Аватар/Селфи
Шрифт:
– Ах, ну да, – кивнул Лейс. – Так что, ты хочешь продолжения?
– Si. Por favor. Я тебя люблю. Пожалуйста, прости меня. Иди сюда, мой любимый, мой красивый, мой маленький мальчик…
В комнате повисла гнетущая пауза.
– Ты что? – удивилась женщина, заметив, как помертвело лицо юноши.
– Ничего, так… Просто дурные воспоминания о некоторых манипуляциях… А что касается тебя, моя дорогая, то повернись ко мне спиной. Ага, просто отлично. А теперь встань на локти и на колени. Прогнись и замри. Ты ведь любишь поиграть в игры? Сейчас поиграем. – Лейс порылся в ящиках прикроватной тумбочки и выудил на свет четыре гибких лиша – шнура, при помощи которого Амада крепила к своей ноге доску для серфинга.
– Но – вдруг мне не понравится? – застыдилась женщина.
– Не переживай, понравится, – на губах Лейса заиграла глумливая улыбка, – что-что, а это я тебе обещаю.
И он был прав: Амаде, любительнице скоростного серфинга и жёсткого секса, это очень понравилось.
Через год, 26 апреля 2000 года, одетый в парадный мундир fariik – именно так на арабском звучит звание генерала-лейтенанта египетской армии – Рамадан сидел за письменным столом своего кабинета, в доме, в Рамлехе. Перед Рамаданом лежало личное дело Рамзи Эль-Каеда, открытое на странице с его биографией и послужным списком. С фотографии, приклеенной к делу, на Рамадана смотрело ещё совсем молодое, улыбчивое лицо с яркими, живыми глазами. Но Рамадан глядел не на карточку Рамзи, и не на лист чистой белой бумаги, который ждал его заключительного слова, а в окно. Там, за калиткой дома, Рамадан видел два автомобиля. Один – служебный, с водителем, готовым отвезти его и Лейса в Управление расследований государственной безопасности Египта, второй – чёрный джип обязательного сопровождения. Рядом с охраной стояли и спорили двое.
Это были юноша и девушка: восемнадцатилетний, повзрослевший и сильно вытянувшийся вверх Лейс, и абсолютно не знакомая Рамадану новая подружка его сына. Рамадан задумчиво оценил мимику на лицах этих двоих: холодное, непроницаемое лицо Лейса, который глядел на девушку озадаченно и зло, и печальный, словно молящий взгляд, девушки. Смотрелась молодая пара странно. Лейс был одет в строгий чёрный костюм с чёрным галстуком и белой рубашкой, а на девушке красовалось кокетливое нарядное лёгкое летнее платье. Лейс нервно грыз губы и изредка отрицательно качал головой. Девушка о чём-то жалобно его молила и всё пыталась прикоснуться к нему. Но как только девушка дотронулась до плеча Лейса, тот быстро перехватил руку подружки и, бросив косой, настороженный взгляд на открытое окно кабинета Рамадана, потащил девушку за калитку.
«Ну, всё понятно. Лейс снова пытается отделаться от очередной девчонки, а та говорит, что хочет остаться с ним. Интересно, и когда только всё это закончится?..» – Тяжело вздохнув, Рамадан перевёл взгляд на белый лист незакрытого дела Рамзи.
« – Мой сын не умеет ни любить, ни прощать, – сказал Рамадан Рамзи два года назад, оповестив того о жестокой выходке Лейса с испанкой.
– Твой сын умеет и любить, и прощать больше, чем ты думаешь, – упрямо возразил тогда Рамзи. – Не будем осуждать сеньориту Альварес, тем более что она своё уже получила… А что касается Лейса, то ты должен понять то, что однажды понял и принял я: твой сын никогда не будет таким же, как все его сверстники. То, что считается нормальным для нас, скажем так, нормальных людей, для Лейса определяется совершенно другими критериями. Из-за того, что случилось с ним в детстве, твой сын не рос как нормальный ребёнок. Нормальные дети ищут любви и объятий. А первым человеком, признавшимся Лейсу в любви, был его хозяин. Вакас своей любовью поставил его на колени. Из-за этой любви Лейс девять лет был постоянно настороже, попеременно испытывая страх, боль, любовь, ненависть и унижение. А в перерывах между болью и страхом его, ребёнка, всегда с удовольствием жалели женщины, присланные Саидом… Фактически, все девять лет Лейс был игрушкой в чужих руках. Ты никогда не задумывался над тем, что у Лейса просто не было детства? И теперь это детство возвращается к нему… Пойми, брат, в теле твоего, уже взрослого сына, болтается душа так и не выросшего, не прожившего детства, мальчишки. И этот мальчишка – любознательный, упрямый, сметливый, но – очень честный.
Тогда Рамадан улыбнулся, но спрятал глаза. Рамзи фыркнул, правильно оценив реакцию старшего брата:
– Рамадан, ты хоть понимаешь, почему Лейс ведёт себя именно так? Если подросток постоянно напуган, он вырастет ожесточенным. Если мальчишка одинок, то он будет искать приятелей. Но если ребёнок постоянно испытывает боль и страх, то он, скорей всего, вырастет садистом. И Лейс почти дошёл до этой, последней черты. В тринадцать лет его сверстники вовсю выплёскивали эмоции: ходили в школу, играли в футбол, дрались. А Лейс в этом возрасте стал экспертом по всем видам страха, любви и боли… А когда любовь проиграла, а страх победил, Лейс взял в руки оружие и убил человека. Зачем, по-твоему, Саид отдал Лейса Вакасу, зная о противоестественных наклонностях этого «учителя»?
– Сконструировать Стокгольмский синдром? – предположил тогда Рамадан. – Но ведь, несмотря на популярность этого заезженного термина, синдром выживания заложника на практике встречается крайне редко.
– Да, всего лишь в восьми процентах на тысячу двести случаев. И выражается это не так, как привыкли думать мы, вполне нормальные люди. Помнишь, Рамадан, Лейс рассказывал, что когда террористы совершают налёт, они не сразу убивают мужчин и женщин, а сначала отделяют детей от взрослых и требуют, чтобы дети указали боевикам, кто их родители? Перед тем, как увезти детей с собой, террористы заставляют детей убивать отца, мать, брата или сестру. Это – как скрепление сделки с дьяволом. Как гарантия того, что ребёнок никогда не сможет заставить себя вернуться домой, потому что чувство вины перевесит чувство страха… У Лейса не было родителей, которых можно было убить. И Саид сделал так, чтобы Лейс искал любви у хозяина. Саид знал: для того, чтобы забрать себе душу мальчика, ему нужно будет заставить Лейса убить того, кого он любил, к кому привязался…. К сожалению, расчёт Саида во многом оправдался. Вот это и был Стокгольмский синдром. И выразился он в том, что жертва – а Лейс был именно жертвой – оправдывала все действия своего хозяина, одновременно любя и ненавидя его. А потом у Лейса возникла эмпатическая связь с агрессором, и эффект оказался взаимным. Поэтому-то Вакас и открыл Лейсу правду о том, как его зовут, не взирая на то, что Лейс убивал его. Вакас велел Лейсу уходить только потому, чтобы этот мальчик, которого он – пусть, и своеобразно – но любил, никому не достался… Вакас проклял Лейса, чтобы тот никогда не смог вернуться к Саиду. И это было лучшее, что Вакас сделал для него… Однако, убив Вакаса, и позже, выживая в Лахоре, спасаясь от преследовавшего его Саида, мальчик оказался один на один со своей болью. Он пережил своё раскаяние и вину сам, один… А потом в жизнь Лейса ворвался ты, Рамадан – ты, который много лет назад его бросил. Ты, которого Лейс, возможно, когда-то винил за всё, что с ним было… Да, у тебя была причина уехать от четырехлетнего малыша: ты выполнял свой долг, а я, как твой телохранитель, выполнял свой. Но факт остаётся фактом. Ты и я – мы оба его бросили. Но самое ужасное, что если бы нам с тобой был снова предоставлен выбор, то мы бы – и ты, и я – снова выбрали бы свой долг. А твой сын понял это и принял. И никогда, ни разу, ни одним словом не упрекнул ни тебя, ни меня, что мы его попросту предали… Лейс сделал то, что не смог когда-то сделать ты, Рамадан: Лейс простил тебя. И ты говоришь, что твой сын не умеет ни любить, ни прощать? Тогда что же тогда вообще любовь и прощение?..».
Рамадан потёр ладонью ноющую левую сторону грудной клетки и медленно встал. Оправил мундир и шагнул к окну. Служебная машина и джип сопровождения всё также стояли там, перед его домом, всё с тем же спокойным терпением дожидаясь его, высокого вершителя судеб. Охрана не волновалась: в распоряжении господина генерала-лейтенанта Рамадана Эль-Каеда была ещё четверть часа. Рамадан пригладил припорошенные снегом виски и поискал Лейса глазами. Теперь подружка Лейса плакала навзрыд, а Лейс, склонив голову вниз, продолжал упрямо грызть губы.
«За что же такая жестокость?», – прочитал Рамадан по губам девушки.
« – Ты знаешь, Рамадан, что больше всего удивляет меня в Лейсе? – две недели назад спросил брата Рамзи.
– Даже не представляю, – усмехнулся тогда Рамадан.
– Умение сочетать несочетаемое. Демоны Лейса мирно уживаются с его ангелами. Однажды это помогло Лейсу выжить… Рамадан, запомни это и никогда не меняй своего сына. Пусть Лейс остаётся таким, какой он есть – человеком, в котором есть и всё хорошее, и всё дурное. Однажды всё это понадобится ему, когда наступит его «миг кайрос». Лейс слишком любит жизнь и не принимает смерти. А значит, он всё ещё терзается страхами прошлого.
– А что, у Лейса есть страхи? У меня такое ощущение, что он у нас вообще ничего не боится, – улыбнулся тогда Рамадан.
– А разве Лейс никогда не рассказывал тебе о том, что он чувствует запахи? Есть у него такой дар. И если жизнь для него пахнет морем и солнцем, то смрад страха Лейс отождествляет только с запахом крысы… Ты помнишь, как приехал за Лейсом в Лахор, Рамадан? А знаешь, почему Лейс тогда позволил тебе увезти его из больницы? Он собирался выбраться из Пакистана любой ценой, лишь бы больше не быть ничьей крысой. Но ты насильно привёл его в свой дом, и Лейс решил, что ты – его новый хозяин. Тебе никогда не приходило в голову, Рамадан, что Лейс собирался убить тебя? Ведь, ненавидя свой страх, Лейс был готов покарать тебя за то, что ему снова пришлось встать на колени. Но ты назвал мальчика сыном, и это спасло вас двоих… А помнишь, как ты искал врача для Лейса? Я рад, что тогда ты позволил мне привезти в Александрию доктора, который нашёл мальчика на пороге больницы в Лахоре. И я рад, что ты разрешил врачу заняться психикой Лейса… Ты помнишь, Рамадан, что сказал нам этот врач перед своим отъездом? Душа Лейса похожа на его спину. Там слишком глубокие раны, но если наложить швы, то это ограничит движения Лейса. И что полное выздоровление твоего сына наступит в тот день, когда Лейс убьёт в себе страх крысы.