Автограф президента (сборник)
Шрифт:
Говорят, хороший актер не тот, кто умеет произносить монологи, а тот, кто умеет «держать паузу». И сейчас я держал паузу в лучших традициях советской театральной школы. Я держал ее столько, сколько, как мне казалось, было необходимо, чтобы мои настырные собеседники поверили, что я действительно глубокомысленно просчитываю варианты и обдумываю все возможные для меня последствия от высказанной Палмером угрозы.
Обдумав все хорошенько, я решил пожалеть Бодена. Он был в предпенсионном возрасте, и неприятности в случае неудачного исхода нашей беседы были ему совершенно ни к чему. К тому же серьезные
Приняв такое решение, я снова поднял глаза на Палмера и упавшим голосом сказал:
— Я хочу говорить с вами наедине.
Теперь задумался Палмер. Он тоже, видимо, просчитал кое-какие варианты, а затем спросил:
— А вы обещаете вести себя корректно?
Услышав этот вопрос, я в душе рассмеялся: Палмер явно меня побаивался! Значит, они действительно хорошо меня изучили, собрали сведения не только по этой стране, но и по предыдущим командировкам и имели четкое представление о моей спортивной подготовке и скверном поведении в некоторых ситуациях. Ну что ж, когда с тобой считаются, это не только приятно, но и придает уверенности.
Я заглушил мотор и уклончиво пообещал:
— Я постараюсь.
Палмер был, видимо, удовлетворен моим ответом. Он явно рассчитывал на мое благоразумие. Повернувшись к Бодену, он коротко скомандовал:
— Эрик, посидите, пожалуйста, в машине!
Значит, старшим в этом дуэте все же был Палмер. Выходит, мы не ошиблись в своих расчетах и нам действительно предстоит иметь дело с Центральным разведывательным управлением.
Я подумал, что Бодена обидит такая бесцеремонность сотрудника ЦРУ на чужой территории, но, к моему удивлению, он воспринял указание Палмера с явным удовлетворением и, облегченно вздохнув, снова уселся за руль белого «мерседеса».
Тем временем Палмер обошел мою машину, открыл переднюю дверцу и сел рядом со мной, оставив дверцу открытой. Это означало, что он все же не очень доверился моему обещанию вести себя корректно и хочет, чтобы путь к возможному отступлению был свободен. Сев в мою машину, Палмер сразу же обесточил Макса Грегора, чтобы звук его саксофона не искажал деловой характер нашей беседы. А еще, видимо, для того, чтобы музыка не накладывалась на магнитную ленту и не снижала качества магнитофонной записи.
Я не стал упрекать Палмера в самоуправстве, хотя, как вы могли заметить, очень люблю, когда солируют знаменитые саксофонисты, потому что, пока Палмер обходил мою машину, я тоже успел незаметно нажать одну маленькую кнопочку. Сегодня я ни в чем не собирался ему уступать, а, напротив, кое в чем был намерен его превзойти.
Когда Палмер уселся поудобнее, я задал ему банальный, но совершенно естественный в сложившейся ситуации вопрос:
— Что вам от меня нужно?
На языке деловых людей во всем мире этот вопрос означает, что клиент созрел и готов спокойно обсудить возникшую проблему. Палмер, как большинство американцев, безусловно, был деловым человеком, а значит, ценил сообразительных людей, не любил ходить вокруг да около, а предпочитал сразу переходить к сути. Поэтому на мой банальный вопрос он ответил коротко и по-деловому:
— Вот это уже мужской разговор! Я полагаю, до вас дошел смысл сложившейся ситуации? Мы хотим, чтобы вы сотрудничали с нами! Мы дадим вам возможность завербовать ценных агентов. Вы сделаете себе карьеру!
Нечто подобное я где-то уже читал или слышал. А вернее, и читал, и слышал! Читал в протоколе допроса, а слышал во время суда над предателем, который пошел на этот шаг ради карьеры! Воспоминание о приговоре по этому делу так на меня подействовало, что я с предельной искренностью заявил Палмеру:
— Вы сошли с ума! Неужели вы думаете, что я испугаюсь ваших угроз? Я могу вернуть Хансену недоданные ему деньги, и все!
— Не будьте так наивны, — мило улыбнулся Палмер, — вы же профессионал! Вам не удастся так просто выпутаться из этой неприятной истории!
— У вас нет никаких доказательств! — упрямо стоял я на своем. Мое упрямство объяснялось тем, что мне очень хотелось знать, какими аргументами он еще располагает, чтобы заставить меня работать на американскую разведку.
— Есть, мистер Вдовин! — все с той же милой улыбочкой заверил меня Палмер. — Во-первых, вам не удастся просто так замять дело с Хансеном! Это надо будет как-то объяснить.
Это был слабый аргумент, поэтому я его опроверг довольно элементарно:
— Я могу доказать, что он провокатор, и порву с ним связь!
Палмеру пришлось выкладывать и другие свои аргументы:
— Но вы забываете, что у нас есть магнитофонные записи всех ваших разговоров с Хансеном, в том числе и тех, из которых видно, что вы занимаетесь присвоением оперативных средств. Есть у нас и многое другое!
Вот это уже было серьезно, даже если не считать «многое другое» и тот факт, что, упоминая о магнитофонных записях, Палмер снова мог блефовать. Хотя я допускал, что это чистая правда, потому что с технической точки зрения действительно не составляло никакого труда записать все наши беседы.
Я опять на какое-то время задумался. Видимо, чтобы как-то активизировать мой мыслительный процесс, Палмер перешел к финансовой стороне дела:
— Будьте благоразумны, и вас ждет красивая жизнь. Я предлагаю вам отличный бизнес. Мы откроем вам счет в банке и сразу переведем на него сто тысяч долларов, а затем ежемесячно будем переводить вам по пять тысяч…
Сказав это, Палмер, очевидно, подумал, что от этих баснословных гонораров за такое в общем-то пустяковое дело, как предательство, может отказываться только круглый идиот. Он, как и все американцы, бесконечно верил в великую силу «его величества доллара» и был уверен, что я немедленно соглашусь. Для большей убедительности он все же добавил:
— Поверьте мне, это хорошие деньги! На них можно жить!
Деньги по тем временам, когда происходил этот разговор, и в самом деле были неплохие. Но я уже вошел в азарт, и справиться со мной было не так просто. Снова вспомнив незабвенного О. Бендера (читайте хорошие книги, и их герои в трудную минуту придут вам на помощь!), я тоже решил немного поглумиться над моим мучителем:
— А сколько платят вам? — ехидно спросил я Палмера.
Этот вопрос явно привел его в замешательство, потому, что обещание — это одно, а реальная действительность — совсем другое! Но к этому моменту Палмеру, видимо, уже расхотелось врать, и он ответил честно: