрасиль, по которому души умерших уходят на тот свет…. Наверху дерева Иггдрасиль живет орел, под корнями – дракон, а по стволу бегает туда-сюда белка Рататоск, воплощая суетливый человеческий мир. Это все Лёдник по дороге засорял вихрастую Прантишеву голову ненужными цитатами, очевидно, решив, что его священный долг – доучить своего хозяина вместо иезуитов. Ха! Те обломились, и сыну полоцкого скорняка ничего не светило на неурожайной ниве Прантишевого образования. Зато местный леший за последний день не однажды подбрасывал путникам под ноги поваленную ель или поливал неожиданным, как приступ старческого кашля, дождем. Да, имея в карманах золотые дукаты, на грибах да орехах жить грустно…
8
Из копытец будут чашечки, / Из копытец будут, / Лигитиги-лигирули, ой да с мазурами, / Чашечки! (бел.)
Лёдник вышагивал рядом, бормоча длиннющие фразы из «Опытов» философа-французика Монтеня, до которого Прантишу не было никакого дела, как и до глупой скандинавской белки Рататоск. Вдруг доктор схватил Вырвича за плечо и остановился. Прантиш прислушался… В их сторону с треском и воплями кто-то ломился через кусты. Лёдник оттащил Прантиша под разлапистую ель, хотя Вырвича так и подмывало рвануться вперед и испробовать саблю на неизвестной опасности. Но воспоминание об одном вчерашнем вытаскивании сабли из ножен было таким неприятным, что Вырвич, как советовал Лёдник, решил переждать. А тот, однако, достал из-за пояса пистолет. Прантиш не стал озвучивать, что Вырвич-старший, как и многие приверженцы сарматских обычаев, считал употребление пистолетов признаком упадка шляхетского боевого мастерства, хотя и соглашался, что шляхтич должен уметь из пистолета попасть белке в глаз. В конце-концов, Лёдник – не шляхтич, а мещанин, вот пусть и стреляет.
– Пресвятая Богородица, спаси!
Со стороны дороги бежали двое мужиков в обычных засаленных кафтанах и магерках, по всему видно, сильно перепуганные. Один на бегу пробовал молиться, второй выкрикивал, будто заикался:
– Цмок! Цмок! Дракон!
Навряд ли он таким образом намекал на поцелуи. Что же, простые люди, известно, и сову посчитают нечистой силой. Когда бедняги, спотыкаясь на влажных корнях и обдираясь о ветки, отбежали довольно далеко, Лёдник с Вырвичем достаточно осторожно двинулись дальше: то, что напугало мужиков, должно было находиться на дороге немного впереди.
Конец ознакомительного фрагмента.