Автопортрет
Шрифт:
До ссоры с Китаем китайцев в СССР было так много, что их и за иностранцев не считали. "А, китаец - свой парень". В основном, это были студенты. Они хорошо говорили по-русски. Про них ходили анекдоты. А сейчас, в 1983 году по культурному обмену к нам приехали учиться всего 10 китайцев. И столько же наших уехало в КНР.
16.07.83. Гатчина, гараж.
Прошли макушку лета.
Гложут сомнения: что я написал? Ефим Ильин говорит, что повесть написана очень хорошо, и будь он редактором журнала - рвал бы ее у меня из рук. Но при этом есть и замечания. Чувствуется влияние Житинского, Шефнера, и кое-что по мелочам. Принципиальных замечаний у него нет. Слышать такое приятно. Но... Сам я не чувствую, что написал хорошо. Неудовлетворенность какая-то осталась. Хотя это и черновик, а точнее - первый черновой вариант, отпечатанный на машинке. Работы с ним еще много.
Вчера Эля задним числом справляла свое пятидесятилетие. Говорила, что любит нашу семью, обнималась со всеми. Я не пил. Пришел, отдал подарки и цветы, потом ушел в Клуб сатиры, а когда вернулся, было уже неинтересно. Все казались мне пьяными. Молодцов сказал, что любит меня, и посоветовал не робеть. Я его тоже люблю. И всех поодиночке люблю, но когда все, кого ты любишь, выпьют и заговорят, а ты сидишь трезвый и слушаешь - появляется раздражение. И еще эта наша нелепая манера подсоединяться к тосту репликами и добавлениями, комментариями сказанного. Один встает с рюмкой и начинает говорить:
– Я хочу выпить за нашу дорогую Элечку, которая..
– Да, Элечка у нас очень дорогая, какая у нее брошка появилась симпатичная...
– И сама она симпатичная...
– ...которая является для нас примером доброты и...
– Не только доброты, - встревает какой-нибудь охламон, - но и женственности!
– ...доброты и женственности...
– А как она хорошо готовит!
– влезет какая-нибудь дама-сотрудница.
– И на работе ее уважают!
И стоит бедняга с рюмкой, тост уже сбился, уже обсуждают колготки и шарфики, которые давали в "Пассаже". Постоит, постоит и буркнет: "За тебя, Элечка!".
И тут начинается: так за что мы пьем? Что, все уже выпили? Ну, Элечка, за тебя!
Затоптали тост своим бескультурьем и говорливостью. Из самых лучших побуждений затоптали - всяк хотел добавить что-нибудь хорошее.
А человек, может, самого главного не успел сказать, ради чего поднимался с рюмкой.
Трудно представить грузинское застолье в этой ситуации. Это наше, русское.
Я бы предложил действовать так: перебили тебя - сядь и дай слово перебившему: "Пожалуйста, говорите вы. У вас, видно, что-то более важное. Прошу! Я вас пропускаю вперед".
Примерно так все и было на мой трезвый взгляд. И до обидного мало говорили о Феликсе.
И я ушел с тяжелым сердцем. Поехал на Васильевский, принял душ, отошел немножко, позвонил Барышеву, потом позвонила из Зеленогорска Ольга. У них все в порядке.
Поковырялся в бумагах, покурил и лег спать. И проспал на полчаса на работу.
26 июля 1983. Гатчина. Дежурю в ОТХ.
20 июля в Зеленогорск приезжали Аркаша Спичка и Ефим Ильин. Говорили о моей повести, парились в бане, пили. Я экспромтом завалил пол в бане свежескошенной травой. Пахло приятно. Спичка был в восторге. Мне и самому понравилось. Аркадий афористичен, застенчив и крайне деликатен. Потом, взяв Ольгу, ходили в "Домик лесника". Уже без Спички - он уехал электричкой. На следующий день опохмелялись и вели всякие разговоры. За пивом, на лавочке, мы с Ефимом неожиданно придумали сюжет пьесы - "Клад". Условились начать ее в сентябре у меня на даче. Ильин просто ненавидит М. Говорит, что он дерьмо. М. я знаю мало, но знаю, что пишет он хорошо.
Вспоминаю, как при нашем знакомстве Ефим рассказал мне историю, как он дал милиционеру в морду на набережной Мойки, неподалеку от своего дома. Старушка-еврейка переходила улицу и чуть не попала под машину. Милиционер подошел к ней и, грубо взяв под локоть, прошипел: "Что, жидовская морда, очки купить не можешь? Поезжай к своим, там тебе купят." Ильин, слышавший это, подошел и дал милиционеру в морду. В милиции он написал заявление, где детально изложил все обстоятельства. Дело замяли.
Еще Ефим сказал, что он занимался боксом в "Буревестнике". Там же, где и я - у Соболева Ивана Панфиловича. Очевидно, мы с ним были в разных группах. Или просто изменились здорово. Сейчас Ильин похож на молодого Карла Маркса. Выступая на концертах, он говорит: "Мне поступила записка из зала не я ли снимался в кинофильме "Юношеские годы Карла Маркса"? Нет, это не я". Еще он имитирует получение следующей записки: "Как вы относитесь к женщинам?" "К женщинам я не отношусь..."
Ильин - псевдоним. Настоящая фамилия - Бурман. Ефим говорит, что запсевдонимиться ему пришлось, когда вышло негласное указание поменьше печатать евреев.
Мне нравится говорить с ним о литературе. Он, как и я, балдеет от Трифонова, Казакова, Воннегута, Конецкого, Житинского, О'Генри, "Черного принца" А. Мэрдока, Паустовского, знает "Путешествие по карте" Вельтмана и т.д. Мы читали с ним одни и те же книги, и это сближает.
Зашел с соседней площадки механик З. Бывший "химик", бывший зам. директора колбасного завода. Крепкий пятидесятилетний мужик. Восточный человек. Неприятная манера подталкивать тебя локтем и говорить: "Сышь? Сышь?" (Слышишь?)
Долго беседовали. Теперь, когда мы оба на свободе, разговор проще и доверительней. Рассказал, как у него на заводе было навалом коньяка. И начальников со всего города - любителей закусить и выпить на дармовщинку. Коньяк добавляют в сырокопченую колбасу для ароматизации. Вернее - должны добавлять. У них на заводе была специальная гостевая комната, где готовили шашлыки, пили коньяк, играли в карты и оставались ночевать. Мяса на колбасном заводе хватало. Коньяка тоже. Районное и городское начальство не уходило с пустыми руками. Когда З. прихватил ОБХСС, все отвернулись. Прихватили их с сосисками, "за отступление от рецептуры". Оно заключалось в том, что по ночам приезжали цистерны с пульпой целлюлозы, из которой делают туалетную бумагу, и эта клетчатка, целлюлоза заливалась в сосисочный фарш, который, оказывается, течет по трубам в виде густой жидкости.
– Так что я сосиски никогда не ем. И тебе не советую.
– Так ведь вас же... накрыли.
– Ха! Ты думаешь что-нибудь изменилось? Это испокон века так. Меня закрыли, другой пришел. Ему жить надо, людей кормить надо? Надо. Все тоже самое. Не ешь сосиски...
Сосиски из туалетной бумаги произвели на меня впечатление. Я расстегнул свою сумку и отдал две вареные сосиски собакам.
"У кого денег много, те, обычно, считают себя умнее всех, - философски заметил З.
– Это их и губит". Кого он имел в виду - себя или других - не ясно.
Еще он сказал, имея ввиду общественную работу в своей спецкомендатуре No1:
– Как у начальства заминка с чем-нибудь, так зовут нас, активистов.
У него было пять лет. Ст. 92, ч. 3, ст. 175. Три года - на зоне. Год на "химии".
– Зона - это школа жизни. Я вот сейчас с человеком минуту поговорю, и сразу вижу, чем он дышит. Я уже знаю, на что он способен, а на что нет. В тюрьме прошлое не имеет значения. Главное, на что ты способен сейчас.
Когда он ушел, я озаботился: а как он после нашего разговора определяет мою сущность? На что я способен, а на что нет?