Августовский рассвет (сборник)
Шрифт:
— Господа, прошу извинить некоторую несвязность моих разъяснений, но… но я сам не могу объяснить причину, поэтому прошу спрашивать, если что не ясно, — неожиданно сказал майор Дрэгушин, оторвав глаза от карты. Мы посмотрели друг на друга с некоторым недоумением. Объяснения майора, напротив, показались нам ясными, четкими и только несколько излишне горячими. Мы слушали его внимательно, с напряжением. Впрочем, даже стереотипные слова в те минуты приобретали особую значимость и звучание.
— Господин майор, все ясно, мы абсолютно все поняли, — счел нужным заверить его капитан Комэшща, спрашивая нас взглядом, согласны ли мы.
Майор достал портсигар, взял сигарету, закурил и торопливо заходил взад и вперед. Потом вернулся к карте и, будто только тогда вспомнив, что ему надо что-то ответить, проговорил:
— Спасибо, Комэница… Знаешь, мне все время в голову лезла мысль, что нам всем, абсолютно всем, хочется дойти, оказаться там, по ту сторону… Но что можно еще сделать для этого, кроме того, что мы сделали? Вы спрашивали себя об этом?
В тот момент мы не могли дать ответ, и мы не успели бы ответить, потому что при последних словах майора вошел старшина и доложил:
— Господин майор, сержант Сынджеорзан привел «языка»!..
Майор повернулся к нему:
— Солдата?
— Нет, офицера!
— Отлично! Это как раз то, что нам требуется… Пусть войдет. Господа, вы понимаете, что значит такой «язык» в данный момент?
Лицо майора просветлело, щеки порозовели. Он лихорадочно потер руки, быстро затянулся несколько раз, потом бросил сигарету и растоптал сапогом.
Через несколько секунд в укрытии появился высокий гитлеровец в форме капитана. Он был худ, щеки его ввалились, и выступили острые скулы, глаза лихорадочно бегали под стеклами пенсне, от которого свисал тонкий черный шнурок.
Вслед за ним вошел Сынджеорзан в запачканных землей мундире и сапогах, в сдвинутой на затылок каске. Он вспотел и запыхался.
— Здравия желаю, господин майор, я доставил его целым и невредимым… С виду важная птица.
Мы невольно рассмеялись. Замечание Сынджеорзана сразу внесло заметное оживление.
Майор Дрэгушин, однако, только слегка улыбнулся. Он подошел к пленному и внимательно осмотрел его. Потом пододвинул к нему ящик из-под снарядов и жестом предложил сесть. Но пленный остался стоять.
— Пошел я узнать, что слышно в охранении. Хотел взглянуть на ту сторону, — начал рассказывать Сынджеорзан. — Там мне пришла в голову мысль посмотреть в подзорную трубу, полюбоваться тамошними местами. Смотрел я, смотрел и вдруг вижу какое-то движение у сторожевой будки. Пригляделся получше и вижу, что кто-то пытается вскарабкаться на будку. «Э, черт! — подумал я. — Уже осень, а эти гуси еще не улетели от нас!» Мне стало ясно, что хочет сделать этот тип… Я вышел из окопа и подобрался, как лиса к гнезду… И вот он, голубчик. Я вам доставил его живым и невредимым. Не так ли, господин гусь? — закончил он, обращаясь к пленному.
— Я не знаю, — ответил тот, быстро сняв пенсне, будто нарочно для того, чтобы стала лучше видна его презрительная усмешка. Он принял гордую позу, заложив одну руку за спину, а другую за борт френча.
Майор Дрэгушин снова сел на ящик из-под патронов и сказал мне:
— Будешь переводить!
— Слушаюсь, господин майор.
— Спроси, как его зовут.
Я спросил.
— Я не знаю! — с вызовом ответил пленный.
— Где расположены ваши войска?
— Я не знаю.
— Что вам нужно было у будки?
— Я не знаю!
Позади него кипятился сержант Сынджеорзан.
— Сержант, спроси ты его! — приказал выведенный из себя майор Дрэгушин. Сынджеорзан снял каску и вытер вспотевший лоб:
— Слушаюсь, господин майор! У меня есть опыт беседовать с ним. Когда я его поймал и показал ему пистолет, он сразу сделался как тряпка: «Товарищ, не надо…» Не знаю, что он еще бормотал. А теперь будто шомпол проглотил! Дайте его мне. У меня он заговорит, господин майор.
Майор Дрэгушин улыбнулся:
— Хорошо, сержант.
Сынджеорзан снова надел каску и, взяв пленного за руку, проговорил:
— Пожалуйста, ваше превосходительство.
Пленный вздрогнул. Щеки его посерели, пенсне болталось на шнурке.
— Пожалуйста, ваше превосходительство, пожалуйста, — повторил сержант, и гитлеровец залепетал:
— Я говорит… Я говорит все.
И он затрещал как пулемет. Я едва успевал переводить:
— Их часть занимает позиции в городе, и они держат под огнем главный мост. Огневые средства: шесть пулеметов, пять противотанковых орудий. Он дезертировал. Он хочет живым вернуться домой. Он не член гитлеровской партии, но все же офицер. А офицер есть офицер. Офицер не должен быть предателем, он это очень хорошо знает, но он хочет жить. Война — это глупость, да, глупость, и он не хочет быть ее участником… Он сыт по горло нищетой, пропагандой и голодом…
— Где установлены огневые точки? — перебил его майор Дрэгушин. Пленный некоторое время молчал, будто пытаясь вспомнить, потом попросил лист бумаги и карандаш. За несколько секунд он набросал схему и протянул бумагу майору.
Мы нагнулись над схемой и принялись изучать ее. Все признали, что схема очень подробная, точная и ясная. Это говорило о том, что пленный не был рядовой птицей.
Однако схема гитлеровского капитана ставила нас в затруднительное положение. Если она соответствовала действительности, все наши приготовления шли насмарку. Сведения о противнике, которыми располагали мы, были совсем другими. Может, противник изменил боевой порядок, принял новую концепцию обороны? А если пленный лжет? Майор Дрэгушин внимательно изучал расположение противника и все время сравнивал его с данными, нанесенными на наши карты. В какой-то момент я увидел, как он взял цветной карандаш, готовясь внести изменения, но остановился, поднял глаза от карты и посмотрел куда-то поверх наших голов. Барабаня пальцами по карте, сказал:
— Надо доложить в штаб полка. — И после паузы добавил: — Я хочу, чтобы как можно больше наших добралось туда.
Я кивнул головой, согласились и другие, хотя, думаю, ни один из нас не понял, что именно хотел сказать майор Дрэгушин.
— И поэтому нам нужно быть уверенными, что схема отражает реальное положение! — добавил майор и резко повернулся к пленному: — Учти, если ты нас обманул, ты будешь расстрелян!
Я перевел. Глядя в землю, немец ответил:
— Не лгу! Можете меня расстрелять, если…