Автобиография
Шрифт:
Я хочу, чтобы Фред Грант (в мундире) был на сцене, равно как остальные официальные лица ассоциации и другие заслуженные люди – все приманки, какие мы только сможем заполучить. Также выделите место мистеру Альберту Бигелоу Пейну, который может быть мне полезен, если будет находиться поблизости от меня, в передних рядах.
Неофициально и конфиденциально
В «Карнеги-холле»
(проставить дату)
МИСТЕР МАРК ТВЕН
будет отмечать свой
ПЕРМАНЕНТНЫЙ УХОД (очень крупным шрифтом)
с подмостков (очень мелким шрифтом)
Выручка идет в Мемориальный фонд Роберта Фултона
Билеты ценой… долларов
ЛОЖИ БУДУТ ПРОДАВАТЬСЯ С АУКЦИОНА
в… (место) в… (дата)
Беседе будет предшествовать
ИНСТРУМЕНТАЛЬНАЯ МУЗЫКА
В 8.40 АНТРАКТ
на 10 минут
Среда, 21 марта 1906 года
Ментальная телеграфия. – Письмо от мистера Джока Брауна. – Поиск писем доктора Джона Брауна заканчивается неудачей. – Мистер Твичелл и его жена Хармони переживают приключение в Шотландии. – Описание мистером Твичеллом военной казни. – Письмо, относящееся к основанию клуба «Плэйерс». – Ошибки в управлении, приведшие к изгнанию из клуба мистера Клеменса. – Ныне он состоит его почетным членом
Определенно ментальная телеграфия – это индустрия, которая всегда подспудно работает, чаще, пожалуй, когда мы не подозреваем, что она воздействует на наши мысли. Когда несколько недель назад я диктовал что-то о докторе Джоне Брауне из Эдинбурга и о наших приятных отношениях с ним в течение шести недель, проведенных там, и о его приятных отношениях с нашей малышкой Сюзи, он не занимал мои помыслы уже довольно долгое время – с год, пожалуй, – но с тех пор он довольно часто приходит мне на ум, и его имя часто находится у меня на устах и часто слетает с кончика моего пера. Примерно две недели назад я начал замышлять статью о нем и о Марджори Флеминг, чьим первым биографом он был, и вчера я начал эту статью. Сегодня приходит письмо от его сына Джока, о котором я перед этим не получал известий многие годы. Он занят собиранием писем своего отца для опубликования. Эти труды должны были естественно заставить его довольно часто вспоминать обо мне, и я полагаю, что его мозг телеграфировал мне его мысли через Атлантику. Мне представляется, что мы получаем большую часть наших мыслей из чьей-то чужой головы посредством ментальной телеграфии – и не всегда из голов знакомых, а в большинстве случаев из голов посторонних, далеких от нас людей: китайцев, индусов и прочих далеких иностранцев, чей язык мы не смогли бы понять, но чьи мысли можем читать без труда.
«Эдинбург,
Гринхилл-плейс, 7.
6 марта 1906 года.
Дорогой мистер Клеменс!
Я надеюсь, Вы помните меня, Джока, сына доктора Джона Брауна. По смерти моего отца я передал доктору Дж. Т. Брауну все письма, адресованные моему отцу, так как, будучи его двоюродным братом и другом на протяжении всей жизни, он намеревался написать его биографию. Он действительно написал мемуары, опубликованные после смерти отца в 1901 году, но не использовал эти письма, и это недостаток его труда. Если Вам интересно увидеть этот труд, я его вышлю. Среди писем, которые я получил обратно в 1902 году, было несколько от Вас и миссис Клеменс. У меня сейчас большое количество писем, написанных моим отцом между 1830 и 1882 годами, и я собираюсь опубликовать их подборку, с тем чтобы дать публике представление о том, что это был за человек. Мисс Э.Т. Макларен должна добавить необходимые комментарии. Я же сейчас пишу, чтобы спросить Вас, есть ли у Вас письма от него и не позволите ли Вы мне увидеть их и использовать. Я прилагаю письма от Вас и миссис Клеменс, которые хотел бы использовать, – пятнадцать страниц машинописного текста. Хотя я не написал Вам после смерти миссис Клеменс, как следовало бы сделать, я был очень огорчен, узнав об этом из газет, и когда сейчас читаю эти письма, то так и вижу ее перед собой, милую и добрую, какой я ее знал. Очень надеюсь, что Вы позволите мне использовать ее письмо, оно просто прекрасно. Я также надеюсь, что Вы позволите мне использовать и Ваши.
