Август 1956 год. Кризис в Северной Корее
Шрифт:
Другой комплекс реформ, вызвавший неодобрение Советского Союза и его официальных представителей в КНДР, был связан с быстрым возрождением культа личности Ким Ир Сена. Сам по себе культ личности не был чем-то новым для Северной Кореи. Более того, с самого начала формирования северокорейского государства, с 1945–1948 гг. культ Вождя являлся важной составной частью политической жизни страны. В этом не было ничего необычного. Классический сталинизм, помимо установления одного «главного культа» всемогущего и всеведущего «главного вождя» (в случае с СССР — Сталина), предполагал также и создание второстепенных «малых культов», хотя, очевидно, и подчиненных главному. Не составлял исключения и СССР, где руководители республик или даже крупных министерств получали в те времена свою долю обязательного восхваления. Разумеется, объектами обязательного поклонения становились и «маленькие Сталины», лидеры режимов «народной демократии». Уже с конца 1940-х гг. в северокорейской прессе имя lbим Ир Сена часто сопровождалось титулом «сурёнъ» (вождь). Однако в 1956–1957 гг. поток славословий существенно сократился. Кроме того, слово «сурёнъ» тогда стало появляться значительно реже (если появлялось вообще) [432] , вместо него обычно использовали менее эмоционально нагруженный титул «сусанъ» («премьер-министр», официальная должность Ким Ир Сена на тот момент). В 1958 г. культ Ким Ир Сена был восстановлен и очень быстро достиг того уровня, на котором находился накануне 1956 г. Впоследствии он непрерывно усиливался, и к началу 1970-х гг. дошел до высшей точки своего развития, временами приобретая совершенно гротескные формы, которые и поныне хорошо памятны бывшим читателям журнала «Корея». Верность вождю объявлялась высшей патриотической добродетелью. Летом 1957 г. Хван Чан-ёп, недавний выпускник Московского университета, ставший впоследствии главным пхеньянским идеологом, написал в подготовленной им брошюре: «Всем известно, что фракционеры демагогически называют "культом личности" ту любовь и уважение, которое массы испытывают по отношению к лидерам нашей партии, и, поступая таким образом, пытаются разделить массы и вождей, уничтожить уважение и доверие масс к нашей партии и ее лидерам» [433] .
432
Со Тон-ман отмечает, что с конца февраля 1957 г. термин «сурёнъ» на некоторое время полностью исчез со страниц «Нодон синмун». См.: SOlong-man. Puk ChosOn sahoejuui ch'eje sOnglipsa [История становления социалистической системы в Северной Корее]. С. 532.
433
Hwang Chang-y5p. YOksa paljOn-esOinmin taejungyOkhal-gwakaein-йо yOkhal [Роль личности и народных масс в историческом процессе]. Pyongyang: CthosOn Nodongdang Ch'ulp'ansa, 1957. С. 35.
Судя по публикациям в «Нодон синмун», возрождение культа Ким Ир Сена стало особо заметным в последние месяцы 1958 г. Начиная с ноября — декабря его имя стало все чаще появляться на страницах этой газеты, порой в сопровождении восторженных панегириков, адресованных «вождю корейского народа». Развитию этого процесса способствовал и официальный визит Ким Ир Сена в Китай и Северный Вьетнам (с 21 ноября по 10 декабря 1958 г.). В этот период северокорейскую печать наводнили статьи, прославлявшие величие и мудрость Ким Ир Сена. Большинство из них были взяты из китайских средств массовой информации, которые награждали Кима щедрыми эпитетами, обычно предназначавшимися одному лишь председателю Мао. За переводными славословиями вскоре последовали и корейские. Как отметила Ким Сок-хян, на всем протяжении истории КНДР изменения в способах представления вождя в пропаганде часто связывалось с заявлениями иностранных средств массовой информации или зарубежных поклонников Ким Ир Сена. Только после того, как иностранцы делали несколько заявлений в «новом стиле», к ним присоединялись северокорейские издания [434] . Влияние этого визита на развитие культа личности могло проявляться и другим образом. Не исключено, что Ким Ир Сен и его окружение попытались перенести на корейскую почву культ Мао, который при непосредственном знакомстве вполне мог произвести на них немалое впечатление. В любом случае уже в январе 1959 г. посол А. М. Пузанов, с неодобрением отмечая в своем официальном дневнике резкое усиление культа личности, связал это обстоятельство именно с недавней поездкой Ким Ир Сена в Китай [435] .
