Автономное плавание
Шрифт:
"Свиту" командующего они догнали у проходной, хотели пропустить ее, но командующий, обернувшись, заметил их, подошел.
– Это и есть жених? Здравствуйте, товарищ Иванов. Ваша невеста пригласила нас с Федором Ивановичем на свадьбу, так что, если не возражаете, придем.
– Спасибо, товарищ адмирал.
– Кстати, где вы намерены поселить невесту?
– Пока командир приютил, а там что-нибудь придумаем, - Иванов невольно повторил слова Стрешнева, Люся это заметила и улыбнулась.
Командующий обернулся к Стрешневу:
– Похвально, конечно, что командир
– Там всего четыре комнаты, товарищ командующий, - доложил Дубровский. - Две освободили для вас и члена Военного совета.
– Вот и отдайте одну молодоженам. А мы с Федором Ивановичем и на корабле поживем. Полезно, да и привычно. - Он и в самом деле, бывая в базах флота, старался жить на кораблях, хотя на берегу было больше коммунальных удобств, да и спокойнее: там не тревожат ни шум работающих корабельных механизмов, ни топот матросов, бегающих по палубе, ни громкие слова команд, отдаваемых по трансляции. Но эти неудобства компенсировались тем, что он был ближе к жизни матросов, к их повседневному быту, мог лучше понять, как организована корабельная служба, в чем ее надо усовершенствовать. Голубев тоже придерживался правила при первой же возможности быть с людьми. Кое-кто иронизировал по этому поводу, называл это "хождением в народ", но в душе одобрял потребность командующего и члена Военного совета "влезать в корабельную жизнь".
Вот и сейчас решение командующего встретило молчаливое одобрение.
– Есть, - весело козырнул Дубровский и что-то шепнул Иванову. Тот кивнул.
А командующий между тем говорил обступившим его офицерам:
– Это хорошо, что лейтенанты женятся. Значит, намерены обосноваться здесь крепко. А наше дело - создать им хотя бы элементарные условия для нормальной семейной жизни. Поэтому будем здесь строить и жилье, и магазины, и школу, и банно-прачечный комбинат. Через неделю к вам прибудет строительный отряд, уже сейчас под загрузкой стоят три парохода со строительными материалами...
Осипенко оказался прав: тревоги следовали одна за другой. Командующий проверял готовность кораблей, береговой и противовоздушной обороны, меры по противоатомной защите базы, рассредоточению сил и средств.
На четвертый день атомная подводная лодка под командованием Стрешнева вышла в море для участия в учениях.
Стрешнев понимал, что столь пристальное внимание командующего к нему вполне закономерно. Хотя прошло уже более полугода, как он принял корабль и получил право на самостоятельное управление, командующий решил проверить его на деле и поставил задачу провести ракетную стрельбу.
Кроме командующего и члена Военного совета на борту лодки находился командир соединения, тоже не обходивший Стрешнева вниманием.
Вышли рано утром. Над бухтой висел густой белесый туман, с мостика не виден был даже нос лодки, и Стрешнев послал туда впередсмотрящего. Голос его доносился глухо:
– Слева десять, полкабельтова, поворотный буй!
– Право руля, курс сорок семь, - скомандовал рулевому Стрешнев, пытаясь разглядеть буй. Но так и не увидел. - Метристы, докладывать дистанцию до южной оконечности мыса!
– Есть! - донеслось снизу.
Лодка ощупью выбиралась из бухты. Когда осталась позади темная полоска берега и лодка вышла в море, туман рассеялся, а вскоре на поверхности моря чешуей заблестели солнечные блики.
Но погода на Севере редко бывает устойчивой. Не успели прийти в точку погружения, как набежал ветер и слева поползли грязные тучи. Лодка валилась с борта на борт.
– Опять загорбатило, - заметил рулевой матрос. Он плохо переносил качку и предпочитал плавать в подводном положении, - Скоро погрузимся, товарищ командир?
– Скоро, - ответил за командира штурман, покачивая секстан. Он спешил, пока небо окончательно не затянуло тучами, измерить склонение солнца.
Вскоре погрузились.
Присутствие большого начальства не столько смущало, сколько стесняло командира лодки. Хотя командующий и старался но вмешиваться в его действия, но уже одного того, что адмирал находился в центральном посту, было вполне достаточно, чтобы в работе моряков появилась торопливость, нервозность. Даже боцман, до этого действовавший вполне уверенно и четко, допустил оплошность: при погружении лодка провалилась на целых четыре метра больше заданной глубины. Правда, командующий в это время был занят разговором с Пашковым. Стрешнев лишь успокаивающе заметил:
– Не торопитесь, боцман.
Тот благодарно кивнул.
Командующий с Пашковым ушли в приборный отсек, и Стрешнев облегченно вздохнул.
Вернувшись в центральный пост, командующий усложнил задачу, дал несколько дополнительных вводных, график похода значительно изменился, и это особенно беспокоило капитана третьего ранга Пашкова.
– Боюсь, как бы самолет-разведчик не прозевал наше всплытие, - говорил Пашков Стрешневу. - У летчика старый график, а мы всплывем значительно позже. Хорошо, если догадается...
– Догадается, - успокаивал Пашкова Стрешнев, хотя и сам был не очень уверен. Он встречался с летчиком незадолго до выхода. Летчик был совсем молоденьким, всего два года назад окончил училище. Но Стрешневу он понравился спокойной рассудительностью, дотошностью, с которой уточнял все детали взаимодействия. А вот теперь и у Стрешнева появилось сомнение.
Командующий, закончив разговор с командиром соединения, подошел к Стрешневу и спросил:
– А, собственно, для чего у вас в графике предусматривается это всплытие? Ведь вы же демаскируете себя, в небе может оказаться и разведчик "противника". Не будете же вы в боевой обстановке всплывать?
Он был прав. Но это всплытие придумал не Стрешнев, а штаб соединения. Там, видимо, исходили из того, что лодка проводит стрельбу впервые, командир новый, и поэтому несколько облегчили задачу. Но ссылаться на штаб Стрешнев счел неуместным.
– Я тоже считаю вполне достаточным лишь подвсплыть на перископную глубину, - доложил он командующему.
– Вот так и действуйте, - согласился тот.
Пашков, слышавший этот разговор, покачал головой и ушел в приборный отсек.
Вскоре штурман доложил: