Авторитарная Россия. Бегство от свободы, или Почему у нас не приживается демократия
Шрифт:
Демократию как нормативный идеал в современном мире критикуют нечасто: не так легко предложить какой-то иной, более привлекательный способ политического устройства. Более того, критика демократии обычно исходит не со стороны ее идейных противников, а со стороны тех, кто считает электоральную демократию недостаточным механизмом соблюдения прав граждан, настаивая на их более активном вовлечении в политику не только в ходе голосований [41] .
Совершенно иначе обстоит дело с демократизацией. Многие ее критики утверждают, что этот процесс необходимо максимально отсрочить и растянуть по времени. Поскольку общество не готово к быстрому переходу к демократии, этот процесс может привести к упадку верховенства права, конфликтам и насилию. Поэтому сперва, считают критики, следует достичь высокого уровня экономического
41
См.: Хархордин О. Республика, или Дело публики. – СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2020.
42
См.: Полтерович В., Попов В. Демократизация и экономический рост // Общественные науки и современность, 2007, № 2. С. 13–27 ; критику этого подхода см.: Carothers T. How Democracies Emerge: The Sequencing Fallacy // Journal of Democracy, 2007, vol. 18, № 1. P. 12–27 .
Теоретически этот аргумент выглядит вполне осмысленным. Но на практике очень немногим авторитарным режимам удается создать такие устойчивые и эффективные институты, которые переживают их создателей. Поэтому при всех опасностях и рисках, присущих демократизации, нет оснований считать ее б'oльшим злом для самых разных обществ, чем подавляющее большинство автократий. Другое дело, что не стоит впадать в иную крайность и излишне очаровываться демократизацией, считая ее чудодейственной волшебной палочкой, способной излечить страны от многочисленных патологий, присущих автократиям.
Демократия отнюдь не гарантирует гражданам, что они станут жить лучше. Демократия всего лишь позволяет снизить риски того, что в условиях автократии они будут страдать от произвола коррумпированных правителей, нарушающих их права, не имея при этом возможностей для мирной смены власти. В этом смысле демократия выступает как эквивалент медицинской страховки: она снижает риски того, что пациент может пасть жертвой тяжелых заболеваний, хотя сама по себе страховка и не гарантирует оптимального лечения.
Смена политического режима, предполагающая возможный (но отнюдь не гарантированный) переход к демократии, – это достаточно сложный и весьма болезненный процесс, порой занимающий долгие десятилетия. Проблемы и риски, связанные со сменой политических режимов, достаточно серьезны и связаны не столько с демократизацией как таковой, сколько с тем, что построение демократии – это лишь один из возможных исходов этого процесса, причем далеко не обязательный. По данным Барбары Геддес и ее соавторов, в 70 % случаев крушения автократий после Второй мировой войны результатом становилась не демократизация, а смена одних авторитарных режимов другими [43] . В конце XX века многие специалисты (в том числе и те, кто изучал смену режимов в посткоммунистических странах) были склонны уделять гораздо больше внимания «историям успеха» демократизации и реже занимались изучением причин ее провала и/или достижения частичных и неустойчивых результатов.
43
См.: Geddes, Wright, Frantz. Op. cit.
Анализ демократизации рядом специалистов скорее напоминал сюжет голливудского фильма, в котором «хорошие парни» (сторонники демократии) противостояли «плохим парням» (врагам демократии) [44] . Итогом такого противостояния почти неизбежно должен был стать хеппи-энд. Однако по мере того, как Большие Надежды посткоммунистической демократизации начала 1990-х годов в ряде стран сменились скептицизмом в 2000-е годы и горькими разочарованиями в 2010-е, логика противостояния сил добра и зла при анализе смены режимов оказалась исчерпанной.
44
O'Donnell G., Schmitter P. Transitions from Authoritarian Rule: Tentative Conclusions about Uncertain Democracies. Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press, 1986.
Когда демократизация в ряде стран (в том числе в постсоветских – таких как Азербайджан или Беларусь) оказалась повернута вспять и обернулась провалом, голливудский хеппи-энд сменился иным аналитическим подходом, который напоминал фильм-нуар [45] , или, говоря по-русски, чернуху. Согласно этой точке зрения, в мировой политике и в особенности в постсоветских странах доминируют одни «плохие парни», которые не приемлют демократию и всячески стараются ей противостоять: то ли в силу своего коммунистического прошлого, то ли из-за связи со спецслужбами, то ли по причинам идейного неприятия, то ли из-за личных или групповых интересов.
45
Gel'man V. Bringing Actors Back In: Political Choices and Sources of Post-Soviet Regime Dynamics // Post-Soviet Affairs, 2018, vol. 34, № 5. P. 282–296.
Эти процессы в посткоммунистическом мире совпали во времени с ростом разочарования избирателей в политическом устройстве и в ряде устойчивых демократий. Это привело на политическую авансцену популистских политиков, подобных Дональду Трампу в США. Таким образом, строительство авторитаризма в посткоммунистическом мире может рассматриваться и как часть глобального «авторитарного отката», который способен повлечь за собой упадок и крах демократии в мире [46] .
46
Bermeo N. On Democratic Backsliding // Journal of Democracy, 2016, vol. 27, № 1. P. 5–19 .
Моя точка зрения на процессы смены режимов в современном мире и в современной России далека как от голливудского оптимизма, так и от сценария фильма-чернухи. Не стоит полагать, что провал демократизации в России произошел лишь в результате действий таких «плохих парней», как Борис Ельцин или Владимир Путин. И дело не в том, что эти «плохие парни» не хуже (но и не лучше) многих демократических политиков в других странах. Демократизация вообще происходит не в силу добрых намерений «хороших парней». И в политике, и в повседневной жизни большинство «парней», как правило, не являются однозначно «хорошими» или «плохими». Их действия в ходе изменений политических режимов продиктованы их собственными идеями и/или интересами, которые могут меняться со временем под воздействием различных факторов. А интересы политических акторов, как мы знаем из предисловия к этой книге, состоят, прежде всего, в максимизации их собственной власти.
Да, иногда эти интересы включают в себя и содействие становлению политической конкуренции, и выработку «правил игры», которые эту конкуренцию поддерживают, но такое происходит далеко не всегда. Вместе с тем политики не всегда способны создавать и менять институты исключительно по своей воле. Чаще всего они сталкиваются с теми ограничениями, которые накладывают на них другие акторы (внутриполитические и международные), и с объективно существующими ограничениями – такими как констелляция экономических ресурсов, инерция предшествующего социально-экономического развития, география и демография соответствующих стран. Эти ограничения принято называть структурными – изменить их в краткосрочной перспективе не под силу никому. Однако в рамках структурных ограничений у акторов в ходе смены политических режимов остается достаточно широкий коридор возможностей.
Акторы (как и обычные граждане, далекие от политики) далеко не всегда способны предугадать последствия своих шагов, и их действия часто приводят к непреднамеренным последствиям, в том числе с точки зрения изменений политических режимов [47] . Они возникают в силу неопределенности, характерной для многих стран, где речь идет о ситуации стратегического выбора акторами тех или иных ключевых решений. Например, какому варианту новой конституции стоит отдать предпочтение? По каким правилам проводить выборы? Или отказаться от их проведения из-за рисков потери власти? За кого из кандидатов стоит голосовать? Следует ли, несмотря на риски, выходить на протестные акции против произвола властей?
47
Treisman D. Democratization by Mistake: How the Errors of Autocrats Trigger Transitions to Freer Government // American Political Science Review, 2020, vol. 114, № 3. P. 792–810 .