434
Kim Sbk-hyang. Pukhan — uimyOngjOl-gwaknyOmil [Праздники Северной Кореи]. Рукопись, часть книги Ким Сок-хян, будет опубликована в ближайшее время. Автор выражает благодарность Ким Сок-хян за предоставление этого интересного материала.
435
Официальный дневник А. М. Пузанова (посла СССР в КНДР). Запись от 9 января 1959 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 15. Д. 7, папка 81.
На возрождение культа личности указывали не только все более частые упоминания имени Ким Ир Сена в официальной печати. На публичных мероприятиях снова появились его портреты, а в газетах гораздо подробнее стала освещаться его официальная деятельность, разнообразные поездки по стране и встречи с «массами» [436] . С конца 1958 г. по всей Северной Корее в массовом порядке появляются «кабинеты изучения революционной деятельности Маршала Ким Ир Сена» (кор. ким иль сонъ вонсу хёкмёнъ хваль-дон ёнгусиль). Позже официальная историография заявляла по этому поводу: «За короткий период в конце 1958 г. и первой половине 1959 г. "кабинеты изучения революционной деятельности Маршала Ким Ир Сена" были организованы почти во всех правительственных учреждениях, на заводах, в сельскохозяйственных кооперативах и школах нашей страны» [437] . В декабре 1958 г. в одной только провинции Сев. Пхёнъан действовали 863 таких «кабинета» [438] . Размах и согласованность этого движения говорит о том, что оно возникло не спонтанно, усилиями особо усердных местных чиновников, а было организовано из центра.
436
Так, первый корейский грузовик, изготовленный в ноябре 1958 г., покинул заводские ворота, будучи украшен огромным портретом Ким Ир Сен4а3 7(фотография в «Нодон синмун» за 19 ноября 1958 г.).
437
ChosOn chOnsa [Полная история Кореи]. Т. 29. С. 171.
438
Нодон синмун. 13 декабря 1958 г. Эти данные были приведены в большой статье Чу Кван-ока (Chu Kwan-ok), заместителя председателя провинциального комитета ТПК провинции Сев. Пхёнан. Это самое раннее из обнаруженных нами в северокорейской печати упоминаний «кабинетов для изучения революционной деятельности Маршала Ким Ир Сена» (возможно, что существуют и более ранние упоминания этого своеобразного института).
Эти новые веяния в северокорейской официальной идеологии вызвали недовольство советских дипломатов. В СССР после смерти Сталина обожествление правителя «вышло из моды», и, когда в конце 1970-х гг., окружение Брежнева предприняло вялую попытку возродить эту традицию, эти усилия были скорее восприняты как повод для шуток и не имели серьёзного политического значения. Поэтому быстрое усиление культа личности Ким Ир Сена рассматривалось советскими наблюдателями как еще один показатель того, что Северная Корея идет «неверным курсом». В январе 1959 г. посол А. М. Пузанов в своем официальном дневнике подробно описал очевидные признаки усиления культа личности Ким Ир Сена. Так как посол был достаточно осторожным политиком, его слова звучали нейтрально, однако не составляет труда заметить, что он не одобрял происходившие перемены [439] .
439
Официальный дневник А. М. Пузанова (советский посол). Запись от- 5 января 1959 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 15. Д. 7, папка 81.
10. РОЖДЕНИЕ «ПАРТИЗАНСКОГО ГОСУДАРСТВА»
В конце 1950-х гг. существенным изменениям подверглась официальная трактовка недавнего прошлого страны. В новой версии истории Северной Кореи, широко распространившейся с конца 1957 г., особое внимание уделялось реальным или вымышленным деяниям Ким Ир Сена и его маньчжурских партизан. Если раньше Ким Ир Сена представляли как главноголидера корейских коммунистов в колониальные времена, то с конца 1950-х гг. Ким Ир Сена стали изображать как единственногоподлинного руководителя, который существовал в корейском коммунистическом движении по меньшей мере с начала 1930-х гг. Все остальные коммунистические руководители изображались либо как верные солдаты Ким Ир Сена, либо как предатели и агенты враждебных сил. На этом этапе пропагандистская машина еще не утверждала, что Великий Вождь играл ключевую роль в корейской политике уже в 1920-е гг., то есть во времена, когда ему было 14–18 лет, однако и до подобных заявлений было уже не так далеко.
Новый миф активно распространялся в официальной печати, на страницах которой появилось огромное количество публикаций, посвященных маньчжурским партизанам и их былым победам. В 1958 г. в ежемесячном журнале «Кынлочжа», официальном печатном органе ЦК ТПК, было опубликовано 11 статей на исторические темы. Еще 10 статей появились в 1959 г. Однако среди публикаций 1958 г. только две были связаны с деятельностью партизанских отрядов, а вот в 1959 г. уже семь из десяти статей рассказывали о подвигах (большей частью придуманных или, по крайней мере, преувеличенных) маньчжурских воинов Ким Ир Сена.
Новый официальный подход к истории удовлетворял трем важным требованиям: во-первых, подчеркивалась особая роль Ким Ир Сена, изображавшегося Единственным Истинным Вождем корейского коммунистического движения; во-вторых, корейскому коммунизму придавался более «национальный» вид; в-третьих, по возможности «удревнялась» история Трудовой партии Кореи, которая теперь казалась до неприличия короткой. Как отмечал в своей статье Ли Сон-ун, «несмотря на то, что история нашей партии коротка, у нее глубокие корни» [440] . Статья, опубликованная в 1957 г. в майском номере «Кынлочжа», заявляла примерно то же самое, но в дополнение подчеркивала особую роль Ким Ир Сена: «В Корее в период правления японского империализма не была восстановлена единая марксистско-ленинская партия, однако истинными коммунистами, преданными товарищу Ким Ир Сену, была создана организационная и идеологическая база для [будущего] основания марксистско-ленинской партии» [441] . Для нас, знакомых с теми трагикомическими формами, которые обожествление Ким Ир Сена приняло в 1970-1980-х гг., фраза о «преданности Ким Ир Сену» может представляться вполне безобидной, но в условиях 1957 г. ее появление было важным показателем того, что официальные мифотворцы начали создавать образ Великого Вождя, всезнающего руководителя коммунистического движения с момента его возникновения. Авторы таких публикаций делали вполне предсказуемый вывод: «Главные исторические корни всех этих [достижений КНДР] лежат в антияпонской революционной борьбе, которую с 1930-х гг. вели истинные коммунисты, возглавляемые товарищем Ким Ир Сеном» [442] .
440
P'alwol chOwonhui-watang taeryOl-iiit'ongiltangyOl [Августовский пленуми единство партийных рядов] // Kunloja. 1959. № 8.
441
Yim Ch'un-ch'u. «Panil minjok haebang t'ujaeng-e issOsO kyOnsilhankongsanjuiHjadiil-mui yOkhal [Роль истинных коммунистов в антияпонскойнационально-освободительной борьбе]» // Kunloja, 1957, № 5. Показательно, что статья эта была написана (или, по крайней мере, подписана) Лим Чхун-чху, партийным функционером высокого ранга.
442
KimSi-jung. Uritang-i kyesiinghaniin pich'naniin hyOkmyOngjOk chOnt'ong [Славные революционные традиции, продолжаемые нашей партией] // Kiinloja.1958. № 7.
