Автопортрет. Стихотворения. 1958–2011

Бойков Владимир

«И все простил…»

И все простил. Ушла необходимостьпрозрачней дыма зимних деревеньи вместе с верой в чувств неохладимость. И призрачен уже вчерашний день,когда не мыслил жизни я иначе —быть в целом мире лишь с тобой вдвоем. Тобой одной простор я обозначили слышал бездну в имени твоем. Теперь не помню странные обиды,что нам с тобой не стоили седин,и горем мы с тобою не убиты. Но я теперь на целый мир один. И все простил.

Ушла необходимостьпрозрачней дыма зимних деревень. Снегам не знать следов неизгладимых,но шапку все ж не сдвинуть набекрень.

«Я жду конечной остановки…»

Я жду конечной остановкии пассажирский тороплю,я жду неспешной обстановки,чтоб написать, как я люблю. Чтоб написать, забыв обиды,что дом, где я живу, тосклив,сады ж отзимками побитыи, видимо, не будет слив… Я жду конечной остановкии забежать вперед спешу,но это жалкие уловки —я никогда не напишу. На полустанке я наполнюводою свежею сюжет —начальной станции не помню,и в даль простерт путей скелет.

«Слетела тихая снежинка…»

Слетела тихая снежинкана меховой твой воротник,а на виске играет жилка —незамерзающий родник. Да я и сам – что лес морозныйс ручьем под снежной пеленой:струится воздух папиросныйнад обнаженной быстриной. Как хрупко все!.. А в доме жарко,и хоть апрель еще далек —блеснуло с ворса слезкой жалкойи расставаньем с мокрых щек.

«Я брал ее за тонкие запястья…»

Я брал ее за тонкие запястья,их совершенно просто целовал. Я этого никак не называл,а в книгах – почитается за счастье,и там еще об этом говорится:все в первый раз – потом не повторится! И на заре меня попутал бес. В неповторимость счастья не поверив,захлопнув книгу, распахнул я двери —ну, что ж, проверим правоту небес:все в первый раз – потом не повторится! Не довелось мне к ней же воротиться,дверей знакомых вновь не открывал. Я осознал, что повторимость – счастье,когда ее за тонкие запястья,случалось, брал и просто целовал…

«О, сколько нежности ты губишь…»

О, сколько нежности ты губишьв моих губах, в руках моих,когда твой голос, глух и тих,мне говорит, кого ты любишь. Как будто рядом, а глазамиты вся в качании берез,тогда печаль твоя слезамиза горло и меня берет. И нам обоим нужен выход,и соблазнительно горькатвоя рассеянная прихоть —к моим губам твоя рука.Новосибирск. 1962–1965Джамбул. 1963

Горесть снега

Памяти Милы

«Ты встанешь – ветру окна отворить…»

Ты встанешь – ветру окна отворить;увижу, как заутренние далиглазам твоим освобожденье дали,и стану говорить,что нелюбовь честней полулюбви… Ты, глядя на закатную зарю,где выгорают облака-скитальцы,мучительно заламываешь пальцы,и вот я говорю:– Несчастней нелюбви полулюбовь!..

«Глубокое дыханье колыхает…»

Глубокое дыханье колыхаетиюльский сад,он кроной ритмы сонные вдыхает,и листья, чуть взлетая,шелестят,и мотыльки к дыханию летят,возносятся, в открытых окнах тая,дыханием слепой ночник обвит. Спит женщина в объятии любви.

«Ликует птаха и полощет в горле…»

Ликует птаха и полощет в горлеотраду лета – где-то здесь, в кустах. Сбегаешь ты на берег с крутогорья,и осыпается песок в следах. Вот все примрет – едва лишь платья складкамупасть у ног, лишь тронуть ветвь руке —над долгим "и" испуг вспорхнет "и" кратким! А я божок приречный в лозняке.

«Ты повторения не требуй…»

Ты повторения не требуй,не переспрашивай, люблю ли. Сомненье притаилось слепои слухом чутким караулит. Лишь тот, кто чувства не питает,пустое ищет уверенье. Тогда прозренье опадаети прорастает подозренье.

«Луну метелью замело —…»

Луну метелью замело —и нет предмета волчьих песен,покой округе обеспечен. Пространство прежнее ушлов себя, и здесь мне не ко сну,лишь без тебя здесь нету света,и что мне до того предмета —метелью замело луну.

«Ночи зимние…»

Ночи зимние. Звезды сквозные. Бесконечные острия. Не оплачут печали ночныени метелица, ни плачея. Мир живой и ушедший восходятс двух сторон их внимающих глаз. И обменится жар мой на холодтвой в мирах, совмещающих нас. Свечи теплятся здесь, а напротив —два печальных, два тонких плеча,неразумною мыслью о плотиослепляя и горяча.

«Ночник лучится в потолок…»

Ночник лучится в потолок,чернеется окна страница,и, словно мысль моя, кружитсяполуослепший мотылек. – Моей бессонницы наперсник,с какой ты прилетел звезды,больного образа соперник,его затмить стремишься ты,но с наступлением рассвета,вонзившись, затрепещет нож,и ты в нездешнем мире где-топрообраз образа найдешь… А день и вовсе недалек,и солнце тянет луч, раздобрясь. Передо мной все тот же образ —полуослепший мотылек.