Айседора Дункан: роман одной жизни
Шрифт:
И потом, у меня будет свой театр, свой оркестр, своя публика, которой не придется платить за места в зале, а также сотни учениц, которых будут обучать бесплатно. Советская Россия — единственная надежда, которая нам осталась. Назовите мне другую страну, где воспитание, искусство, музыка и танец пользуются таким же вниманием, как там.
— А в Америке?
— В Америке? Эта страна напрочь лишена воображения. Она не уважает творческих работников. Там презирают истинные таланты. Искусство? Красота? Там плюют на все это. Для американцев важно одно: деньги, деньги и еще раз деньги!
— Впечатление такое, что вас
— Не знаю, стала ли я большевичкой! Знаю только, что создание Советского государства — самое большое чудо, произошедшее с человечеством за последние два тысячелетия, а страдания, переживаемые этой страной, явятся в будущем тем же, чем явились распятия христиан для нас. Осуществляются предсказания Платона, Ницше и Уолта Уитмена. Они распространятся, подобно гигантской волне освобождения.
— На какой срок вы подписали контракт?
— Я не подписывала контракта. Мне уже надоело подписывать их. Думаю пробыть там лет десять.
Перед отъездом из Франции она дала прощальный вечер для друзей в студии на улице де ля Помп. Присутствовали: Северин, социалист, настроенный весьма воинственно, Рашильда, жена Валетта, директора газеты «Меркюр де Франс», также придерживающаяся, по ее словам, левых взглядов, Жак Копо со своей красавицей-переводчицей Валентиной Тессье, а также несколько русских эмигрантов, уехавших из России после 1917 года и умоляющих Айседору отказаться от поездки:
— Красная Россия! Это ужасно! Общая нищета! Холод! Голод! Ужасно, Айседора, ужасно!
— А мы будем так много танцевать, что не замерзнем и забудем о пище.
— Большевики могут посадить вас в тюрьму!
— Не беспокойтесь. Я официально приглашена товарищем Луначарским от имени советского правительства.
К Айседоре бросается мадемуазель Чайковская, родственница белогвардейского генерала Чайковского:
— Айседора, я вас умоляю. Ради бога не уезжайте! Там происходят жуткие вещи. Сплошной, беспросветный голод. Говорят, там уже едят детей… Мне написал друг моего отца…
— Не верю ни одному слову. Но даже если это так, значит, у меня есть еще одна причина поехать в Россию: спасти ребятишек, — отвечает Айседора со смехом.
«Какая великолепная стрекоза!» — писал Северин в своей статье, опубликованной на следующий день.
Две воспитательницы, менее оптимистичные, чем Айседора, в последний момент ехать отказались. Одна из них отправилась в Америку, чтобы там выйти замуж, другая предпочла остаться в Париже. Так что Айседору будут сопровождать третья воспитательница, Ирма, которую она удочерила и дала свою фамилию, а также Жанна, вот уже пятнадцать лет ездит с ней повсюду, то в качестве гувернантки учениц, то костюмерши, то прислуги, в зависимости от обстоятельств и капризов хозяйки.
В багаже Айседоры нет ни одного платья. А зачем? Там она будет ходить, как все «товарищи», в простой блузке из красной фланели.
1 июля 1921 года она ступает на борт парома, чтобы ехать в Лондон, где пересядет на пароход. Ее сопровождает Мэри Дести. Она, как человек предусмотрительный, приготовила для подруги два баула: один с консервами, другой с шерстяными одеялами и свитерами. Айседора только и говорит, что о своих планах. Мэри никогда не видела ее в таком возбужденном состоянии.
— О, Россия, Мэри! Россия! Это новый мир! Мир товарищей! Мир Маркса и Ленина! Прощай,
— Можно подумать, что вы отправляетесь в рай, — тихо иронизирует Мэри.
— Это и есть рай! Никаких идиотских правил, никаких глупых предрассудков, устарелых условностей… Новый мир, где каждый может свободно проявить лучшие свои качества и отдать их человечеству. Представляете, Мэри, ни Европа, ни Америка не поняли моих замыслов. Они подумали, что я хочу воспитать юных танцовщиц для сцены, а я никогда не собиралась этого делать, никогда. Ведь я хочу научить их двигаться, ходить, бегать, сформировать совершенные тела, гармонично развитые души, людей, способных выражать красоту во всем, с тем, чтобы они, в свою очередь, воспитывали в таком же духе своих детей, и так далее… Вот что я называю танцем. Но, по существу, я хочу научить их быть самими собою. Во всех отношениях. Вы меня понимаете, не так ли? Я хочу воспитывать тысячи и миллионы детей. Моего энтузиазма хватит на всех детей мира. Я бы хотела видеть всех детей вселенной, водящих хоровод и сеющих повсюду радость и братство.
Айседора очень взволнована, ей трудно расставаться с подругой. И уже за секунду перед тем, как уберут сходни, она опять бросается в ее объятия:
— О, Мэри! Почему вы не едете со мной? Почему остаетесь в этой стране печали и несчастья?
— Обещаю вам, Айседора, что по первому же вашему зову приеду к вам. Где бы вы ни были и когда бы ни позвали. Рассчитывайте на меня. Прощайте, Айседора. И успехов вам!
В десять часов вечера пароход, громко гудя, медленно отошел от причала. Мэри долго следила за ним взглядом, пока иллюминаторы не превратились в светлые точки на горизонте.
19 июля Айседора, Ирма и Жанна прибывают в Ревель [41] и садятся в поезд, идущий в Москву. Путешествие начинается с поломки паровоза. На ремонт уходит все утро. Всем троим предоставляют места на жестком деревянном диванчике в вагоне второго класса. Пересечение эстонской границы занимает целый день: красноармейцы проверяют всех пассажиров, одного за другим. Айседора, воспользовавшись стоянкой, достает граммофон и танцует перед ошарашенными крестьянами. Три дня и три ночи их качает и трясет. На каждой остановке народу набивается все больше и больше. Наших путешественниц толкают и теснят.
41
Ныне Таллин.
Оглушенные, покрытые копотью, Айседора, Ирма и Жанна вышли на перрон вокзала в Москве, полуживые от усталости и голода. В пути им выдали по буханке черного хлеба и по банке икры.
На перроне вокзала они ищут делегацию товарищей, пришедшую их встречать с духовым оркестром, детей с красными флажками, песнями и цветами… Никого. Слегка разочарованные, они проходят в зал ожидания. Наконец видят приближающуюся к ним худощавую даму неопределенного возраста. На отличном английском та спрашивает: