Аватара
Шрифт:
— Спасибо, дружок. Теперь вот что: ночь коротка, тебе нужно успеть на автобус, когда пассажиры спят — а нам еще многое нужно обдумать. Но сперва, быть может… м-м-м?
Тепло охватило его.
— М-м-м-м, — отвечал он.
Глава 5
В трех километрах к востоку от Гефестианского моря и в двух тысячах километрах к северу от Эополиса поднималось нагорье. Во время миграций последнего века его заселяли в основном, эмигранты из Северной Европы. Подобно большинству колонистов, научившихся выживать за пределами первого на планете Города, вдали от его технологической поддержки, они селились поближе к своей родне. Фермеры, пастухи, дровосеки и охотники вели примитивную жизнь, не пользуясь никакими машинами, учитывая баснословную дороговизну их доставки с Земли. Потом на Деметре начала развиваться промышленность, посулившая обеспечить их современным оборудованием, однако его потребовалось немного, потому что выработавшийся за это время образ жизни, можно сказать, гармонировал со здешней природой. Больше того, эти люди не стремились попасть в зависимость от кого бы то ни было, поскольку — как и предки — стремились избавиться от правительств, корпораций, союзов и других монополий. Стремление это наследовалось.
Люди, столь ценившие свою независимость, сливались в единый народ. И хотя в домах многие пользовались своим родным языком, но в общественных делах компенсировали их разнообразие новым диалектом английского. Традиции сливались вместе, мутировали, вдруг врывались в жизнь. Например, в пору зимнего солнцестояния, когда холод, хмурая погода и снег приходили в эту часть континента, названную Ионией, они справляли святки (но не Рождество, отмечавшееся по земному календарю) веселыми пирушками, украшениями, подарками и свадьбами. Проходила половина деметрианского года, и появлялся новый повод для сборищ, более склонных к превращению в вакханалии. Тогда костер давал издали знаки костру, а люди вокруг них, от заката до восхода, плясали, пели, ели, шутили, играли, соревновались, занимались любовью. В течение трех последних лет Кейтлин Маргарет Малрайен пела всем, кто собирался на Тролльберге, — когда не отвлекали праздничные удовольствия. Она вновь шла туда пешком по фунтовой дороге, поскольку это путешествие составляло часть всей забавы. На ходу она разучивала последнюю песню, сочиненную специально к празднику, чистым сопрано выводя вальсовый ритм:
На синее серебро росинка легла,И летняя мглаСмотри, как светла.Собирайтесь, сходитесь, идите вперед,Музыка лета зовет,И земля поет.Пальцы Кейтлин бегали по клавиатуре сонадора, который она придерживала локтем левой руки; запрограммированный на голос флейты — хотя и громче ее, — ящик красного дерева выводил мелодию:
С радостью — вверх, и с радостью — вниз,Слышишь — танцует смех!От цветущих полей до снежных вершинВсе в предвкушенье утех.Пыль поднималась из-под ног. А вокруг дремали высоты в янтарных лучах клонящегося на запад Феба, и лишь на самом севере белели редкие облака. Дорога тянулась вдоль берега речки Астрид, журчавшей и бурлившей, еще отливавшей зеленью ледников, стремившейся по правую от нее руку вниз к Агуабракке, и дальше — к полноводной и могучей Европе. За рекой лежали нетронутые земли, крутой обрыв отделял их от уже полной сумрака долины, затканной сине-зеленой растительностью, повсюду пробивавшейся между скал… над похожими на клевер трилистниками лодикса горели лепестки стрелоцвета и солнечные шары. Между высоких зарослей красного копейника и изящной дафны кишели насекомоподобные: великолепно окрашенные пламекрылки, прыгучие скакуны и многочисленные жуки-надувалы. Среди них порхала яркая хрупконожка, на сучке посвистывал дьячок, парочка буцеаро кружила над головой, над всеми высоко парили дракончики — не птицы, а гиперзавроиды, как и все высокоразвитые позвоночные, которых породила Деметра. Южный ветер, быстро холодевший после полудня, нес ароматы смолы и корицы. Слева от Кейтлин тянулась ограда из рельсов. Участок равнины — до самого обрыва в трех или четырех километрах отсюда — был выгорожен под пастбища для земных животных и ячменные поля. Пришельцы с Земли находили мясо и растительность Деметры съедобной, иногда чрезвычайно приятной на вкус. Сойдя с автобуса во Фрейдорпе, Кейтлин и сама собирала плоды лунно-ягодника. Однако в них не было всего необходимого землянам набора витаминов и аминокислот, а из тех, что содержались в избытке, кое-какие были бесполезны. Завезенные с Земли растения процветали, на них буквально разъедался мясной скот. Позади Кейтлин дорога резко вильнула за холм. Перед нею колея змеилась подобно пресмыкающемуся. За очередным гребнем высился Тролльберг, покрытый лесами и лугами до самой вершины. За его спиной дальними призраками парили Феакийские пики, снежным великолепием хребтов повелевала гора Лорн.
Искрится мелодия, смех на устах,А ей плясать перед нимНа резвых ногах.Легкой, гибкой, венчаннойЗвездами и розамиИ желанной.С радостью — вверх, и с радостью — вниз,…слышишь — танцует свет.Кейтлин остановилась: впереди из чащи вынырнул покровник; гладкий мохнатый хищник с коротким хвостом, ростом не уступавший тифу, шествовал мимо с изяществом, которое заставило ее восхищенно охнуть. Бояться было нечего: деметрианские плотоядные не переносили запаха земных животных и никогда не нападали на них. Со своей стороны охотники-люди пытались поддерживать равновесие в живой природе, позволявшее им поставлять шкуры на рынок, и Нагорное Собрание объявило покровников охраняемым видом.
Зверь остановился и поглядел на нее. Он увидел молодую женщину (ей было тридцать четыре года, что по земному счету соответствовало двадцати пяти) среднего роста, с полной грудью, легконогую, кудрявые бронзовые волосы рассыпались по плечам. Широкий лоб, скулы, сужавшиеся к подбородку, рот широкий и полный, изумрудные глаза под дугами темных бровей и небольшой, чуть вздернутый нос. Феб успел позолотить ее кожу и присыпать нос пудрой веснушек. Ее куртке и брюкам явно пришлось потрудиться. Пояс из шкуры криоса причудливым радужным кушаком перехватывал их. В мешке за спиной сменная одежда, спальный мешок, немного сушеной пищи, томик Йитса и прочий дорожный запас.
— Слава Создателю! — выдохнула она. — Какой ты красавец, дружок!
Покровник отправился назад в собственную державу. Кейтлин вздохнула и продолжила свой маршрут.
И шаги его раздирают дерн, а прежде были легки,И рука палит жаром ее грудь.И вихрем влекомая по миру видит она:Он буен как ветер,И выше деревьевС радостью…Кейтлин умолкла. Перед ней из-за огромного валуна за оградой появился мужчина. Столь же удивленный, он поднял руку и выкрикнул приветствие. Кейтлин припустила вперед. Незнакомец был молод, крепок и светловолос. Комбинезон, рог из бивня торденера, чтобы скликать коров.
— Добрый день, моя милая, — проговорил он с певучим акцентом, когда Кейтлин приблизилась к нему. Здесь такое обращение считалось любезным. — Как дела?
— Очень хорошо. Я благодарю вас, сэр, и желаю, чтобы день ваш был полон удачи, — отвечала она на мягком английском своего отечества, давно впитавшем язык завоевателей и превратившем их наречие в свое собственное.
— Можно ли спросить, куда вы направляетесь?
— На Тролльберг, праздновать середину лета.
Глаза его расширились.
— Ага. Я понял: ты — Кейтлин, так ведь? Надо бы звать тебя «миз», как подобает джентльмену, но я не знаю твоей фамилии. Ею никто не пользуется.
Не стоит придираться к его произношению. Не многие из сассенахов или квадратоголовых умели говорить лучше.
— Эй, я буду здесь только до солнцеворота, пока вся провинция как один великий шибин. У вас прекрасная страна и добрый народ, но на планете слишком много интересного. А кем ты будешь?
— Элиас Даукантас с фермы Вильнюс. — Парень указал большим пальцем назад, на поднимавшуюся из рощицы кленов струйку дыма. И застенчиво добавил:
— Я много слыхал о тебе; жаль, что до Тролльберга далеко. И еще — жаль, что прежде мы с тобой не встречались. Э… ты всегда бродишь пешком?
Кейтлин кивнула:
— А зачем ездить, не зная, мимо чего я проехала?
— Но где ты проводишь ночи? Все поговаривают, что вечерами ты посещаешь наши редкие гостиницы, и не один ленд-лорд хвастал тем, как расплатился с тобой за песни.
Она улыбнулась, чтобы показать, что не обиделась.
— Барды поют не ради денег, свободный владелец Даукантас, а я считаю себя бардом, хотя, конечно, не Брайэн Меример. Мы можем принимать подарки, но мы поем ради любви и милосердия. Я ночую там, где меня приглашают, или же укладываю свой спальный мешок прямо в гущу лодекса.