Авторитет
Шрифт:
– Я начинаю. – Выслушал столь же лаконичный ответ, захлопнул откидную панель мобильника, убрал трубку, залпом прикончил остатки водки, занюхал бутербродом с красной икрой, и, вернув его целым и невредимым на тарелку, покинул место встречи.
Едва клиент ушел, скучавшая за стойкой буфетчица – пухлая баба лет тридцати с хвостом – подошла к столу, довольно прищурилась, отнесла бутерброд к стойке, вновь обмотала прозрачной пленкой и вернула на стеклянный прилавок. Сунула руку под кассовый аппарат, нажала кнопку, выдвинув ящик с деньгами, извлекла из ячейки купюру в пятьдесят рублей и переложила в свой карман. После чего поправила прическу, взглянула на часы, вздохнула, опустилась на жалобно скрипнувший под ней стул, взяла в руки потрепанную книжонку и продолжила чтение шедевра в мягкой аляповатой обложке с тиснеными золотыми буквами, названного без затей: «Гады». Суперназвание. В яблочко. Пипл подобные шедевры миллионами хавает. Издатель доволен, автор тоже не в накладе. Рукопись сдал, гонорар получил – глядишь, месяц на закусь и опохмелку хватает. Вот и ладушки. А то, что опечаток – сотни, сюжет – говно, герой – отстой, и на каждой странице перлы вроде «блудливые коровы бродили среди развалин пепелища» или «труп сгорел, осталась только челюсть», то это, право, сущая ерунда.
Глава 6
ПРИЗОВОЙ ВЫСТРЕЛ
Рублевский не мог точно сказать, когда у него вдруг появилась эта солдатская привычка – приводить себя в порядок перед боем – но ритуал подготовки к заданию, интуитивно сложившись в четкий последовательный порядок действий, оставался неизменным вот уже который год. Рублевский принимал горячий душ, пользуясь не оставляющим посторонних запахов простым детским мылом, без ароматических добавок, тщательно брился, выскабливая лицо до гладкости бильярдного шара и стараясь при этом не порезаться. Порез был плохим знаком. Так случалось дважды и оба раза во время исполнения акции возникали проблемы. Затем Сергей надевал новое белье, сверху – удобную, не стесняющую движений одежду из полностью натуральных тканей, заваривал прямо в кружке крепкий зеленый чай с жасмином и медленно выпивал его крохотными глотками в полной тишине, погружаясь в состояние, похожее на медитацию. Затем включался, за пару минут выходил из транса, словно опытный дайвер, неспешно выныривая из безмолвной глубины на залитую солнцем и звуками поверхность, и отправлялся на дело. Заключительным аккордом ритуала являлось обязательное посещение православного храма, после того как все было кончено. Не формальное, фальшивое, для этакой внутренней галочки, мол, «типа прости, Господи», а настоящее. С молитвой, покаянием за смертный грех, и при этом – абсолютной внутренней уверенностью, что сознательно совер-шенное им хладнокровное убийство – а ведь это было именно убийство, сколько погонами и долгом кадрового сотрудника спецслужб не прикрывайся – с точки зрения морали и необходимости организма-общества избавляться от паразитов и несущих погибель раковых клеток полностью оправдано и необходимо. В послужном списке агента по прозвищу Хирург значилось двадцать девять отметок. Двадцать девять жертв. И до сих пор Сергею не приходилось поражать мишени, в виновности которых он, как человек и как офицер ФСБ, сомневался. Сегодняшняя цель, тридцатая, самая весомая в плане личной стоимости в баксах и влияния, не была исключением. Выкормыши смутного времени, такие как недавно перешагнувший сорокалетний рубеж вундеркинд Эдик Агранович, рано или поздно должны сойти с политической и бизнес-сцены страны, как грязная пена, как отработанный материал, как шлак, неизбежный при переплавке благородной руды в сверкающий слиток. Проблема заключалась в том, что уходить добровольно эти уверовавшие в собственную историческую уникальность и безнаказанность дяди не хотели. И не собирались, в принципе, полагая, что великая страна, временно поставленная Горбачем и Борис Похмелычем в интересную позицию, превращенная в дешевую уличную блядь, за гроши отдающаяся на поругание каждой сволочи, будет и впредь терпеть на своей шее колонию паразитов, регулярно снабжать их бегущей по артериям, венам и мелким капиллярам свежей кровью. Паразитов стало чересчур много, в их среде установилась своя жесткая иерархия. Чем жирнее и нахрапистее паразит – тем ближе он находился к основным живительным потокам, тем глубже вгрызался и больше высасывал столь необ-ходимые для мало-помалу выздоравливающего организма силы. Бороться с заразой законами-прививками было уже поздно. Паразиты выработали стойкий иммунитет к любым лекарствам. И, наконец, наступал момент, когда отвечающим за экономическую и политическую безопасность страны большим людям в погонах становилось очевидно – последним и единственным способом убрать гадину оставалось срочное оперативное вмешательство, как любая операция – сопряженным с кровью и чреватым возможными осложнениями. Сам Хозяин принимал трудное решение, давал команду по короткой цепочке, насчитывающей звена три-четыре, от силы, и к работе приступал он, Хирург. Кто-то ведь должен это сделать. И сделать хорошо, без промахов. В прямом и переносном смысле.
Закончив медитацию, Сергей оделся, покинул квартиру, расположенную под крышей двадцатидвухэтажной высотки на Московском проспекте – самого внушительного жилого здания на левом берегу Невы, с верхней части которого открывалась потрясающая панорама Петербурга – прошел квартал в сторону станции метро, поймал частника и поехал через весь город, в конец Васильевского острова, на точку встречи с обеспечивающим акцию сотрудником Седого.
Андрей появился минута в минуту, мягко притормозив напротив стоящего на мосту через речку Рублевского. На той же самой, умышленно немытой, неказистой и на вид укатанной «девятке», способной в рывке с места и маневренности запросто составить конкуренцию спортивным «узкоглазым» японцам. Сергей сел рядом с водителем, едва кивнув. Руки друг другу не пожали. Не улыбнулись дружески. И вообще говорили мало. Дветри отрывочных фразы, смысла которых посторонний, случись ему великое чудо оказаться рядом, просто бы не понял, и – все. К чему зря сотрясать воздух? Пиво им вместе не пить. Анекдоты не травить. О доме, о семье не разговаривать. Не тот формат соприкосновения. Все, что было известно Рублевскому об этом парне лет двадцати трех – двадцати пяти, уже дважды удачно отработавшим с ним в связке, это имя, которое, к слову сказать, вполне могло быть и вымышленным. И то, что Андрей, как и сам Сергей, являлся кадровым офицером ФСБ из группы спецопераций полковника Гайтанова.
Резвый «жигуленок» свернул с набережной и взлетел на мост через Неву. Водитель закурил, бросил взгляд в зеркало заднего вида. Сказал деловито и почти равнодушно:
– Там сложная структура здания. Отход по маршруту девять. Я сам утром проверил, по схеме. Чисто. Свободно. На инфильтре будет метка четырнадцать. На маршруте – защитный комплект и сопровождение. Сто тридцать вперед, возврат опасен, так что внимательнее. Я буду рядом. На белой.
– Маршрут, я понимаю, не с листа. Имелись наработки? – усмехнулся Рублевский.
– У старика больше шестидесяти объектов на карандаше, – кивнул Андрей. Добавил, тоже изобразив подобие улыбки: – Это только те, о которых я знаю. За три месяца. Вряд ли все.
– Кто бы сомневался. – На то он и хозяин лампы. Аладдин.
– Меня они не по ранжиру Джинном окрестили, – хмыкнул Андрей. – Тебе, исполнителю воли хозяина, это бы лучше подошло.
– В смысле?
– Ну, раз он – хозяин лампы, значит джинн – ты, – пояснил водитель. – А не я. Но оперативный псевдоним не выбирают. Какой уж присвоили. Могло быть и хуже. У одного моего бывшего сокурсника погоняло Дуст. Кому только в голову такое пришло?
– Да уж. Дерьмовенькая кликуха, – согласился Сергей. – Значит, ты – Джинн? – секунду помолчав, переспросил Рублевский.
– Ну да. Я – Джинн, – теперь настал черед Андрея скосить взгляд на Хирурга. – А ты разве не знал?
– Честно? – вздохнул Сергей. – Нет, не знал. Я про лампу Аладдина так сказал. От фонаря. Вырвалось.
– Серьезно? Не гони.
– Абсолютно. До этой минуты ты для меня был просто Андрей.
– Ладно, верю, – в свою очередь помолчав, сказал Джинн. – Охренеть можно. Бывают же совпадения. Впрочем… Для меня ты тоже всего лишь Хирург. Знакомиться ближе, думаю, не стоит. В нашем деле чем меньше про контакт знаешь – тем лучше для всех.
– Точно, – кивнул Рублевский. Больше, до самой точки, они не произнесли ни слова.
Джинн высадил Сергея в арке проходного двора, за три дома от объекта, и сразу же уехал. Рублевский передернул плечами, поднял воротник куртки и быстрым шагом направился на точку, с которой предстояло отработать мишень. Толкнул противно скрипнувшую дверь, зашел в пахнущий кошками и бомжами подъезд, поднялся на один пролет выше пятого этажа, к чердаку. Остановился перед оббитой толью низкой дверью, ведущей на крышу. Развязав тонкую стальную проволоку, продетую сквозь петли от навесного замка, Сергей проник внутрь. Огляделся. Повсюду валялся бытовой мусор: остатки упаковки от продуктов, пластиковые бутылки. На протянутой веревке сушились какие-то лохмотья и линялая тельняшка. В левом углу, у стены, находилось нечто похожее на спальное место. Рядом стояли ящики, по всей видимости используемые местными обитателями в качестве мебели. К выходу на покатую крышу вела приставная лестница. Старая же, стационарная – трухлявая, развалившаяся на куски – валялась чуть поодаль. Чердак, безусловно, был обитаем. Судя по количеству мусора и подручной утвари, тут обосновались двое, максимум – трое бродяг. Однако более детальный осмотр свидетельствовал об очевидном: как минимум пару недель здесь никто не появлялся. За исключением Джинна, сегодня утром доставившего «инструмент» и прошедшего маршрутом отхода с точки выстрела. На всем лежал толстый, нетронутый слой пыли. Куда подевались бомжи, бросив обустроенную берлогу со всем богатством – такой мыслью Сергей голову себе не забивал. Мало ли что могло случиться. Менты повязали за кражу и закрыли, срубив по-легкому лишнюю палку за раскрытие дела. Или выпили бедолаги паленой сивухи и сдохли где-нибудь в подвале, какая разница? У всех «чертей» одна в жизни дорога. Они выбрали ее сами. Собаке – собачья смерть. Главное – точка свободна. Нельзя сказать, что это лучшее место для снайпера, но искать другое уже некогда. Цейтнот. Через час кортеж Аграновича подъедет к входу в трехэтажный старинный особняк на противоположной стороне улицы. Рублевский, внимательно глядя под ноги, стараясь не шуметь, приблизился к низенькому грязному окошку, присел на кор-точки. Осмотрел растрескавшуюся раму. Дернул за вбитый в нее толстый гвоздь. Окно поддалось, открылось. Сергей выглянул вниз, профессионально оценил сектор обстрела. Угол островат. Шансов удачно поразить цель процентов девяносто пять, от силы. Теперь многое будет зависеть от того, где остановится кортеж, как пойдет к подъезду губернатор. Лучше было бы работать из соседнего дома, но раз Седой и Джинн выбрали эту точку, значит, оттуда нельзя, есть препятствия. Впрочем, имея такую «машинку», какую принес Джинн, процента три форы, пожалуй, можно накинуть. И все равно – два шанса из сотни на провал, в данной ситуации, когда завершить дело нужно наверняка – слишком много. Непростительно много.
Оружие – СВД с шикарным высокоточным лазерным прицелом – находилось тут же, стоило лишь встать на ноги и пошарить рукой под крышей, над массивными балками чердачного перекрытия. Здесь же Рублевский нашел пакет с аккуратно уложенными в него тончайшими хлопковыми перчатками, черной маской для лица и ковриком из отреза парашютной ткани. На сбор инструмента и подготовку позиции Хирургу потребовалось меньше минуты. Норма. Еще пару минут занял предварительный прицел с колена. Порядок. Аккуратно положив винтовку на нейлон, Рублевский встал. Глянул на чердачную дверь, которую на время операции нужно блокировать изнутри, вогнав между ручкой и косяком палку от швабры. Прошелся туда-сюда по чердаку в поисках подходящего предмета, но плюнул на это дело и просто оторвал тяжелую ножку от стоящего рядом с бомжатской «спальней» хромого антикварного стула. Отлично. Теперь попасть на чердак можно разве что через крышу. Или выломав кувалдой не столь уж мощную, оклеенную желтыми газетами перегородку, отделяющую эту часть чердака от соседней, которая находилась в пользовании жильцов второго подъезда. Подобные кромсания помещений общего пользования и буржуйских квартир на отдельные комнаты для неизбалованного пролетариата были в ходу в первой половине прошлого века, в эпоху тотального расцвета коммуналок. Каждый подъезд сушил свое белье отдельно, тщательно следя за тем, кто и когда берет ключ и очень боялся воров из числа жильцов соседнего подъезда. Такое уж было время.
Кстати, о крыше. Рублевский поднялся по стремянке, измазанной многолетними наслоениями засохшей краски всех цветов и консистенций, приподнял ведущее на крышу окно, высунулся наружу, осмотрелся. Машинально провел ладонью по нагрудному карману рабочей куртки, где лежала крохотная рация, глянул на часы. Есть немного времени в запасе. Как только кортеж приговоренного к исполнению губернатора отъедет от старого здания представительства и направится сюда, на церемонию открытия нового, куда более шикарного и помпезного, Седой даст сигнал нулевой готовности. А пока можно прогуляться.
Подтянувшись, Рублевский пружинисто выбросил тренированное тело на скользкую от мокрого снега покатую крышу. Добрался до такого же окошка, ведущего во вторую часть чердака. Оно оказалось закрыто фанерой вместо стекла и было наглухо заколочено двумя толстыми гвоздями со свежими отметинами на шляпках. Джинна работа. Обеспечивающий все предусмотрел. Профи. Других Седой не держит. Теперь никто втихаря к точке выстрела не подберется. Если уходить основным маршрутом вдруг станет опасно, то всегда можно высадить ногой эту хлипкую хрень. Сергей еле заметно улыбнулся. Что ни говори, а когда есть запасной вариант отхода, это хорошо. А то ведь всякое случалось.