Авторитет
Шрифт:
Вера вздрогнула, ее опущенные веки затрепетали. Рублевский напрягся, внимательно вглядываясь в ее красивое, со слегка вздернутым носиком и чуть припухшими губками, лицо, на котором, как ему вдруг показалось, появилась слабая улыбка. Секунды шли, но Вера по-прежнему спала, ее обнаженная грудь с торчащими кверху темными сосками плавно и ритмично вздымалась и опадала. Значит, померещилось.
Осторожно приподнявшись на локтях, Сергей не спеша, стараясь не прикасаться к телу девушки, что, принимая во внимание вздыбившийся, гудящий от напряжения член, было совсем не так просто, перевернулся, оказавшись над ней сверху и, втиснув колени между ее
– Хитрюга! Шпион ты мой ненасытный! Чудовище! Варвар!.. Зверь… Ну, давай!.. Еще!.. Я хочу тебя!!!
– Я люблю тебя, малыш! – пьянея от счастья, хрипло выдавил Рублевский, чувствуя, как проваливается в умопомрачительный сексуальный водоворот. Он буквально зашипел от пряной смеси резкой боли и дикого удовольствия, когда острые ноготки вонзились в его плечи…
Потом они долго лежали, счастливые и утомленные, и курили длинные ментоловые «Мор», думая каждый о своем. Вера легонько поглаживала крепкую, в меру лохматую грудь Рублевского и еле заметно улыбалась кончиками лукаво изогнутых губ.
– Утро уже… – прошептала она, вздыхая так, как может вздыхать только удовлетворенная женщина. – Шесть ноль шесть. – Не поднимая головы, актриса посмотрела на горящие зеленым светом цифры электронного будильника, стоящего на подставке китайского торшера, привезенного ею из гастролей на Тайване. Гастроли запомнились прежде всего тем, что ворвавшийся в гримерку папарацци из скандального местного журнала сфотографировал ее в весьма пикантной позе, когда она переодевалась между актами спектакля. Правда, в журнале фотография так и не появилась. Об этом Лиховцева знала точно, ибо после того случая она регулярно заказывала каждый новый номер, втайне надеясь увидеть себя на глянцевой обложке, натягивающую кружевное боди на голое тело.
– У нас осталось еще минут пятнадцать, а потом мне надо будет вставать, – промурлыкала Вера. – Как несправедлива жизнь, правда? Ждешь, ждешь этой ночи целый год, а она потом, засранка, раз – и пролетает, как одно мгновение!
– Э-т точно, – пробурчал Сергей, заталкивая в хрустальную пепельницу окурок и крепко обнимая любимую женщину. – Но здесь уже ничего не поделаешь, так устроен мир. Все когда-нибудь заканчивается. К тому же… мы ведь договорились больше не теряться. Или ты передумала?
– Наоборот, лишний раз убедилась, что сердце меня в прошлый раз не обмануло. Ты действительно тот единственный, кого я так долго искала, Сережа. Когда мы снова встретимся? У тебя сегодня вообще какие планы на вечер?
– Пока никаких. Я сейчас во внеочередном отпуске. Вроде как на излечении. Правда, надо к десяти утра заглянуть в гости к одному хорошему человеку, – улыбнулся Рублевский. – Ну, еще пара мелких дел. То да се. Часа на три от силы. К вечеру буду свободен. Есть предложения?
– Есть. Давай сходим в какой-нибудь экзотический ресторан. Но вначале – на выставку Рериха, – предложила Вера. – Обожаю его картины. Гималаи – это что-то!
– Кого именно обожаешь? Отца или сына? – проявил осведомленность Рублевский.
– Обоих. И не надо задаваться. Не ты один такой умный, – рассмеялась Лиховцева и легонько щелкнула Сергея по кончику носа. – Заедешь за мной к театру, в шесть?
– Хорошо. Кстати, ты что на завтрак любишь?
– Стаканчик минералки «Перье», без газа. Потом – умываться. И кофе со сливками, без сахара. Маленький йогурт на кефире. Плюс – аппетитный жареный тостик с огромным слоем апельсинового повидла, – с хитринкой поглядывая на Сергея, перечислила актриса. – Все вышеназванное плюс еще уйму всякой вкуснятины ты легко найдешь на кухне, милый.
– Ну, слава богу. Хоть в магазин бежать не придется, – хмыкнул Рублевский. – Я уж, признаться, думал, что у тебя дома так же, как у меня. Таракан в холодильнике с голоду повесился. Ладно, ты тут лежи, просыпайся потихоньку, я скоро…
Взглянув на будильник, Сергей откинул одеяло, соскочил с кровати, быстро надел брюки, накинул на плечи рубашку и, шлепая босыми ногами по паркету, направился на кухню, чтобы приготовить тосты для Веры и настоящий мужской завтрак – яичницу с колбасой – для себя. После ночи любви есть хотелось много и сытно, как тиранозавру.
Глава 3
ФЮРЕР, «ТРЕТИЙ ГЛАЗ» И ГОП-СТОП
– Владислав Александрович, – в дверном проеме кабинета появилась Аллочка. Любовница говорила нарочито громко, чтобы дожидающийся в приемной посетитель слышал каждое слово, – пришел господин Карташов. У него назначено на половину десятого.
Рэмбо ухмыльнулся, махнул лениво рукой. Секретарша одарила босса хитрой улыбкой, оглянулась и сказала, грациозно делая шаг назад и освобождая проход:
– Пожалуйста, Станислав Игоревич. – Бывшая модель подождала, когда гость переступит порог кабинета и аккуратно прикрыла за ним звуконепроницаемую дверь. Главарь питерских фашистов – высокий голубоглазый блондин примерно одного возраста с Невским – вошел вразвалочку, по-хозяйски. Обменялся с Владом крепким рукопожатием, выдвинул стул, сел. Достал пачку «Парламента». Покосился на хрустальную пепельницу.
– Ну, здорово, Фюрер, – кивнул Невский. – Как оно? Давим гадов ползучих, не покладая рук, ног и бейсбольных бит с арматурой?
– Потихоньку, – довольно ощерился Карташов, щелкая золотой зажигалкой и жадно затягиваясь. – Вчера вот… по узкоглазым чутка поработали. В Сосновой Поляне. Как было заказано.
– Да уж. Наслышан. Во всех местных новостях, первым номером. И даже на центральных каналах. Молодец.
– Стараемся, босс.
– Следов лишних не оставили? – на всякий случай уточнил Рэмбо.
– Обижаете, – фыркнул Карташов. – Не первый раз замужем. С ментами, как обычно, все схвачено. Два куска в зубы – и порядок. Легавые не вмешивались. Приползли в гадюшник после моего звонка подполковнику, когда пацаны уже закончили дело и свалили. Ништяк. Никого реально искать не станут. Так, повоняют, сошьют пару дел на левых дебилов, отчитаются на Литейном и успокоятся.
– Хорошо. Если вдруг появятся сложности, мы прикроем. Главное, чтобы без мокрухи, Стас. Сейчас это ни к чему. Рано. Я еще с Вонгом не общался на предмет пересмотра прежних договоренностей.