Австро-Венгерская империя
Шрифт:
Плюсы тоже были, но куда менее крупные — в первую очередь укрепление союза с Германией, в котором более слабая Австро-Венгрия на какое-то время удивительным образом получила роль более активного партнера. Теперь уже Берлин шел за Веной, защищая ее интересы на Балканах и напрочь забыв о заветах Бисмарка, который когда-то не желал принести в жертву «восточному вопросу» ни одного померанского гренадера.
* * *
В последние шесть лет перед Первой мировой европейская политика представляла собой череду почти непрерывных Кризисов. Соперничество между двумя военно-политическими блоками — Антантой и Тррйственным союзом — становилось все более острым. При этом в руководстве великих держав как по одну, так и по другую сторону геополитической баррикады не было единства. Практически в каждой европейской столице наблюдалось противостояние «ястребов» и «голубей», тех, кто считал, что лишь меч может разрешить
В Вене после боснийского кризиса одним из лидеров умеренных неожиданно стал граф Эренталь. При всей своей склонности к силовой политике министр иностранных дел был реалистом и понимал, что большая война, особенно с Россией, могла бы стать для дунайской монархии последней. Тем самым Эренталь нажил себе врага в лице Конрада фон Гетцендорфа, который по-прежнему рвался в бой, если не с Россией, то по крайней мере с Сербией или Италией. Францу Иосифу, не желавшему внешнеполитических обострений, пришлось осадить ретивого начальника генштаба, напомнив ему, что политика мира, которую проводит Эренталь, — это его, императора, политика. Однако с началом второго десятилетия XX в. события понемногу приняли такой оборот, при котором от Австро-Венгрии, внутренне слабой и слишком прочно привязанной к германскому союзнику, в европейских делах зависело уже немногое.
В 1911 г. Германия вновь вернула себе положение лидера Тройственного союза, вступив в конфликт с Францией из-за политического и военного влияния в Марокко. Не вдаваясь в подробности марокканского кризиса, отметим лишь, что некоторое время военные трубы и барабаны звучали довольно громко как в Берлине, так и в Париже. Но, с одной стороны, программа перевооружения германских вооруженных сил еще не была завершена, а с другой — Россия, главная союзница Франций, по-прежнему давала понять, что воевать не готова. Оба этих фактора привели к тому, что воинственный пыл немцев и французов понемногу иссяк и им удалось достичь компромисса. Австро-Венгрии в ходе марокканского кризиса пришлось выступить в роли лояльного, но не слишком влиятельного союзника Германии, поддержав малообоснованные претензии последней. Независимость внешней политики, продемонстрированная Веной в 1908— 1909 гг., была вновь утрачена. К тому же события в Марокко показали, что рассчитывать на Италию как на надежного союзника центральные державы более не могут: Рим не выразил Берлину однозначной поддержки и стал откровенно заигрывать с Антантой. Поведение Италии было на руку Конраду и другим австрийским «ястребам», которые давно доказывали, что от итальянцев нельзя ожидать ничего, кроме предательства, и призывали к превентивной войне с ними.
30 ноября 1911 г. император, вызвав к себе Конрада фон Гетцендорфа, объявил ему об отставке с поста главы генштаба и назначении инспектором сухопутных войск. Узнав об этом, Эренталь с облегчением вздохнул. Однако время работало на воинственного генерала. Будучи человеком очень способным, он сумел доказать свою незаменимость, и уже год спустя, во время албанского кризиса (см. ниже), Франц Иосиф вернул Конрада на прежнюю должность. Этому способствовало и другое, трагическое обстоятельство: Эренталь, заболевший острой лейкемией, быстро угасал и в феврале 1912 г. скончался. Дипломатический противовес нараставшему влиянию военной верхушки со смертью Эренталя исчез.
В 1912 г. на первый план вновь вышли балканские проблемы. Оказалось, что далеко не все в этом взрывоопасном регионе зависит от води великих держав. Небольшие балканские государства взялись продемонстрировать миру, что способны самостоятельно защищать свои интересы. Османская империя, «больной человек Европы», агонизировала: соседи отрывали от нее одну провинцию за другой. Вначале Италия атаковала турок в Ливии (Триполитании) и на Адриатике. Затем, летом 1912 г., Болгария, Греция, Сербия и Черногория создали направленный против Турции Балканский союз. Австро-венгерские дипломаты считали, что эта коалиция сколочена стараниями России, однако последующие события показали, что в Петербурге ничуть не меньше, чем в Вене, были Удивлены и обеспокоены прытью «православных братьев». 8 октября 1912 г. черногорская армия начала наступление на турок в Албании, день спустя к ней присоединились союзники.
В ходе этой войны, вошедшей в историю как первая балканская, войска султана потерпели поражение, болгары вышли к предместьям Константинополя, греки заняли Салоники и значительную часть Македонии, сербы и черногорцы — Албанию и Косово.