В декабре 1957 г. в журнале «Кынлочжа» Хван Чан-ёп опубликовал разгромную рецензию на недавно вышедшую монографию Ли Чхон-вона «Борьба за гегемонию пролетариата в Корее» [443] . В пространной рецензии содержалась резкая политическая критика Ли Чхон-вона, ведущего корейского историка, члена-корреспондента АН КНДР, который был отцом-основателем северокорейской марксистской историографии и в отличие от большинства своих коллег никогда не сотрудничал с японской колониальной администрацией. Долгое время Ли Чхон-вон являлся директором Института истории Академии Наук. Он впал в немилость летом 1957 г., несмотря на все свои попытки избежать опалы. Главное обвинение, выдвинутое против него Хван Чан-ёпом, заключалось в том, что в своей книге, которая рассматривала историю северокорейского коммунистического движения, Ли Чхон-вон несколько раз положительно отозвался о коммунистах из низвергнутой внутренней группировки, которых, согласно новой мифологии, следовало изображать ненадежными и тщеславными фракционерами или просто предателями, агентами японской полиции и американской разведки. Другим прегрешением историка было то, что он не придал «должного значения» маньчжурским партизанам Ким Ир Сена, которые теперь считались единственными «настоящими корейскими коммунистами» 1930-х гг.
443
Hwang Chang-yOp, KimHu-sOn. YiCh'Ong-wOnchO ChosOn — eissOsop'uroret'ariat'uhegemoni-rulwihant'ujaeng-etaehayo [По поводу книги Ли Чхон-вона «Борьба за гегемонию пролетариата в Корее»] // Kiinloja. 1957. № 12.
Было бы ошибочным полагать, что столь резко критиковавшаяся книга Ли Чхон-вона была актом некоего «скрытого диссидентства». Несмотря на редкую принципиальность и стойкость, проявленную им в колониальные времена, Ли Чхон-вон, став крупным функционером режима, принимал более чем активное участие в восхвалении Ким Ир Сена. В начале 1957 г., когда над головой Ли Чхон-вона стали сгущаться тучи, академик активно критиковал «фракционеров, в частности, своего бывшего покровителя Чхве Чхан-ика. Именно Ли Чхон-вон в январе 1957 г. опубликовал в «Нодон синмун» статью с жесткими нападками на «фракционеров, которые были разоблачены на августовском пленуме». Это была одна из первых публикаций, в которой содержалась открытая критика Чхве Чхан-ика и его группы [444] . Впрочем, как уже говорилось выше, все эти лихорадочные усилия Ли Чхон-вону не помогли: летом 1957 г. он был снят со всех своих постов.
444
Нодон синмун. 9 января 1956 г.
Таким образом, в критиковавшейся Хван Чан-ёпом книге Ли Чхон-вона, равно как и в других трудах историка, а также работах его коллег-конкурентов и будущих обвинителей, содержалась та версия корейской истории, которая официально считалась «правильной» на момент выхода книги. Сам Ли Чхон-вон стал жертвой репрессий, скорее, по причинам личного характера: из-за своих давних связей со южнокорейскими коммунистами и яньаньскими активистами, в первую очередь с Чхве Чхан-иком. Когда официальная точка зрения на историю внезапно изменилась, книги Ли Чхон-вона стали легкой мишенью для обвинений. Однако нельзя забывать, что абсолютно такой же критике можно было подвергнуть любую работу на схожую тематику, увидевшую свет в КНДР до начала 1957 г. Работы столпов режима и официально признанных историков исключением из этого правила не являлись. Любопытно сложилась и дальнейшая судьба рецензента. Как известно, со временем именно Хван Чан-ёп дал окончательное определение концепции чучхе и превратил ее в некое подобие стройной идеологической системы. Впоследствии, в 1997 г., он стал также и самым высокопоставленным перебежчиком, ушедшим из КНДР на Юг.