Автономное плавание
Шрифт:
– Он погиб.
– В войну?
– После. Подорвались на мине.
– Кто-нибудь спасся?
– Почти все. Погибли трое. Он, помощник и механик. Отец был капитаном. А вы ведь знаете святое морское правило: капитан покидает судно последним.
– Да, знаю.
Она сидела, опустив голову. Матвей смотрел на нее и не знал, что сказать: он онемел от неожиданного радостно-щемящего волнения. И Матвей осторожно тронул ее за руку. Люся подняла голову, взглянула на него все еще отрешенно, потом удивленно и вдруг смутилась и покраснела. И Матвей понял, что она догадалась. Может быть, не обо всем, но инстинктивно почувствовала,
– Ну а теперь рассказывайте.
– О чем?
– Что у вас приключилось? Неприятности по службе?
– Да.
– Большие?
– Не знаю.
– А все-таки?
– Несколько оплошностей. Но дело не в этом. Я, кажется, начинаю жалеть, что приехал сюда.
– А разве вас сюда не послали?
– Нет, я попросился сам. Меня оставляли в Ленинграде, в научно-исследовательском институте.
– Тогда все это просто противно.
– Что противно?
– А то, что вы киснете, Матвей! Это ужасно противно. Я вас сейчас просто ненавижу. - Но она произнесла это совсем даже не строго и в таком несоответствии смысла слов и интонации, что у Матвея опять защемило в груди, его опять охватило чувство радостного наполнения. Наверное, это чувство отразилось и в его взгляде, потому что Люся тихо сказала:
– Не смотрите на меня так.
Потом вдруг спросила:
– Скажите, Матвей, для чего вы живете?
– Я?
– Да, вы. И я, и другие. Вообще - для чего человек живет?
Матвей задумался. В самом деле, для чего? Его никогда никто не спрашивал об этом, он и сам никогда не думал. И сейчас просто не знал, что ответить.
Так для чего же вы живете, лейтенант Стрешнев? Может быть, только для того, чтобы жить в достатке, работать от и до, иметь уютную квартиру, покладистую жену? Ведь вы думали об этом.
Оказывается, вы, лейтенант Стрешнев, просто обыватель. Вам, видите ли, нужна уютная квартира, тихая жизнь, преферанс, кофе в постели... Вы просто с ума сходите по всему этому. Вы распустили слюни, представив, как все это было бы здорово. Вы, конечно, были бы довольны!
Нет, вы не были бы довольны. Вы не сможете работать от и до. Вы просто не выдержите, если будете работать от и до. Вы будете довольны, если станете работать по шестнадцать часов в сутки. Вы будете просто счастливы, если удастся работать по восемнадцать часов. И вам совсем не хочется кофе в постели. Вам более приятен кипяток, который неведомо где раздобудет в три часа ночи подвахтенный сигнальщик. Вы будете страдать бессонницей в мягкой постели рядом с теплой женой. Но вы отлично засыпаете на холодном кожаном диване в кают-компании.
– Так для чего же? - нетерпеливо спросила Люся.
– Ответить каким-то одним словом я не могу. Я знаю, чувствую, а вот сказать коротко не умею. А почему вы меня об этом спросили?
– Мой отец об этом спрашивал, когда хотел узнать человека. Я тоже об этом многих спрашивала. Есть у нас один инженер. Карьерист, демагог, какой-то скользкий. Он сказал: "Все мы живем для того, чтобы построить самое светлое общество - коммунизм". Слова правильные, а звучали кощунственно. Сам-то он меньше всего думает о коммунизме. А есть у нас один старый рабочий Комов. Так он сказал: "Человек живет для того, чтобы работать. Задумал одно дело - сделал. А потом выше лезь, потому что ты есть человек, творец и не можешь остановиться!" Мне кажется, у Комова больше, чем у того инженера, понятия о коммунизме. Один к нему сам ступеньки прокладывает, а другой только разглагольствует о сияющих вершинах и норовит до них на скоростном лифте подняться, не работает, а выжидает, когда комовы построят коммунизм...
Матвей слушал Люсю с радостным удивлением. Все, что она говорила, было созвучно его мыслям. Он тоже не любил людей, жонглирующих громкими фразами, его раздражало то, что ими нередко пользовались ловкачи, приспособленцы.
– Вы меня не слушаете? - спросила Люся и усмехнулась: - Со стороны, наверное, покажется смешным - он и она сидят и философствуют. Давайте-ка пить чай.
Люся вышла и вскоре вернулась вместе с матерью, Надеждой Васильевной. Они стали накрывать на стол. Матвею следовало встать, чтобы не мешать им, но он сидел, стыдливо пряча ноги под стол.
За чаем говорили Матвей с Надеждой Васильевной, Люся почти не принимала участия в разговоре. Она исподволь наблюдала за Матвеем, видела, что и матери он понравился.
И все-таки странно, что вот так внезапно все это произошло. А может, это именно так и бывает? Как это в песне поется: "Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь..." А может, это вовсе и не любовь? Ведь было же у нее однажды увлечение, еще в десятом классе. Правда, тогда все быстро прошло. А если и сейчас пройдет?! "Надо быть осторожнее, во всяком случае, не показывать, что он мне нравится", - решила Люся.
Когда Матвей прощался, Надежда Васильевна пригласила:
– Заходите, когда будете свободны. Правда, Люся по вечерам учится, но я всегда дома.
– Спасибо, зайду непременно.
Люся молча протянула руку и вопросительно посмотрела ему в глаза. Матвей окинул взглядом комнату, задержался на портрете. Старый моряк строго смотрел на него с фотографии, как бы спрашивая: "Для чего ты живешь?"
Матвей сказал тихо:
– Все в порядке. Капитан покидает судно последним. Люся кивнула.
* * *
Чаще всех письма получал Семен. Почтальон почти ежедневно приносил ему ответы из редакций газет и журналов с советами учиться у классиков. Однако это не останавливало Семена - он с еще большей настойчивостью продолжал писать стихи. Он сочинял их по любому поводу и в любое время, поодиночке и целыми циклами, записывая их не только в тетради, но и на клочках бумаги, на папиросных коробках и графиках дежурств. Иногда он по ночам вскакивал с постели, шлепая босыми ногами, подбегал к столу, зажигал настольную лампу и что-то торопливо писал в толстую тетрадь в коричневом ледериновом переплете. Стихи, собранные в этой тетради, относились к циклу лирических, и обитатели каюты холостяков называли их "произведениями на босу ногу".
А сегодня Семен получил сразу два отказа и, огорченный, ушел в Дом офицеров, как он заявил, "разлагаться". Это значило, что весь вечер он будет танцевать до изнеможения, чтобы, вернувшись в каюту, заснуть мертвецким сном.
Сенцов и Бутов были на вахте, и Матвей остался в каюте один. Это было весьма кстати, можно без помех позаниматься. Матвей открыл лоцию и стал изучать подходы к островному району. Но не прочел и двух страниц, как в каюту постучали и вошел Елисеев:
– Не помешал?