Авиатор: назад в СССР 7
Шрифт:
Я больше смотрел вверх, чем перед собой. Через несколько секунд появились и Ф-14е. В эфире начался плотный радиообмен.
— Справа, справа! Пуск по тебе! — кричал Буянов, и в воздухе, словно цветок, распустился букет ловушек АСО.
Вижу, как понеслась ракета к одному из наших самолётов, оставляя белый спутный след в небе. Взрыв, но никаких горящих самолётов и докладов, что кого-то сбили.
— Мимо! Мимо! Ухожу влево, — снова голос Буянова.
— Веди на меня! По команде уходим вверх. И… рааз! — скомандовал Томин.
— Разошлись, — ответил ему Буянов. —
Продолжаю идти с тем же курсом и переживать за своих командиров. Сейчас можно бы было подойти сзади и сразу атаковать. Мои командиры как раз на себя оттянули пару «Томкэтов». Вот только это для того, чтобы я смог подойти к нашему самолёту.
— 202й, сопровождай борт на базу, — буквально уже кричал мне Томин.
Порыскав глазами большой самолёт, я высмотрел слева от себя в развороте огромную махину с четырьмя винтовыми двигателями. Обороты увеличиваю до максимального режима и начинаю набор высоты с разворотом в сторону «Антея». Перегрузка мгновенно увеличилась, а ручка стала тяжело управляться. Ничего необычного для такого резкого манёвра. Однако, больше всего у меня мысли заняты другим. Где-то в стороне идёт бой, а мне приказ нужно выполнять.
— Переворот! Вижу цель, готов работать! — запросил разрешение на пуск Томин.
— Запретил, 202й, — не дал разрешения Хреков.
Представляю сейчас, что хочет ему сказать командир. Вряд ли это наш генерал решает, пускать ракету или не пускать. Очередные игры больших дядей не учитывают реальную обстановку. По нам ракеты иранцы пускают и, сомневаюсь, что спрашивают разрешение.
Набрав нужную высоту, я вышел перед Ан-22 и показал себя. В кабине транспортника я увидел машущего мне лётчика. Сделав три перекладки с одной консоли крыла на другую, дал ему понять, чтобы следовал за мной.
— Пуск по тебе! Манёвр! Манёвр! — снова врывается в эфир Томин.
Голова машинально повернулась в сторону, где шёл воздушный бой. Сейчас очень хотелось бы отойти туда и помочь.
— Янтарь, 202й, борт на сопровождении. Разрешите выйти влево с курсом 320, — запросил я.
— 202й, выполнять приказ, — громко сказал Томин, которому, если судить по голосу, уже было тяжело выкручиваться.
— Понял.
— 202й, вам курс 120, высота 5000, — дал мне указание ОБУшник.
В душе было не по себе. Я тут лечу спокойно, даже не вспотел почти. А там мои командиры рвут себе задницу и иранцам, чтобы выйти в заднюю полусферу и атаковать. Только нашим не разрешают пускать ракеты.
— Янтарь, цель в захвате, готов, — доложил Буянов.
— Запретил, 103й. Пуск запретил, — снова запрещает Хреков.
— Да вашу ж дивизию! — крикнул в эфир Томин. — Пуск по тебе, 103! Пуск! Вниз уходи.
После этих слов в эфире воцарилась тишина. Перед глазами у меня уже нарисовалась печальная картина, а внутри всё сжалось. Неужели, не ушёл от ракеты Гаврилович?
— 101й, наблюдаю отход противника. Цели заняли курс в сторону границы, подтверждаете? — запросил ОБУшник.
— Подтвердил. Янтарь, я 103й, пожар двигателя. Систему пожаротушения применил. Пока самолёт держится, — спокойно доложил Буянов.
Начался диалог в эфире между Томиным и комэской. Командир подсказывал, что нужно контролировать и за чем следить. Сам воздушный бой был окончен, но опасность понести потерю ещё присутствует.
— Наблюдаю белый шлейф. Проверь топливо, — сказал Томин, и Буянов ему подтвердил, что быстро самолёт начал терять топливо. — Готовься прыгать.
— Дотяну. Посадку только надо сходу обеспечить, — ответил командиру Буянов.
— Освободим пространство, 103й, — заверил комэску Хреков.
Меня с Ан-22 решено было отправить в зону ожидания над аэродромом. Кружились мы так до тех пор, пока я не услышал, что Буянов с Томиным запросили разрешение на посадку.
Тут же и нас стали заводить с огромным лайнером. Как эта махина будет сейчас заходить по крутой глиссаде, ума не приложу.
— Янтарь, 22303 на третьем, заход с посадкой, — спокойно запросил экипаж Ан-22.
— Разрешил, контроль шасси, механизации, — дал команду руководитель полётами.
Пока этот монстр пикировал с нереальным для себя углом, я сопровождаю его. Для МиГ-21 этот манёвр всё равно, что разворот сделать, а для Ан-22 это очень сложно. Тем более что он гружённый.
Подобрал обороты, чтобы быть рядом со своим объектом сопровождения. Сложно держать самолёт на такой скорости рядом с «Антеем». У нас разные посадочные скорости, и для МиГа такие величины могут привести к сваливанию.
Полоса начинает приближаться, а транспортник всё не выводит самолёт из пикирования. Кажется, что сейчас он должен рухнуть на переднюю стойку шасси и тогда она войдёт в кабину. Лишь у самой полосы, после прохода торца «Антей» выравнивается и приземляется на основные стойки.
Рычаг управления двигателем переставляю в положение максимала и ухожу почти вертикально вверх, касаясь нижней границы облачности.
— 202й, на третьем, заход с посадкой, — доложил я и получил от руководителя полётами разрешение.
Вышел над торцом полосы и начал выполнять переворот с дальнейшим пикированием, чтобы быстрее зайти на посадку. Тормозные щитки выпустил. Обороты двигателя в положение «малый газ».
Скорость уже 600 км/ч. Ручку управления взял на себя, установил угол кабрирования 15°. Тут же, отклонив правую педаль, повернул самолёт вокруг продольной оси на 180°. Смотрю в таком перевёрнутом состоянии на землю и вижу, как приближается серая полоска полосы. Самолёт слегка затрясло, но указатель перегрузки показывает нормальное значение.
— Выводи! Выводи! — слышу в ушах крик руководителя полётами.
Чего он так переживает? Вот высота подходит к отметке 1000 метров, начинаю гасить скорость.
— Обороты максимал! Максимал! — это уже кричит Томин, но я не понимаю этих странных потугов начальства.
Выравниваю самолёт на 500 метрах, шасси выпущены, скорость загасил до 300 км/ч. Ну какие тут могут быть передряги?! Что за кипишь?
— Манёвр! Манёвр! — снова крик в ушах.
Краем глаза вижу, как со стороны горного хребта ко мне быстро движется белая дымовая «змея». И, кажется, я оглох от, разрывающей мои перепонки, сирены.