Августин. Беспокойное сердце
Шрифт:
Христиане никогда бы не воздвигли жертвенник «неведомому Богу», который апостол Павел обнаружил на афинском ареопаге (Деян. 17. 22–35). В разгар конфликта из–за алтаря Виктории епископ Амвросий Миланский пункт за пунктом опроверг речь Симмаха с помощью традиционных риторических приемов, которые теперь использовались во благо новой религии. И Амвросий, и Симмах сыграли значительную роль в жизни Августина. В пространном историческом экскурсе трактата «О граде Божием» Августин, в частности, пытался доказать, что лица, убравшие жертвенник Виктории из сената и таким образом лишившие страну традиционной религиозной защиты, все же не повинны в распаде Римской империи.
Тем временем живший на территории восточной церкви талантливый ритор Либаний (314–393) сочинил трактат «В защиту храмов» (Pro templis),
Амвросий придерживался мнения, что император, будучи христианином, обязан подчиняться его епископской власти. Подобное утверждение было бы неслыханным при Юлиане Отступнике. Его правление словно напомнило Церкви, что ей не следует целиком и полностью доверять политическим правителям — ведь император может внезапно изменить свое отношение к христианской вере. Следовательно, Церкви нужно было учиться стоять на собственных ногах. Амвросий первым из священнослужителей пригрозил императору отлучением, чтобы добиться от него благоприятных для Церкви решений. Он также был первым епископом, который подверг церковной каре верующего правителя. Феодосий вынужден был признать свой грех и молить о прощении за то, что в отместку за восстание повелел убить в фессалоникийском цирке семь тысяч человек. Наложенное епископом наказание научило императора смирению, и впоследствии Амвросий практически стал при Феодосии министром по делам церкви.
Именно Амвросий взял на себя неприятную обязанность ограничить главенство императорской семьи над Церковью. То, что он осмелился проделать это с наипервейшим церковным благодетелем, императором Феодосием Великим, свидетельствует о тонком понимании Амвросием юридических пределов. В ведении императоров — дворцы, в ведении епископов — храмы, утверждал он. Император воцерковлен, но он не стоит над Церковью. В вопросах веры решающее слово в отношении христиан–императоров принадлежит епископу, а не наоборот. Так благодаря историческому бунту Амвросия против своего высокопоставленного покровителя Церковь превратилась в независимое учреждение с собственным кругом ответственности. Фактически угроза Церкви со стороны ее политических союзников была не меньшей, чем прежние угрозы со стороны преследователей.
В 391 году в Риме были запрещены жертвоприношения языческим богам. Запрет распространялся также на посещение их храмов и почитание их изображений. Год спустя как официальное, так и частное поклонение языческим богам запретили и на остальной территории империи. Все относящиеся к языческому культу сооружения и прочая собственность были конфискованы. Затем император Феодосий позволил монахам вернуться в города, из которых их изгнали в 390 году, что способствовало продолжению грабежей и уничтожению древних храмов, не говоря о мелкой травле жреческого сословия. В 392 году был наложен запрет на Олимпийские игры.
Еще через два года, после окончательной победы Феодосия над своим соперником Евгением, христианство стало единственным разрешенным вероисповеданием по всей Римской империи. В 399 году сын и наследник Феодосия император Гонорий со своими приближенными распустил общины при языческих храмах в Карфагене и уничтожил изображения языческих богов (О граде Бож. XVIII, 54). Августин неустанно обращается к отдельным историческим событиям и положениям, дабы продемонстрировать их богословское значение. В типичной для себя манере он толкует и достоинство, и идолов через обращение к их метафизическим свойствам или внутренним качествам. Христиане, говорит он, обладают достоинством, которого у них никто не может отнять (Проп. 51,4). Достоинство нужно искать не в крови, но в душе. Сходным образом он объясняет ожесточенную борьбу с языческими символами как выражение нового умонастроения. Однако: верующему легче сокрушить материальные изображения богов, чем уничтожить идолов в своем сердце (Толков, на Пс. 80,14).
