Аввакум
Шрифт:
– У-у-у! – Боярин аж рявкнул по-медвежьи в бороду, вспоминая вчерашнее.
Перед вчерашним съездом он был у Хмельницкого, с глазу на глаз, корил гетмана за малое радение государю, и Хмельницкий на съезде с комиссарами был строг, обещал пойти на город великим приступом. Пусть паны на себя пеняют, коли храмы рухнут, а дома погорят. Кушевича Богдановы слова пробрали до сердца – заплакал, руки заломил, и тут Тетеря, Паша, пролаял ему что-то на мерзостной латыни. Всего-то три-четыре слова, и у комиссаров опять улыбки, пересмешки…
Василий Васильевич
Огорчился Василий Васильевич! Но он огорчился бы много больше, если бы получил правдивый перевод Тетериного: «Ситис константес эт генероси» – «Будьте тверды и мужественны».
Люди Выговского не впервой помогали польским комиссарам, и не потому, что генеральный писарь золото любит. Секретами Иван торговал изрядно – был бы покупатель! Москве – крымские, крымцам – московские, семиградцам – молдавские, молдаванам – семиградские. С польскими тайнами тоже не церемонился, хотя к шляхетскому дому прилежал сердцем. Дом шляхты – Речь Посполитая. Иного такого дома, где шляхтичу воля и достоинство, на всем белом свете нет и уж больше не будет. Не желали «Тетери Выговские» погибели Речи Посполитой.
Боярин остановил коня, с безнадежной тоскою глядел на стены львовской твердыни. Уж такая ли это твердыня? Такой ли разэтакий молодец генерал Криштоф Гродзицкий?! Верно, пушкарь он отменный, но не ради его пушек город стоит себе на виду казачьего и русского войска и наверняка теперь устоит!
– Кто это сломя голову к нам спешит? – Боярин показал охране на резво скакавших всадников. – Молодые да слепые! Сам вижу – Артамон Матвеев!
– Боярин! Батюшко! Василий Васильевич! – Матвеев был от скачки лицом красен, в движениях суета. – Что же ты сегодня так припозднился?! Гони, Бога ради, к гетману!
– Да что стряслось-то?
– Об откупной уже договорились. Гетман совсем малые деньги с города берет. Назавтра обещает восвояси со всем казачьим войском отойти.
– Уж назавтра?
– Назавтра!
– А у меня чечуй разошелся. Еле в возке сижу. Поворачивайте! К себе поедем! Мочи никакой нет.
– Боярин! Василий Васильевич! От государя нам великое неудовольствие будет, если Львов не возьмем на его государево пресветлое имя.
– Бог не дал! Бог! Поехали! Не то как бы я не помер!
Василий Васильевич плюхнулся в свой витиеватый польский возок, и все его посольство поспешно стало заворачивать лошадей.
– Ишь таращишься на старого человека! – крикнул вдруг Бутурлин Матвееву. – Много меня Хмельницкий послушает. У него вон сколько войска – стог, а у нас – копешка… Скачи к Ромодановскому, коли прыток, пусть гонцов шлет войско скликать в обратный путь. Разбрелись кто куда.
Отряды в поисках продовольствия и впрямь рассеялись по разоренной войной стране. Оставить отряды – нельзя, ждать долго – страшно.
Василию Васильевичу и впрямь захотелось заболеть.
Поход начался весной. 3 мая из Севска на Украину двинулась русская армия под командованием Василия Васильевича Бутурлина и Григория Григорьевича Ромодановского. Собрали армию – с бору по сосенке. Два полка отдал Трубецкой, воевавший в Белоруссии, пришли полки – рейтарский из Брянска, дворянский из Мценска, стрелецкий из Москвы. Численность полков была разная: в стрелецких – по пятисот ратников, в дворянских – по четыреста, иноземного строя – по семисот.
Под Белой Церковью, куда армия пришла в конце июня, произошло соединение с остатками корпуса Шереметева, выстоявшего зимой в жесточайшей Дрожипольской битве, и с четырехтысячным отрядом киевского воеводы стольника Андрея Васильевича Бутурлина.
Всего в русской армии набралось тысяч пятнадцать, зато пушек было много, и, как всегда, превосходных. Гетман Хмельницкий тоже пришел под Белую Церковь, и уже 1 июля объединенные силы двинулись на Каменец, легко забирая такие могучие города, как Брацлав, Бар, Межибок…
Взять Каменец – зело потешить свою ратную гордыню! Но и на этот раз крепость не уронила славы неберущейся. Хмельницкому с Бутурлиным недосуг стало до Каменца.
На территорию Речи Посполитой двумя сокрушительными колоннами вторглись войска шведского короля Карла X Густава.
Фельдмаршал Виттенберг рассеял отряды воеводы Опалинского и без боя занял Познань и Калиш. Оба воеводства, поторговавшись о шляхетских свободах, поспешили признать над собою протекторат шведской короны. Счастливый легкостью предприятия, в Речь Посполитую тотчас явился сам Карл Густав и опять-таки без боя взял Варшаву.
А к Варшаве с востока стремились русские полки – опоздали! Король польский Ян Казимир, не зная толком, какие города, какие войска ему еще верны, тщился сохранить за собою Краков. Отчаянными приказами вызвал с Украины польного гетмана Лянцкоронского и Стефана Чарнецкого. Украина осталась незащищенной, но и польских земель отстоять не удалось. Шведы побили Лянцкоронского, и король, дабы избежать плена, покинул пределы Речи Посполитой, укрывшись в Силезии, в городе Глогове. Мужество Чарнецкого лишь ненадолго продлило противостояние Кракова захватчикам. Город пришлось сдать, и Карл Густав тотчас обратил свои взоры на Львов. Потому-то и поторопились к лакомому пирогу казацкие и русские полки.
Вторая колонна шведских войск под командованием Габриеля де ла Гарди через Лифляндию вторглась в пределы Великого княжества Литовского. Великий гетман Януш Радзивилл, потерпевший несколько поражений от московских воевод, имел не более пяти тысяч войска. Де ла Гарди предложил ему протекцию шведского короля.
18 августа в Кейданах братья Радзивиллы, Януш и Богуслав, польный гетман Гонсевский, епископ жмудский Парчевский подписали документ о вступлении Великого княжества Литовского в подданство шведского короля.