В июне 1913 г. турецкое правительство было вынуждено подписать мир на условиях, продиктованных победителями, согласившись с утратой практически всех территорий, которые оставались у Турции на Балканском полуострове. Историческая эпоха, связанная с многовековым господством Османской империи на юго-востоке Европы, завершилась. Но последнюю точку в этой эпопее поставили не Габсбурги, начавшие при Леопольде I вытеснять османов обратно в Азию, а балканские государства, от которых никто не ожидал ничего подобного.
События развивались стремительно. Едва заключив мир с Турцией, победители переругались между собой. Болгария, внесшая наибольший вклад в победу над османами, претендовала на львиную долю добычи, стремясь вытеснить Грецию и Сербию из Македонии. В ночь на 30 июня 1913 г. болгары неожиданно атаковали недавних союзников. Последние оказали ожесточенное сопротивление и, кроме того, быстро нашли общий язык как с побежденной Турцией, так и с Румынией, которая решила отобрать у Болгарии Добруджу. Царь Фердинанд переоценил свои силы: его армия была остановлена и начала отступать. Полный разгром Болгарии, однако, не входил в планы великих держав, и при их активном посредничестве враждующие стороны подписали Бухарестский мир. В результате второй балканской войны Болгария утратила большую часть того, что приобрела после первой балканской. Зато территория Сербии увеличилась почти вдвое, Греции — на две трети, Турция же вернула себе Адрианополь (Эдирне) с окрестностями, слегка подсластив пилюлю недавнего поражения. Бухарестский мир выглядел настолько непрочным, что Франц Иосиф вскоре после его подписания сказал своему послу в Румынии О. Чернину: «Этот мир удержать нельзя... Мы идем навстречу новой войне. Дай Бог, чтобы она ограничилась Балканами». Опасения императора оказались, увы, оправданными.
Раскол между балканскими государствами был отчасти на руку Австро-Венгрии, поскольку исключал возможность такого развития событий, при котором, как писал Конрад фон Гетцендорф, «победоносные балканские страны разделят завоеванные территории между собой и заключат союз, который приобретет значительный вес». Однако другим, гораздо более существенным результатом балканских войн для дунайской монархии стало новое обострение отношений с Сербией. Поддержав идею создания независимого албанского государства (которое она заранее рассматривала как свой протекторат), Австро-Венгрия в конце 1912 г. вновь оказалась на грани войны с сербами, которые совместно с черногорцами заняли большую часть Албании. 24 ноября министр иностранных дел Л. Берхтольд официально заявил, что его страна не позволит Сербии получить выход к Адриатическому морю, поскольку это ущемляет государственные интересы Австро-Венгрии. Напряжение нарастало: начались угрожающие передвижения русских войск у венгерской границы, на что Франц Иосиф ответил приказом о переброске дополнительных воинских подразделений в северо-восточные районы монархии.
«Мы стоим перед выбором, — заявил в разгар албанского кризиса Берхтольд, — или отказаться от значительной части нашей балканской программы, не только поставив тем самым под угрозу жизненные интересы монархии, но и... ее престиж, или... прибегнуть в случае необходимости к военной силе с целью реализации этой программы». Именно эта логика престижа в конце концов ввергла Австро-Венгрию в войну. Была ли такая логика ложной? Вряд ли. В конце концов, принадлежность к «концерту великих держав» являлась для дунайской монархии залогом не только ее внешнеполитического влияния, но и внутреннего единства. Так как между народами Австро-Венгрии нарастали противоречия, роль монархии как «европейской необходимости» становилась одной из основных гарантий ее существования. В эпоху национализма, разъедавшего ее изнутри, Австро-Венгрия должна была стремиться к тому, чтобы скрепить свое единство извне. Иными словами, она могла или быть великой державой — или не быть Вовсе. Вопрос заключался лишь в том, насколько далеко готовы были зайти венские и будапештские политики в деле защиты престижа страны, способны ли были они вовремя остановиться, отделив оправданный риск от опасного упрямства и безрассудства.
В 1912—1913 гг. европейской войны снова удалось избежать. Россия, в отличие от боснийского кризиса, на сей раз занимала более воинственную позицию — в Петербурге тоже имелись свои «ястребы», внушавшие Николаю II, что пришла пора всей мощью Российской империи поддержать сербов. Однако Франция и особенно Великобритания не хотели ввязываться в общеевропейскую войну из-за конфликта, который казался им частным делом Австро-Венгрии и Сербии. В свою очередь, Вильгельму II тоже изменила его всегдашняя воинственность, и 9 ноября 1912 г. он заявил своим дипломатам, что «мы не собираемся из-за Албании выступать в поход на Париж и Москву». Парадоксальное сотрудничество Берлина и Лондона, равно заинтересованных в тот момент в сохранении мира, отдалило войну на полтора года.