В то же время Августин имеет довольно конкретные представления о тупости богов и бессмысленности их покровительства. Напрасно римляне вверили себя таким охранителям, которые не сумели даже защитить Трою, говорит он в одной из глав трактата «О граде Божием» (I, 3), где он не раз цитирует Вергилия, полагаясь на него, как на надежный исторический источник. Августин рассуждает о римских богах с удивительным знанием дела. Тексты Вергилия входили в школьную экзаменационную программу, и из них Августин в значительной степени позаимствовал язык, на котором размышляет и пишет – Вергилий был не только автором поэтических вымыслов, но пророком и мыслителем, который сформулировал незыблемые истины для всех, кто пользовался тем же языком. Августин называет Вергилия «величайшим из поэтов, самым знаменитым и лучшим» (О граде Бож. I, 3). Заслуживающие доверия многократные упоминания Августином Вергилия способствовали укреплению авторитета этого поэта в средние века — в частности, у Данте. Через Вергилия Августин познакомился с мифами, на которых основывалась античная религия.
Нельзя сказать, чтобы Августин всерьез сомневался в существовании древних божеств. Они представляют собой иллюзию, обман, и одновременно сами суть активные обманщики; подобно предателям демонам, они появляются в нужном месте и совершают какие–то поступки, но не заслуживают поклонения. Христианство выигрывало в противоборстве с язычеством и без того, что Августин упрощал беспорядочную метафизику политеизма. Отвергая языческих богов и злых демонов, он, однако, не сомневается в их существовании. Его утверждение о том, что языческие боги суть обман, означает лишь, что таким богам не стоит поклоняться. Возможно, они представляют собой обожествленных людей, или демонов, или вымышленные создания из сочинений поэтов, говорит Августин во IWV книгах трактата «О граде Божием», рассуждая об античной религии. В любом случае они были достаточно реальны, чтобы Августин высказывал надежду на христианского Бога, который может и должен вытеснить их. Храм Юноны в Трое не оградил горожан от огня и меча греков, сказано у Августина, а вот римские апостольские храмы, когда Рим был в 410 году захвачен Аларихом, обеспечили и христианам, и нехристианам защиту от необузданных варваров (О граде Бож. 1,4). Из чего ясно, с каким богом следует поддерживать хорошие отношения.
Заглянув в законы Римской империи IV века, касающиеся христианства и язычества, мы получим лишь приблизительное представление о происходивших в то время событиях. И все же оно может оказаться полезным. Итак, рассмотрим несколько примеров из «Кодекса Феодосия» (Codex Theodosianus) — собрания законов, изданного Феодосием II в 430 году, т. е. в год смерти Августина.
9 октября 319 года император Константин Великий освобождает всех служителей христианского культа от налогообложения. Мы больше не поклоняемся идолам, утверждает в законе от 341 года его сын, император Констанций, а потому следует наказывать всякого, кто осмелится и далее предаваться идолопоклонству. В 346 году он же заявляет, что, хотя идолопоклонство подлежит искоренению, согласно его повелению храмы вне городских стен должны быть оставлены в покое: не следует, дескать, уничтожать места, в которых римляне развлекаются на старый манер. Тем не менее вскоре Констанций приказывает закрыть языческие храмы повсеместно.
Язычникам предписывалось воздерживаться от жертвоприношений. Те же из них, кто не будет соблюдать этого правила, подлежат наказанию. В 356 году тот же Констанций грозит смертной казнью всем, кто поклоняется или приносит жертвы изображениям богов. 2 мая 381 года Феодосий Великий с соправителями постановляет — в законе об отступниках (De apostasis), — что все, переметнувшиеся от христианства к язычеству, теряют право писать завещания, а если таковые были составлены ранее, они объявляются недействительными. Таким образом у наследников отнималось право на фамильное имущество, которое переходило к государству.