Австро-Венгерская империя
Шрифт:
Эрцгерцог интересовался и внешней политикой, однако здесь у него было меньше простора для действий: Франц Иосиф считал дипломатию своей епархией и любил самостоятельно принимать важнейшие решения в этой области. Консервативное политическое мышление наследника престола отразилось и на его внешнеполитической концепции: Франц Фердинанд считал возможным и необходимым не только ставший традиционным союз с Германией, но и сближение с Россией, т. е. постепенный возврат к «союзу трех императоров». Неудивительно, что действия Эренталя, спровоцировавшего боснийский кризис, вызвали резкую критику со стороны эрцгерцога: «К чему нам эти дешевые лавры, если из-за этого может возникнуть европейский конфликт, а затем, быть может, война на два или три фронта, которую мы вести не в состоянии?» Наследник и в дальнейшем настаивал на необходимости мира для сохранения монархии и проведения назревших внутриполитических реформ.
С Вильгельмом II, чья империя оставалась главным союзником Австро-Венгрии, Франц Фердинанд поддерживал
В последний раз Вильгельм и Франц Фердинанд увиделись 12 июня 1914г., когда кайзер побывал в гостях у эрцгерцога в Конопиште. Позднее в странах Антанты распространялись слухи о том, что во время этой встречи обсуждались агрессивные военные планы центральных держав и, по сути дела, была подготовлена Первая мировая война. Утверждалось даже, что Вильгельм и Франц Фердинанд якобы договорились «о признании Германией одного из сыновей эрцгерцога будущим наместником или даже королем южной части триединой монархии Габсбургов» (См., напр.: Писарев Ю. А. Сараевское убийство 28 июня 1914 года // Новая и новейшая история. 1970. № 5. С. 63). Вряд ли эти сведения хоть сколько-нибудь соответствуют действительности. Во-первых, сама обстановка не способствовала продолжительным серьезным переговорам: в Конопиште, помимо Вильгельма II, тогда съехалось множество знатных гостей, великолепный парк замка был открыт для доступа широкой публики, и обязанности хозяина дома то и дело заставляли эрцгерцога отвлекаться от беседы с императором. Во-вторых, нет никаких свидетельств того, что за полмесяца до смерти Франц Фердинанд вдруг сменил свои умеренно прорусские и явно антивенгерские взгляды на прямо противоположные, свойственные Вильгельму. Без совпадения же во взглядах на общего противника трудно всерьез разговаривать о совместных действиях на полях битв.
Какими бы теплыми ни представлялись окружающим отношения гермайского монарха с наследником короны Габсбургов, в них все же было гораздо больше рассудочного, чем сердечного. Как справедливо отмечал военный атташе австро-венгерского посольства в Берлине Й. Штюргк, «дружба, связывавшая наследника трона с Вильгельмом II, была несомненной. Но... ею не двигала взаимная симпатия. Франц Фердинанд был... слишком австрийцем, привязанным к традициям своего дома, для того чтобы протянуть потомку сердце на ладони... Дружба с обеих сторон... основывалась на убеждении: мы очень нужны друг другу, а значит, должны быть друзьями».
В 1913 г. император назначил наследника генеральным инспектором вооруженных сил. Таким образом, на Франце Фердинанде теперь лежала ответственность за боеготовность армии и флота. Все чаще эрцгерцогу приходилось бывать на маневрах и штабных совещаниях — тем более что престарелый Франц Иосиф уже не мог нормально исполнять обязанности верховного главнокомандующего. Более того, зимой 1913/14 гг. император простудился и заболел столь серьезно, что наследник, находившийся за пределами Вены, приказал держать свой поезд под парами, чтобы в случае необходимости прибыть в столицу и принять от умирающего дяди высшую власть. Но Франц Фердинанд поспешил: здоровье в который раз не подвело старого императора, и к концу мая 83-летний монарх вновь чувствовал себя вполне сносно.
Между тем наследник готовился к поездке на очередные маневры. На сей раз местом их проведения стала Босния. Обстановка в этой провинции давно уже не была безоблачной: кризис 1908 г. и аннексия Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией спровоцировали резкий рост радикально-националистических настроений среди местных сербов и отчасти мусульман. В 1910 г. молодой серб Богдан Жераич совершил покушение на губернатора провинции генерала Варешанина. Жераич погиб, но стал героем в глазах боснийских радикалов, пользовавшихся негласной поддержкой ультранационалистически настроенных кругов в Белграде. Мозговым центром, душой и движущей силой этих кругов являлась тайная организация сербских офицеров «Черная рука» («Объединение или смерть») во главе с полковником Драгутином Димитриевичем, прозванным за необычайную физическую силу и выносливость Аписом (священный бык в одном из древних языческих культов).
«Черная рука» была создана в 1911 г. группой радикально настроенных сербских военных, большая часть которых ранее состояла в другой националистической организации — «Народна одбрана». Некоторые из них, в частности Д. Димитриевич, принимали участие в убийстве короля Александра Обреновича и его жены в 1903 г. Главной целью «Черной руки» было объединение сербов в рамках единого государства (Великой Сербии), хотя Димитриевич и большинство его соратников увлекались и идеей единства южных славян — разумеется, под сербским руководством. «Черная рука» являлась тайным обществом, что было закреплено в ее уставе (впрочем, о существовании организации были хорошо осведомлены король Петр, принц Александр, премьер-министр Н. Пашич и другие высшие представители политических кругов Сербии). Члены организации «Объединение или смерть» выражали приверженность «методам революционной борьбы», под которыми подразумевался и террор по отношению к «противникам сербской идеи». К последним, несомненно, относились и высокопоставленные представители австро-венгерской монархии. Не подлежит сомнению существование контактов между «Черной рукой» и группой «Млада Босна», осуществившей теракт 28 июня. Однако так до конца и не ясно, произошли ли трагические события в Сараево по воле Аписа и его соратников, или же те в последний момент по ряду причин, связанных с внутриполитической обстановкой в Сербии, решили дать задний ход, однако фанатично настроенные юноши из «Млады Босны» вышли из-под контроля белградских опекунов и сделали то, что считали нужным для победы своего дела.
Как бы то ни было, в конце июня 1914 г., когда эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга отправились в Сараево, там их ждали не только подготовленные к маневрам части императорской армии и высшие чины местной бюрократии, но и семеро молодых боснийцев, решивших покончить с наследником, который представлялся им воплощением габсбургского гнета и одним из главных препятствий на пути к единству южных славян. Как впоследствии заявил на суде убийца Франца Фердинанда и Софии фон Гогенберг Таврило Принцип, «идеалом молодежи было объединение... сербов, хорватов и словенцев, но не под властью Австрии, а в виде какого-нибудь государства, республики или чего-нибудь в этом роде. Я считал, что если Австрия окажется в затруднительном положении, то произойдет революция. Но для такой революции сначала надо было подготовить почву, создать настроение... Убийство могло создать такое настроение». Аргументация, весьма характерная для революционеров-террористов конца XIX — начала XX вв. Примерно так же рассуждали русские народовольцы, убившие в 1881 г. Александра II — их опытом, кстати, активно пользовались члены группы «Млада Босна».
Итак, 23 июня 1914 г. Франц Фердинанд и его жена отправились из своего чешского имения Хлум в последнее путешествие. Позднее, после сараевской трагедии, родственники и приближенные убитых приводили ряд деталей, якобы свидетельствовавших о том, что Франц Фердинанд предчувствовал свою смерть. Его поездка в боснийскую столицу и вовсе приобретала в свете этих воспоминаний роковой, мистический характер. Так, жена эрцгерцога Карла, будущая императрица Зита вспоминала, что как-то в 1913 г., приехав к ним в гости, Франц Фердинанд в разговоре ни с того ни с сего произнес: «Должен вам кое-что сказать. Меня... меня скоро убьют!» Новехонький салон-вагон, в котором должны были ехать эрцгерцог и его жена, ни с того ни с сего сломался (что-то случилось с одной из колесных пар), и высокопоставленные пассажиры отправились обычным вагоном первого класса. Наконец в Вене, где эрцгерцог пересел в салон-вагон премьера К.Штюргка, неожиданно отказало электрическое освещение. В купе зажгли свечи, и Франц Фердинанд сказал своему секретарю: «Как вам нравится этот свет? Будто в склепе, правда?»
Маневры 15-го и 16-го корпусов, размещенных в Боснии и Герцеговине, прошли благополучно. 27 июня наследник телеграфировал императору: «Состояние войск и их подготовка... выше всяких похвал. Отличный боевой дух, высокая степень обученности и эффективности. Почти нет больных, все здоровы и бодры. Завтра я навещу Сараево и вечером отправлюсь обратно». Конечно, эрцгерцог не мог предполагать, что обратный путь ему предстоит проделать в гробу. Между тем опасения по поводу безопасности наследника и его супруги существовали. Прежде всего многих смущала дата визита Франца Фердинанда: 28 июня сербы отмечали Видовдан (день св. Вита) — годовщину битвы на Косовом поле (1389), в которой сербское войско было разбито турками, что послужило началом многовекового османского ига. Во время той битвы сербу Милошу Обиличу удалось пробраться в стан врага и зарезать султана Мурада I. Лояльные боснийцы опасались, что сербские радикалы могли бы ознаменовать Видовдан покушением на австрийского наследника — так сказать, повторением подвига Обилича. Между Софией фон Гогенберг и хорватским политиком Иосипом Сунаричем, предупреждавшим герцогиню о возможной опасности, 27 июня произошел следующий диалог: «Дорогой Сунарич, вы, однако, ошиблись, все совсем не так, как вы утверждали... Мы побывали всюду, и везде сербское население принимает нас столь радушно и искренне, что мы действительно счастливы». — «Ваше высочество, я молю Бога, чтобы завтра вечером, когда я буду иметь честь увидеть вас снова, вы бы смогли повторить те же слова. Тогда у меня с сердца спадет камень, большой камень!»