Августовский рассвет (сборник)
Шрифт:
— Пошлем кого-нибудь из гражданских.
— Я пойду! — вызвался долговязый.
— Хорошо, иди. Ты, Сынджеорзан, проводи его. Ты знаешь место.
— Ясно.
Они ушли. Я услышал шепот Синджеорзана:
— Тебя как зовут?
— Поп. Вэсэлие Поп.
— Хорошо, Вэсэлие. Ты скажешь то, что я тебе скажу. Я буду за дверью. Если что — кашляй.
— Понятно.
Со своего места я видел очертания будки и освещенное окно. В темно-голубоватых сумерках будка казалась серой. Я вышел на опушку рощи и стал ждать.
Стук в окно встревожил собаку. Потом я увидел, как занавеска отодвинулась и в проеме показалась голова человека.
— Кто там?
— Добрый человек.
— Что за добрый человек? Откуда?
— Румын!
Человек вышел на крыльцо, и я снова услышал его голос:
— Дезертир?
Вопрос шокировал меня. В голосе слышались и суровость, и сочувствие. Хозяин как бы предоставлял пришедшему самому выбирать ответ.
— Я путник.
— Заходи. Один?
— Это смотря как.
— Что значит «смотря как»?
— Я с ним, — раздался голос Сынджеорзана.
Хозяин какое-то время колебался, о чем можно было судить по его молчанию, потом сказал:
— Входите быстро, чтоб унялась собака!
Последовали долгие минуты ожидания. Потом я услышал шаги возвращающегося Сынджеорзана.
— Идемте, господин младший лейтенант, вас ждут…
Хозяин пожал мне руку по-мужски, но все же волнуясь. Он был среднего роста, плотно сложенный, крепкий.
— Меня зовут Гаврилэ Лупу. Я лесник и проводник. Сижу здесь и ожидаю. Через ночь служу проводником.
— Что за проводник?
— Провожу румын на ту сторону…
— Куда?
— К нашим. Провожу тех, кто дезертирует от хортистов, чтобы перейти к нашим. Поэтому я сижу здесь, ведь сторожить-то нечего. Вы пришли, и хорошо, что пришли! Но как это вы так быстро добрались? Я недавно слышал, передавали по радио…
— Что передавали? — прервал я его.
— Что бои идут на линии…
Он перечислил названия населенных пунктов, которые я не запомнил. Меня интересовало другое: где мы находимся и далеко ли от линии фронта.
Гаврилэ Лупу выдвинул из стены доску и извлек оттуда карту. Развернув ее на столе, он показал мне на карте место:
— Мы вот здесь. А фронт там…
На карте у него было тщательно обозначено линиями и стрелами продвижение наших войск. Нас отделяло от них всего лишь около тридцати километров.
Я готов был обнять его от радости.
— Завтра ночью ты нас проводишь, браток, — сказал я. — Нам нужно дойти до своих. Мы убежали из плена, и нас, конечно, ищут.
Мы собрались в комнатенке лесника. Было тепло и приятно. В печке потрескивал огонь, и от нашей одежды шел пар. Гаврилэ зарезал барашка и накормил нас. Потом, покончив со всеми хозяйственными делами, он взял карабин и направился к выходу:
— Пойду покараулю вместе с вашими людьми. Я лучше знаю места.
Разомлев от тепла и усталости, я заснул крепким сном.
На рассвете в будку вбежал Гаврилэ.
— Идут! Я слышал лай собак!
Я вскочил с лавки, где спал, и приказал:
— Сержант Додицэ и сержант Сынджеорзан, ко мне!
— Надо уходить, господин младший лейтенант! — высказал свое мнение Гаврилэ. Но я уже знал, как поступить. Те тяжелые дни и ночи остались позади. Я вновь обрел самого себя.
— Если мы уйдем, они пойдут по нашим следам.
— И тогда? — спросил Додицэ.
Сынджеорзан рассмеялся:
— Ясно, господин младший лейтенант. Без шума?
— Безусловно. Как можно меньше шума.
Нас всех охватило лихорадочное нетерпение. Прежде чем выскочить из вагонов, мы захватили с собой и ручной пулемет, и гранаты, и достаточно патронов. Мы тащили их за собой по лесным и горным дорогам, и не раз нам хотелось бросить их. Но мы ничего не бросили, и вот теперь оружие очень пригодилось нам. Люди начали быстро чистить его и приводить в порядок, и казалось, что занятие возвращает их в обычное русло. Вова, всегда спокойный Вова, вспотел от возбуждения, капрал Панэ рассматривал стволы оружия с придирчивостью инспектора. Унгуройю и Момойю набивали пулеметные диски. Встреча должна произойти «без шума», но это вовсе не означало, что оружие не будет пущено в ход, если понадобится.
Я выбрал очень удачное место на дороге, по которой мы сами поднялись к будке лесника. Наши преследователи не могли миновать это место. Мы вскарабкались вверх на скалы, и все ущелье оказалось у нас перед глазами. Выход из долины мы заперли четырьмя автоматами, а вход оставили свободным, но он был досягаем для огня ручного пулемета. Кроме того, огонь можно было вести с обеих сторон ущелья. Мы могли использовать также и камни, в изобилии нагроможденные на вершинах скал. Эту операцию поручили гражданским лицам.
«Знают ли наши преследователи, сколько нас и вооружены мы или нет? Нас ли они ищут? — неожиданно спросил я самого себя в пылу приготовлений. — Может, было бы лучше идти дальше, чем ввязываться в бой?» Но кого бы они ни искали, все равно это удар по нас, и поэтому наш долг — преградить им дорогу. И мне снова припомнилась та долина, где нас терзала артиллерия, и меня охватило бешеное, дьявольское желание отомстить врагу.
Над горами и лесами несмело, будто чем-то напуганное, поднялось солнце. Оно уже было достаточно высоко, когда явился Панэ и доложил:
— Идут… Видны среди деревьев. Осматривают метр за метром и справа и слева… Поэтому-то они и задержались…
— Много их?
— Еще не знаю. Как выясню, немедленно доложу, — ответил он и возвратился на свой наблюдательный пост. Минут через десять он снова подполз ко мне между камней и доложил:
— Их около трех отделений. Они напали на наш след… Ведут на поводу собак.
Я слегка присвистнул. Отыскал себе более удобное место для наблюдения. И тут я их увидел. Они остановились у входа в дефиле. Один из них показал жестом в сторону скал, и тут же солдат стал карабкаться в сторону места, откуда вел наблюдение Панэ. У меня внутри будто что оборвалось. Что, если его обнаружат?.. Немец карабкался к вершине с ловкостью альпиниста. Мне показалось, что я заметил какое-то движение в том месте, где находился Панэ. Но движение было столь мимолетным, что я не мог точно сказать, видел ли я что-либо, или мне показалось.