Мы искали письма доктора Джона, но безуспешно. Мне это непонятно. Их должно быть много, и ни одно не должно бы отсутствовать, поскольку миссис Клеменс относилась к доктору Джону с такой любовью и почитанием, что его письма были в ее глазах священными реликвиями и она хранила их и бдительно присматривала за ними. В течение
Эти мысли о Джоке вызывают у меня в памяти Эдинбург тридцатитрехлетней давности, а мысли об Эдинбурге приводят на ум приключения преподобного Джо Твичелла. Четверть века назад Твичелл и его жена Хармони в первый раз посетили Европу и на день-два остановились в Эдинбурге. Они были горячими поклонниками Вальтера Скотта и посвятили эти день или два обшариванию Эдинбурга на предмет вещей и мест, освященных прикосновением к ним Чародея Севера. Во второй вечер, ближе к полуночи, они пешком возвращались в свое жилье; шел нескончаемый унылый дождь, и по этой причине Джордж-стрит была целиком в их распоряжении. Вскоре дождь припустил сильнее, им пришлось укрыться от него в глубокой дверной нише, и там, в черной темноте, они с удовлетворением обсуждали достижения дня. Джо сказал:
– Это была тяжелая и утомительная работа, но мы получили свое вознаграждение. В Эдинбурге не осталось ни единой вещи, связанной со Скоттом, которую бы мы не видели или которой не коснулись, – ни единой. Я имею в виду те вещи, к которым чужак может получить доступ. Есть одна, которую мы не видели, но она недоступна – частная коллекция реликвий и мемориальных вещей Скотта, представляющая большой интерес. Но я не знаю, где она. Не могу напасть на ее след. Жаль, что так. Придется оставить эту затею. А грандиозно было бы взглянуть на эту коллекцию, Хармони.
И тут голос из темноты произнес: «Поднимайтесь по лестнице, я вам ее покажу!»
И голос не обманул. Он принадлежал джентльмену, который владел этой коллекцией. Он повел Джо и Хармони вверх по лестнице, накормил-напоил, и пока они осматривали коллекцию, говорил и объяснял. Когда они вышли в два часа ночи, то осознали, что только что пережили звездный час своей поездки.
Джо всегда оказывался тут как тут, когда что-нибудь должно было произойти, – кроме одного раза. Каким-то непостижимым образом он запоздал, а не то был бы взорван в Питерсберге, когда заминированные оборонительные сооружения этого города взлетели на воздух во время Гражданской войны.
Когда я был на днях в Хартфорде, он рассказал мне еще об одном из длинной череды своих предопределений. Я думаю, он считает, что Провидение всегда заботится о нем, когда на подходе что-то занимательное. В тот раз это была казнь какого-то дезертира во время Гражданской войны. Когда мы читаем о подобных вещах в истории, то всегда рисуем себе одну и ту же картину – люди с повязкой на глазах стоят на коленях, повесив головы; напротив них шеренга неумолимых изготовившихся солдат с нацеленными мушкетами, чуть поодаль суровый офицер в мундире, отдающий резкие, отрывистые команды: «Приготовиться. Целься. Пли!» Мушкеты изрыгают облачка пламени и дыма, жертвы падают ничком, испуская дух, шеренга берет на плечо, поворачивается кругом, держась прямо, строевым шагом удаляется; инцидент исчерпан.
Картина Джо была иной. И я подозреваю, что именно она является правдивой – типичной. В этой картине дезертиры попросили, чтобы им разрешили стоять во весь рост, а не на коленях, чтобы им не завязывали глаза, а разрешили смотреть в глаза стреляющей шеренге. Их просьба была удовлетворена. Они стояли прямо и мужественно, они сохранили лицо, они не уклонялись, их взгляд был твердым. Но этого же самого нельзя было сказать ни об одном из присутствовавших рядом людей. Бригадный генерал с побледневшим лицом вскочил на лошадь – белый как покойник. Офицер, руководивший расстрельной командой, был бледен – белый как покойник. Лица солдат были бледны, их фигуры шатались так, что, когда они целились, шатание передавалось мушкетам. Офицер не владел голосом, и тот прозвучал не сурово и отрывисто, а слабо и бледно. Когда шеренга выполнила свою смертельную работу, она не отмаршировала прямо и по-строевому. Она шаталась.
Картина импонирует мне тем, что кажется самой правдивой из когда-либо представленных описаний казни по приговору военного суда.
Во время поисков писем доктора Брауна мы сделали находку, которой не ожидали. Судя по всему, она знаменует основание клуба «Плэйерс», а потому имеет для меня ценность.
Нью-Йорк, 2 января 1888 года.
Мистер Огастес Дейли будет очень рад, если мистер С.Л. Клеменс встретится с мистером Бутом, мистером Барреттом, мистером Палмером и еще несколькими друзьями за ленчем в пятницу 6 января (в час дня в «Дельмонико»), чтобы обсудить учреждение нового клуба, который, думается, вас заинтересует.
Просьба ответить».